Честь самурая

Нобунага отправил это послание Иэясу еще до того, как взял приступом гору Хиэй. Но Иэясу в присутствии гонца Оды обратился к своим приближенным со следующими словами:

— Прежде чем покинуть крепость Хамамацу, нам всем следовало бы сломать наши луки и выйти из самурайского сословия!

Для Нобунаги провинция, находившаяся под властью Иэясу, была всего лишь одним из оборонительных рубежей, но для князя Микавы она была родиной. Именно здесь, а не где-то еще намеревался Иэясу умереть и обрести могилу. Услышав от гонца, как воспринял его совет Иэясу, Нобунага пробормотал что-то насчет чрезмерной гордости и, едва управившись с монахами-воинами, поспешил вернуться в Гифу. Подобная стремительность могла бы обескуражить и самого Сингэна, который столько времени дожидался благоприятной возможности для выступления.

Сингэн всегда утверждал, что опоздание на день может обернуться потерей целого года, а сейчас ему и впрямь следовало поторапливаться, чтобы во исполнение своего давнишнего желания взять столицу. Именно с этой целью он предпринял в последнее время все свои дипломатические ходы. Но хотя дружба с кланом Ходзё казалась отныне нерушимой, переговоры с кланом Уэсуги по-прежнему не принесли мало-мальски удовлетворительных результатов. Поэтому он был вынужден оставаться в Каи до начала десятого месяца.

Скоро снег завалит все проходы в горах на границах с Этиго, а значит, отпадет опасность внезапного удара со стороны Уэсуги Кэнсина. Войско Сингэна насчитывало примерно тридцать тысяч человек из всех подвластных ему земель, в число которых входили Каи, Синано, Суруга, северная часть Тотоми, восточная Микава, западный Кодзукэ, часть Хиды и южная часть Эттю. В общей сложности со всей этой земли можно было собрать миллион триста тысяч коку риса.

— Лучше нам придерживаться сугубо оборонительной тактики, — сказал один из военачальников Иэясу.

— По крайней мере, пока господин Нобунага не пришлет подкреплений.

Многие из обитателей крепости Хамамацу высказывались в пользу подобного образа действий или, вернее, бездействия. Совокупная мощь клана Токугава — даже если бы удалось поставить в строй всех самураев провинции — составляла всего четырнадцать тысяч человек — менее половины того, что было у клана Такэда. И все же Иэясу распорядился привести войско в полную боевую готовность.

— Вот еще! С какой стати нам дожидаться помощи от князя Нобунаги!

Большинство его вассалов были убеждены в том, что войско Оды, причем большое войско, непременно придет не сегодня-завтра на подмогу из естественного чувства долга или хотя бы из благодарности за помощь, оказанную кланом Токугава в сражении на реке Анэ. Иэясу, однако же, вел себя так, словно никаких подкреплений ждать не следовало. Сейчас, полагал он, именно сейчас ему и надлежало выяснить на деле, способны ли его воины стоять насмерть, не уповая ни на что, кроме собственных сил.

— Если и отступление и наступление означают гибель нашего клана, то не лучше ли вступить в отчаянную схватку с врагом, стяжать воинскую славу и погибнуть смертью героев?

Именно с таким вопросом Иэясу хладнокровно обратился к своим вассалам.

Еще юношей Иэясу испытал всевозможные опасности и лишения, и сейчас, в зрелости, его не могли устрашить никакие испытания. В эти дни, когда враг стоял на пороге Микавы, крепость Хамамацу напоминала котел, в котором кипела ярость, но сам Иэясу, ратуя за отчаянное сопротивление, оставался все так же сдержан и рассудителен, как всегда. Это еще больше сбивало с толку его приверженцев, ощущавших разительное противоречие между его словами и своими тревогами. Иэясу же стремился вступить в решительное сражение с Сингэном тем настойчивей, чем неутешительней становились донесения из разных точек провинции.

