Страница 32 из 70
Запах, ударивший мне в нос, был из разряда «не приведи Боже». По-моему, так пахнет только вблизи городской свалки в жаркий летний день. Конечно, я поняла, что лучше бы мне вернуться, но ноги, которые, видимо, возомнили, что они главнее головы, потащили меня вперед. Впрочем, не скажу, чтобы остальные части моего тела оказали им маломальское сопротивление, а напрасно.
Я миновала темную, захламленную прихожую, скосив взгляд, отметила, что кухня представляет собой как раз филиал той самой городской свалки, о коей я уже упоминала выше. Потом догадалась спросить:
— Есть тут кто-нибудь?
Мне, как и прежде, никто не ответил.
И я безрассудно шагнула вперед. В первой комнате было немного чище, чем на кухне, а у стены валялись грязный матрас и подушка в серых разводах, и никаких признаков человеческого присутствия. Все это мне окончательно не понравилось, и моя голова с некоторым запозданием отдала ногам команду убираться подобру-поздорову, но они опять не послушались и понесли меня в другую комнату — смежную. Там-то меня и поджидало приключение, вероятность которого можно было предположить уже по внешнему виду входной двери и тому обстоятельству, что она оказалась незапертой. Под потолком, на крюке, предназначенном для люстры, болталось тело. Кажется, женское. Это все, что я успела рассмотреть, прежде чем голова моя наконец взяла верх над ногами.
Выйдя из страшной квартиры, я медленно прикрыла за собой дверь и так же медленно, стараясь не стучать ботинками, вышла во двор.
— Ну что, добегалась, следопытка несчастная? — спросила я себя уже на остановке.
Мне страшно захотелось курить, я уже полезла в сумку за сигаретами, но чувство брезгливости оказалось сильнее. У меня было ощущение, что руки мои грязные и пахнут трупом, хотя я всего лишь видела его издали.
Ну и что делать дальше? Я смутно догадывалась, что надо бы сообщить в милицию, но сильного желания выполнить свой гражданский долг не испытывала. Тогда мне автоматически светит стать свидетельницей неизвестно чего, а при моих нынешних раскладах это удовольствие весьма сомнительное. Во-первых, в «штабе» узнают, и не исключено, сильно заинтересуются, чего это я в «рабочее» время шляюсь по грязным квартирам. А там недалеко и до того, что Пашков обо всем догадается.
Конечно, можно позвонить и, не представляясь, назвать адрес, по которому служители порядка, если сильно захотят, найдут труп в петле, но не посчитают ли они такую мою анонимность подозрительной? Тогда что же, сделать вид, что я ничего не видела? Нет, так тоже не годится. Поэтому, проклиная все на свете, я поплелась назад, на ходу разрабатывая план, с помощью которого мне предстояло выкрутиться из этой истории с наименьшими потерями для собственной совести.
Я опять вошла в тот же самый подъезд, поднялась на злополучную площадку третьего этажа и позвонила в дверь, аккурат напротив той, в которой был труп в петле. На этот раз мне ответили сразу:
— Кто там?
— Можно вас спросить? — нарочито вежливым голоском прогнусавила я.
— Что вам? — Сквозь щель между дверью и косяком глянул настороженный глаз.
— Ваши соседи напротив… Вы не знаете, они меняют квартиру?
Щель расширилась, и я разглядела не только глаз, но и рот, маленький и сморщенный:
— Меняет, она ее уже год меняет. Хоть бы люди какие хорошие въехали, а то ведь весь подъезд терроризирует, овца такая! Сама ведь двух лет нет как въехала — поменялась с доплатой, — а уже всем жизнь попортила: то горит, то заливает. Пьет по-черному.
— Что вы говорите… — продемонстрировала я нарочитое сочувствие. А сама подивилась, как же мне все-таки повезло, ведь про обмен я заговорила наугад, чтобы было за что зацепиться.
После этого, видимо окончательно убедившись, что я неопасна, а может, клюнув на удочку нормального женского любопытства, моя собеседница открыла дверь достаточно широко для того, чтобы я ее рассмотрела: невысокая пожилая женщина в домашнем халате и комнатных тапках с опушкой, да еще в косынке, прикрывающей крупные металлические бигуди.
