Опасная тихоня

Глава 28

— Но вы знаете, что случилось с Богаевской! — напомнила я Капитонову.

— В общих чертах, — произнес Капитонов буднично. — Она повесилась.

— Как повесилась?

— Обыкновенно, привязала веревку к крюку для люстры… Очень распространенный способ, ничего нового, — поведал мне Капитонов и притворно взмолился:

— Может, вы меня все-таки отпустите? Я очень спешу.

Я продолжала упорно подпирать дверь спиной:

— Я вас не выпущу, пока вы не скажете все, что знаете.

Капитонов с почти мальчишеским задором блеснул глазами:

— Ну всего я вам, пожалуй, не скажу даже под пыткой. А насчет Богаевской… Пока я и сам знаю не так уж много и совсем не считаю, что по этому поводу следует пороть горячку. Всему свое время.

— Мне нравится ваше спокойствие. — Кажется, я говорила такие слова Капитонову уже не в первый раз. — «Не будем пороть горячку», «Всему свое время»… Это вы говорите мне? Да я это слышу уже пятнадцать лет, если вам интересно, меня просто закормили обещаниями. — Честно говоря, я несколько преувеличивала: никто не закармливал меня никакими обещаниями относительно перспектив выяснения Наташиной судьбы, ни меня, ни ее мать, ни ее бабушку… В милиции всегда говорили: «Мы делаем все возможное», до тех пор, пока я не пришла брать интервью у милицейского полковника и не узнала, что Наташино дело вообще закрыто. Ладно, как бы там ни было, а я имела полное законное право слегка ослабить клапан и выпустить пар накопившегося раздражения, и мне плевать, что Капитонов оказался крайним в этой истории.

— А мне не нравится ваше мельтешение, — отпарировал Капитонов, — совсем не нравится. Признаться, я не ожидал от вас таких неумеренных эмоций. Статейки ваши, что ли, так на меня подействовали?

Вот так да, еще один поклонник моего неуемного таланта! Но меня на такие дешевые штучки не купишь.

Я завелась:

— И что вы называете мельтешением? Мое желание знать правду? Понятно, понятно… А вам, конечно, мельтешение не к лицу, вам торопиться некуда… Подумаешь, одним трупом больше, одним меньше. Что с того, что некий субъект, имевший бурную молодость, однажды в компании таких же подонков изнасиловал восемнадцатилетнюю девушку, которую через пятнадцать лет нашли повесившейся, якобы повесившейся…

Капитонов хотел мне возразить, но я ему не позволила, продолжая его гневно обличать:

— …и что с того, что еще одна восемнадцатилетняя девушка пропала и ее мать и бабка умерли, так ничего и не узнав о ней?

Капитонов только завел очи горе и глубоко вздохнул, а я вспомнила еще кое-что:

— А Надька! Та, у которой была фотография Пашкова с одалиской на коленях, она ведь тоже повесилась! И что же, вас даже это совпадение не напрягает? Неужели не ясно, что ее просто-напросто убили, чтобы она не трепала языком!

Надька попыталась шантажировать Пашкова этой фотографией и очутилась в петле. А за ней Богаевская. Господи, да ведь они даже не стали утруждать себя разнообразием, а вы еще раздумываете! Так что еще должно произойти в этом городе, сколько женщин должны покончить с собой и скольких должны до смерти избить сытые тупорылые телохранители, чтобы вы перестали повторять: «Не будем пороть горячку», «Всему свое время»?..

Не знаю, как вас, а меня такая пламенная речь непременно бы проняла, чего не скажешь о Капитонове, который только равнодушно процедил сквозь зубы:

— На кой черт им убивать Надьку? Она совершенно неопасна, да ей и надо-то всего ничего — пару сотен. Добро бы она что-нибудь знала о Богаевской, а то ведь нет…

— Интересно было бы узнать, на чем основаны такие выводы? Только на том, что вам не хочется разбираться в этой давней, дурно пахнущей истории и вы предпочитаете ограничиться покушением на Пашкова и убийством Литвинца? — язвительно осведомилась я.

Этот Капитонов был какой-то совершенно непробиваемый, потому что моя едкая ирония его нимало не смутила.

— Они основаны исключительно на словах этой самой Надьки, если хотите. Вообще-то она гражданка Бочарова.