Сингэн одерживал победы одну за другой, словно один за другим выламывая зубья из гребня. Вот он вошел в Тотоми. Положение сложилось так, что защитникам крепостей Тадаки и Иида оставалось лишь сдаться. Деревни Фукурои, Какэгава и Кихара были буквально растоптаны наступающим войском Каи. Хуже того, трехтысячному передовому войску Токугавы под началом у Хонды, Окубо и Найто пришлось вступить в схватку с Сингэном неподалеку от реки Тэнрю. Воинов Токугавы изрядно потрепали и заставили отступить в Хамамацу.

Последнее известие было особенно обескураживающим. На лицах защитников крепости проступила чуть ли не смертельная бледность. Но Иэясу продолжал готовиться к решительному сражению. С особым вниманием отнесся он к укреплению застав и защите крепостей на развилках дорог, обеспечивая оборону всей местности вокруг Хамамацу. Этим он занимался до конца десятого месяца. А в крепость Футамата на реке Тэнрю он отправил подкрепления и обоз с вооружением и провиантом.

Войско выступило из крепости Хамамацу, дошло до деревни Каммаси на берегу Тэнрю, и здесь Иэясу обнаружил лагерь Каи, в котором все позиции были связаны со ставкой Сингэна, как спицы со ступицей колеса.

— Все в точности так, как мы и ожидали.

Когда Иэясу поднялся на вершину холма и, сложив руки на груди, осмотрелся вокруг, даже ему не удалось сдержать восхищенного вздоха. И на таком удалении можно было разглядеть знамена, реющие над ставкой Сингэна. С более близкого расстояния читались начертанные на них иероглифы. Это были строки знаменитого Сунь-Цзы, хорошо известные и своим, и чужим.

Недвижимые, как горы, ни Сингэн, ни Иэясу ничего не предпринимали на протяжении нескольких дней. Враждующие войска разделяла сейчас только река Тэнрю. Настал одиннадцатый месяц, и с ним пришла зима.

Кто-то из воинов Такэды вывесил лоскут с этими строками на вершине холма Хитокотодзака. Здесь войско Иэясу потерпело поражение и понесло серьезные потери — по крайней мере, так полагали военачальники Такэды, опьяненные своею победой. Но из этого стихотворения следовало, что в клане Токугава есть достойные воины, и Хонда Хэйхатиро, организовавший отступление, заслужил восхищение даже у неприятеля.

Воины Такэды понимали, что Иэясу является достойным противником. В предстоящем сражении вся мощь клана Такэда столкнется со всей мощью клана Токугава, и исход этого сражения предопределит исход всей войны.

Ожидание решающей схватки только поднимало боевой дух войска Каи — так уж были устроены эти люди. Сингэн перенес ставку в Эдаидзиму и велел своему сыну Кацуёри и военачальнику Анаяме Байсэцу осадить крепость Футамата, не слишком затягивая с ее штурмом.

В ответ Иэясу незамедлительно направил туда подкрепления, объявив своим соратникам:

— Крепость Футамата — важный оборонительный рубеж. Если враг захватит ее, у него появится удобный плацдарм для решительного наступления.

Иэясу лично проследил за тем, чтобы все его распоряжения были выполнены, однако чуткое к любым переменам в диспозиции войско Такэды еще раз перестроило боевые порядки и принялось давить со всех сторон. Уже казалось, что Иэясу, покинув свою крепость, предпринял ошибочный шаг и его вот-вот отрежут от нее окончательно.

Врагу удалось перекрыть водоснабжение крепости Футамата, являвшееся наиболее слабым звеном в ее обороне. Одна из стен крепости выходила на реку Тэнрю, и необходимую воду черпали оттуда ведром, которое спускали на веревке с башни. Чтобы положить этому конец, Такэда пригнал плоты к подножию башни и осадил ее со стороны реки. С этого дня защитники крепости были обречены на жажду, хотя вода текла у них прямо под боком.

К вечеру девятнадцатого числа гарнизон крепости капитулировал. Услышав об этом, Сингэн отдал быстрые и точные распоряжения: