Поход Ермака

— с новым взрывом смеха заключила она.

Заскрипели от судорожной злобы зубы батырей. Не одна смуглая рука впилась в рукоятку ножа. Не один взор сверкнул бешенством в лицо царевны. В открытый гул переходил ропот. Юноша Алей, сверкая глазами, ринулся вперед.

— Не поноси наших удальцов, сестра! Сама знаешь, не смеют дерзнуть они, — запальчиво крикнул он.

— А ты найди такого, который смеет, — усмехнулась Ханджар своими черными глазами и тут же испустила легкий крик.

Из толпы выделился всадник на красивом гнедом жеребце. Огромный, широкоплечий, могучий, он точно придавливал коня всей своей тяжестью. Его огромная голова и широкое, характерное, скуластое лицо, казалось, принадлежали какому-то великану!

Царевна Ханджар вздрогнула при виде его. Богатырь Мамет-Кул был царской крови, потому что приходился дальним племянником Кучуму. Царевич Мамет-Кул мог участвовать в погоне за царскою дочерью. Но этого-то и боялась более всего Ханджар. Его безобразное, скуластое лицо, исполненное свирепости и злобы, внушало ей отвращение и отталкивало от него.

— Если он увяжется за мною, велю прекратить байгу, — вихрем пронеслось в ее мыслях, но тут же она отбросила свое намерение, как недостойное царевны Ханджар.

— Отступить от байги, значит струсить… Пусть знают, что ничего не трушу я никогда, — гордо выпрямляясь в седле мысленно решила девушка.

И, быстро налетев чуть ли не на самого Мамет-Кула, она крикнула задорно и громко во весь голос:

— Бирк-буль!

Потом изо всей силы ударила своего айгара нагайкой и стрелою помчалась в степь.

Царевич Мамет-Кул поскакал за нею.

Вихрем, молнией летели кони: Ханджаров айгар впереди, Маметкулов — сзади. Пыль клубами вылетала из-под копыт. Вся изогнувшись змейкой, почти лежа на спине коня, мчалась Ханджар с пылающими от жгучего удовольствия щеками. Ее черные глаза сыпали мириады искр. Изредка срывался с побелевших от волнения губок резкий гортанный окрик, и удары камчи один за другим сыпались на лоснящиеся от пены бока коня… Но и царевич Мамет-Кул не отставал от красавицы. Он давно и тайно вздыхал по черным очам «Звезды Искера» и только медлил засылать дженге [свах], избегая гнева Кучума, дружбой которого очень дорожил. Похитить, просто выкрасть, по обычаям юрта, Ханджар он тоже опасался: хан мог распалиться за это гневом на него. И вообще отчаянно смелый в набегах и стычках с врагами, бесстрашный Мамет-Кул боялся этой тоненькой, как стройная пихта, гибкой девочки с насмешливо искрящимися глазами.

Но теперь ему представляется чудесный случай по древнему киргизскому обычаю добыть себе эту девочку в жены посредством байги, и он, загораясь счастьем, как бешеный скакал за ней. Вот все меньше и меньше делается расстояние между ними. Морда его лошади приходится почти у крупа ее коня. Стоит ему только протянуть руку… Но в тот же миг удар нагайки ошеломляет царевича. Кровавый рубец ложится полосою на его щеку и шею. Ханджар, как змейка, с хохотом выскользает из его рук и, новым ударом попотчевав своего айгара, уносится далеко в степь.

Бешенство, глухая злоба и обида разрывают на части душу Мамет-Кула. Обезумевший, ожесточенный, он ринулся за Ханджар, изо всей силы хлеща своего коня нагайкой… Но Ханджар трудно было нагнать. Она была далеко… Мамет-Кул взвыл от злобы… Еще и еще удар… Удары без числа и счету… Дикая киргизская лошадь несется теперь, чуть касаясь ногами земли.

Ханджар уже близко… Ханджар всего в двух, трех саженях от своего преследователя… Ура! Она уже в его руках… Не помня себя от радости Мамет-Кул кинулся вперед, в два скачка очутился подле девушки.

— Пришлю к тебе дженге, царевна! — вскрикнул он радостно и обнял Ханджар. Обнял и отскочил от нее вместе со своим конем. Глаза Ханджар были широко раскрыты. В них отражался ужас. Ужас был написан и на всем побледневшем мгновенно лице.

Она подняла руку и молча указала в даль нагайкой. Мамет-Кул взглянул и, испустив крик ужаса, закрыл лицо руками.

Страшное видение представилось взорам обоих.