— Ой, спасу нет никакого с этой шалавой, — горестно вздохнула она, — молодая ведь совсем, сорока нет, а уже пропащая, пропащая… — И добавила:
— Эта квартира вообще несчастливая. Сначала здесь нормальная семья жила, мужик, правда, поддавал, не без этого. Потом жена с дочкой куда-то уехали, а он остался. Допился до белой горячки и в окно вывалился, в больнице помер. Другим людям ордер дали, неплохим, только вот они с этой Надькой и сменялись с доплатой года два назад. У Надьки-то трехкомнатная была, хорошая, с улучшенной планировкой. Доплату она, понятное дело, пропила и теперь, слышь, решила опять меняться, на однокомнатную, чтобы снова было на что пить, не работает ведь. 0-ох, кончит она где-нибудь на вокзале или под забором, — в сердцах заключила соседка Надьки, измученная ее беспробудным пьянством, она ведь еще не знала, что та ее больше не побеспокоит.
— Ай-ай-ай! — театрально покачала я головой, с большим опозданием соображая, что совершенно напрасно сунулась в эту квартиру. Более чем очевидно, что дамочка, сунувшая голову в петлю в приступе белой горячки, не имела никакого родственного отношения к Богаевской. Что бы мне, дурище, сразу не навести справки у разговорчивой бабули-соседки, спрашивается? Так нет же, зачем-то «мужественно» поперлась в грязное жилище опустившейся алкоголички, и вот чем закончился мой экскурс!
Бабулька немного понизила голос и выдала мне кое-что, характеризующее покойницу не в самом лучшем свете:
— Эта Надька, будь она неладна, я ее давно знаю… По молодости все гуляла, кто ее только на машинах не катал, думала, видать, всегда так будет, а кобели, они любят сучек помоложе, вот и осталась не у дел. А потом и спилась.
Я понимающе кивнула, а бабуля сложила руки на груди, смерила меня оценивающим взглядом и осведомилась:
— А вы, значит, хотите с ней меняться? Я неопределенно пожала плечами, изображая раздумия и сомнения, кои, по идее, должны сопровождать такие жизненные катаклизмы, как переезд на новую квартиру.
— Квартира-то у нее неплохая, в смысле планировки, только уж очень запущенная, — заметила старушка. — Посмотрите, может, подойдет. — И уже почти шепотом:
— Ремонт там, конечно, большой делать придется, зато доплата будет небольшая. Много-то она не возьмет.
— Да? — Я изобразила задумчивость. — Я бы и не против посмотреть, только дверь никто не открывает.
— Не открывает? — недоверчиво переспросила соседка. — Да дома она, где же ей еще быть, если только пьяная вусмерть. Да она и дверь никогда не запирает, нараспашку у нее всегда, проходной двор, одним словом, а не квартира. — И она решительно шагнула к закопченной двери, попутно комментируя:
— В прошлом году ведь горела, пожарку вызывали, слава Богу, вовремя заметили! Ну вот, видите, не заперто! — объявила она и уже из прихожей позвала:
— Надька, Надька, где ты там?
На этот раз я предусмотрительно осталась на лестничной площадке, и уже через минуту до меня донеслось:
— Ой ты Господи, Надька! Что наделала! Не могу сказать, что этот возглас я восприняла с удовлетворением, но с чувством некоторого облегчения это точно. Теперь соседка, как и положено, позвонит в милицию и сообщит о самоубийце, а я вроде как и ни при чем, и гражданская совесть моя почти кристально чиста. Тем не менее я на всякий случай подождала возвращения соседки повесившейся Надьки, вдруг той еще плохо станет… К счастью, она вернулась хотя и слегка побледневшей, но все же вполне бодрой.
— А Надька-то, — она сделала большие глаза, — повесилась… — И добавила многозначительно:
— Допилась, шалава… — И со словами:
— Милицию вызывать надо! — позвонила в третью квартиру, выходящую на ту же самую площадку. Там еще только гремели замками, а бабуся уже взывала к широкой общественности:
— Сонь, открывай скорей, Надька повесилась, милицию вызывать надо!
Я поняла, что вдвоем они уж точно обойдутся без меня, и тихо, стараясь не привлекать лишнего внимания, ретировалась. Незавидная участь понятой и свидетельницы меня благополучно миновала.