Я глупо ухмыльнулась:

— И когда же, если не секрет, гражданка Бочарова произнесла эти слова? С небес, что ли, шепнула?

— Ну, если считать небесами притон, в котором мы ее обнаружили, — фыркнул Капитонов, — хотя для нее и ее приятелей это точно небеса обетованные. Между прочим, она здорово удивилась, когда узнала, что ее без малого похоронили, правда, удивлялась она уже позже, немного протрезвев. Это произошло с ней не сразу.

Я помотала головой, словно пытаясь стряхнуть наваждение:

— Так Надька жива? Стоп, может, мы говорим о разных Надьках? Та жила на Рылеева, в доме с химчисткой внизу… и она точно повесилась, я же…

Я хотела сказать, что сама видела ее висящей в петле, но вовремя прикусила язык. И еще в моей ушибленной голове забрезжила смутная догадка, можно сказать, запредельно не правдоподобная.

— На что вы намекаете?.. — пробормотала я.

— Да я и не намекаю вовсе. В той квартире, на Рылеева, как раз и нашли труп Богаевской, только по ошибке приняли за Бочарову. Не знаю уж, как они ее там опознавали. Наверное, забулдыги-приятели спьяну перепутали, а сама Бочарова была в это время в длительном загуле, так сказать, вдали от дома, так что развеять сомнения не могла. Хорошо еще, что похоронить не успели, а то бы пришлось проводить эксгумацию. Не очень-то веселое мероприятие.

— Бог ты мой, — проскрежетала я зубами. До меня наконец-то дошло. Тогда, в той грязной, заплеванной квартире я видела мертвую Богаевскую, выбравшую для самоубийства комнату, в которой прошли ее детские годы. Если, конечно, это было самоубийство. В любом случае ее нет в живых уже несколько дней, а мы с ног сбились, пытаясь ее найти. Но это значит, что она непричастна к покушению на Пашкова, потому что оно произошло уже после ее смерти. Тогда кто, черт побери, его организовал? Впрочем, покушение не моя забота, пусть об этом болит голова у Капитонова. Меня же интересует совсем другое, а именно: удастся ли мне узнать, что случилось с Наташкой тем давним августовским вечером?

— Я вижу, вы все правильно поняли, — резюмировал Капитонов, — и очень надеюсь, что до времени попридержите язычок за зубами, пока все окончательно не прояснится.

— И долго ждать? — Я облизнула пересохшие губы. Естественно, я интересовалась этим не потому, что меня мучило острое желание поскорее растрепать то, что я услышала от Капитонова. Просто мне безумно надоело топтаться в двух шагах от разгадки, я хотела уже наконец распахнуть дверь, за которой тайны перестают быть тайнами.

— Сколько надо, — неопределенно молвил Капитонов. — Пока что Пашкова нам не прищучить. Прямых улик против него нет, только косвенные, а если прибавить к этому его кандидатскую неприкосновенность… Ладно, будем надеяться, что рано или поздно заговорит Майя, еще можно попробовать раскрутить бывших пашковских приятелей, ну, тех, с которыми он в молодости весело проводил время, но вряд ли они будут свидетельствовать против себя.

— Так, — протянула я, — светлые перспективы открываются, ничего не скажешь. И на какое время мне рассчитывать, на следующие пятнадцать лет?

Капитонов сделал сочувствующую мину:

— Я вас понимаю.

На этот раз я взорвалась:

— Да ни черта вы не понимаете, ни черта! Что вам до всего этого? Вы же занимаетесь расследованием покушения на замечательного кандидата в губернаторы Игоря Сергеевича Пашкова, и остальное вам побоку! Да вас Богаевская занимала только в качестве возможного организатора этого покушения, разве не так? И теперь ее приходится сбрасывать со счетов, ну разве не обидно? Или… Слушайте, а ведь у вас остается замечательный вариант: почему бы вам не свалить всю вину на нее? Она ведь возражать не будет! А что, отличный случай! И дело раскрыто оперативно, и… Хотя нет, тогда придется объяснять, зачем ей понадобилось убивать Пашкова, а вам не позволят порочить его светлое имя…

— Не ожидал от вас такой истерики, — перебил меня Капитонов, — вы же взрослая и умная, если судить по вашим публикациям, женщина, а порете откровенную чушь. Послушайте, я тороплюсь, у меня полно дел, а вы заставляете меня выслушивать эту белиберду…