10. БЕЛЫЙ ВОЛК И ЧЕРНАЯ СОБАКА. — ОБЪЯСНЕНИЕ ШАМАНОВ. — ПЕЧАЛЬНЫЙ ГОНЕЦ. — ЖИВАЯ НАГРАДА

То, что увидели Ханджар с Мамет-Кулом, увидели и все, присутствующие на байге, и весь Искер, и все царство сибирское.

Серебристый туман, как дым из кадильницы, нежной пеленою разостлался снова по степи, протягиваясь фатою над побагровевшими водами Иртыша. Забили пурпурно-кровавые волны и над ними, на широком, лишенном растительности островке появился огромный волк, весь белый как сугроб снега. Он медленно подвигался к стороне Искера, потупив острую морду к земле и угрюмо глядя на разделявшие его от берега красные, как кровь, волны Иртыша.

Вдруг громовой лай послышался откуда-то с противоположного берега, и страшное, мохнатое черное чудовище, похожее на исполинскую собаку, показалось на берегу. Его дико выпученные глаза были так же налиты кровью, как и струи реки. Огромные зубы лязгали зловеще. Пламя выходило клубами изо рта. В один прыжок оно с глухим ворчанием перескочило разделяющий берег от островка поток и, метнувшись на спину волка, с остервенением впилось в его шею зубами. Началась ожесточенная борьба. Оба чудовища грызлись не на жизнь, а на смерть. То побеждал белый волк, то одерживала верх черная собака. Клочья шерсти летели во все стороны. Глухое рычанье разносилось по степи. Люди на берегу, собравшись огромною толпою, с ужасом глядели за исходом битвы. И вот, черная собака испустила новый, страшный и могучий, как раскат грома, лай и, перекусив волку горло, вскинула его на воздух и швырнула в кровавые волны Иртыша. И тотчас же закипела кровавая пена, а над нею в воздухе повис серебристый отблеск белых церквей с крестами и монастырей какого-то христианского города. Одновременно послышался звон, нежный, звучный и протяжный, тот «малиновый» перезвон, каким христианские храмы встречают прихожан в праздничные дни.

Отчаянное смятение, суматоха и панический ужас охватил столпившихся на берегу зрителей.

— Шаманов сюда!… Пускай объяснят виденье! — послышался грозный окрик, и седой старик, высокий и плотный, с коричневым, изрытым морщинами лицом, со сросшимися над переносицей бровями, с тусклым, ничего не видевшим взором, сделал повелительный жест рукою. Он был в горностаевом халате, подбитом соболями и обшитом золотыми пластинками по бортам и воротнику. В виде пуговиц шли они в четырнадцать рядов сверху до низу его верхней одежды. Высокий железный шлем в три венца, с навершьем, заканчивающимся пером, украшал его голову. Вокруг венцов были начертаны индийско-тибетские письмена. Он был величествен и грозен на вид, этот незрячий, но крепкий и сильный старик, весь словно вылитый из бронзы. Это был Кучум-Шейбанид, сын Муртозы, великий и грозный хан сибирский.

В 1563 году в отомщение за смерть своего деда, зарезанного Едигером, Кучум пришел в Искер и, убив Едигера и брата его Бекбулата, воссел на престоле ханском. Он сумел подчинить себе всех окрестных инородцев стрелами и ножами и заставить их платить ему ясак. Он первый ввел магометанскую веру в идолопоклоннической Сибири, послав к эмиру Бухарскому, Абдуллу-Богодур-Хану за учителями для распространения ислама. Но, несмотря на то, что Кучум был ярым мусульманином, в его душе прочно жил дикарь-идолопоклонник. Он верил предсказаниям баксов, шаманов и колдунов и прибегал к их колдованиям в самые трудные минуты жизни. И сейчас, когда стоявший подле него любимый младший сын передал ему все происходившее, явная тревога отразилась на лице хана.

— Шаманов сюда!… — приказал он еще раз. И по этому хорошо знакомому, повелительному голосу владыки Искера заколыхалась огромная толпа на берегу. Несколько человек спешно выдвинулось вперед, среди почтительно расступившейся свиты Кучума.

Их куртки были сшиты из разноцветных лоскутьев материй, узких и длинных, в виде красных и зеленых полос. Узкие же штаны также пестрели такими же полосами. На спине кафтана нашит был густой ряд спиц, длиною в палец, а на плечах торчали большие пучки совьих хвостов. Остроконечный войлочный колпак весь был увешан бубенчиками и раковинами. Из-под колпака вилась туго заплетенная и черная, как сажа, косица. Огромная кобза [род большой мандолины, на которой играют при помощи смычка] и бубны были у них под мышкой. Ожерелья из ракушек и пластинок покрывали шею.