Милое чудовище

— Нам нужно сесть в первом ряду, — решительно заявила Мура, — там у нас будет больше возможностей.

— Каких возможностей? — испуганно переспросила Вика, готовая сбежать с поля боя еще перед началом битвы.

— Самых разнообразных, — загадочно изрекла Мура, и от этих ее слов Вике стало нехорошо.

Самое ужасное. Мура на этом не остановилась и, посидев в первом ряду минуту-другую, вскочила и молниеносно взбежала на сцену по ступенькам, в мгновение ока скрывшись за кулисами. «Что она задумала?» — промелькнуло в горячечном Викином мозгу. Вика тоже сорвалась с места и двинулась за Мурой.

За кулисами было темно и так пахло пылью, что Вика первым делом чихнула. Вторым — громким шепотом позвала Муру, но та не отозвалась, хотя, судя по всему, находилась где-то совсем рядом. По крайней мере, слева мелькнула какая-то неясная тень и послышался тихий шорох. Почему это здесь темно, с некоторым удивлением подумала Вика и снова вполголоса позвала подругу. И снова не получила ответа. Вика начала злиться, причем в большей степени на себя, чем на Муру. И зачем она только согласилась на эту авантюру? Это их психологическое давление — чушь самая настоящая! Ну что они могут сделать Киркиной манекенщице, наблюдая, как она дефилирует по сцене? Загипнотизируют ее, что ли?

В этот момент что-то громко гаркнуло чуть ли не в ухо Вике и тут же замолкло. Сначала она испугалась до сердечных колик, а потом сообразила, что это был всего лишь магнитофон. Видно, таким образом проверялась готовность к началу показа. Затем где-то позади колыхнулся занавес и встревоженный голос произнес:

— Ну и темень! Кто выключил свет? Вика поняла, что Муру ей не найти, и решила ретироваться подобру-поздорову, пока ее здесь не застукали. Вряд ли организаторам модного шоу понравится, что перед показом за кулисами шляются посторонние. Тихо попятившись назад, она неожиданно споткнулась и с грохотом растянулась на дощатом полу. Поднялась, чертыхнувшись, и стала на ощупь искать отлетевшую в сторону сумку. Сначала под руку ей попало что-то мягкое и теплое, потом — мокрое и липкое.

— Черт побери, что у них тут на сцене? — пробормотала она, продолжая исследовать пространство вокруг себя.

И тут ее пальцы наткнулись на нечто такое… Вика резко отдернула руку и так заорала, что у нее заложило уши от собственного крика.

Глава 3.

ТРУП ЗА КУЛИСАМИ

На счету у следователя Рогова было немало опасных преступников, среди которых значилась даже парочка маньяков, чрезмерно увлекающихся «расчлененкой», но ни к одному из них он не испытывал такой первобытной ненависти, как к Алене Вереск, сочинительнице толстых женских романов в глянцевых обложках. Идя по утрам на службу, а по вечерам — в обратном направлении, он с ужасом созерцал книжные лотки в переходах метро, заваленные ее продукцией, и гневно сжимал кулаки. Будь на то его воля, собрал бы он всю эту макулатуру и сжег на Красной площади при большом стечении народа, а заодно и саму сочинительницу. Чтобы другим неповадно было!

И дело было вовсе не в том, что ее малохудожественная писанина оскорбляла в Рогове ценителя изящной словесности — ни одну из ее книжек он не только не читал, но даже и в руки не брал из брезгливости, — а в том, что эта самая Алена Вереск разрушила его жизнь, начавшуюся вполне счастливо. Попробуй кому расскажи, что их с Иркой семейная лодка разбилась даже не о быт, а всего лишь о стопку добротно изданных книжек. Кстати, первый десяток романов Рогову еще удалось как-то пережить, кризис наступил на втором, когда жена притащила домой свежеизданное чтиво под названием (и помнить его до конца своих дней!, ) «Поцелуй на прощание». В общем, этот самый «Поцелуй» оказался последним гвоздем в крышку гроба, в котором отныне бесславно покоились роговские мечты о тихом семейном счастье.

А дело было так. Однажды он заявил, что желает нормальных завтраков, обедов и ужинов, а также прочих немаловажных удовольствий супружеской жизни, стукнул кулаком по столу и решительно провозгласил:

— Или я, или Алена Вереск!

Он-то был уверен, что жена сделает правильный выбор. Как же он ошибался! Ирка обозвала его тупым животным и перебазировалась к теще, прихватив с собой самое дорогое — романы своей несравненной Алены. С тех пор прошло уже три месяца, а жена возвращаться не собиралась. Рогов тихо страдал, ходил на работу в неглаженых рубахах, но проявлял твердость и не просил жену вернуться обратно. Ирка тоже не выказывала ни малейшего намерения наладить отношения. Словом, роговская жизнь лежала в руинах, под которыми заодно был погребен и он сам с его лучшими чувствами и светлыми надеждами, и теперь ему лишь оставалось высечь на этих завалах, как эпитафию на могильном камне, демоническое имя Алены Вереск.

Растеребив себе душу столь тягостными воспоминаниями, Рогов никак не мог настроиться на рабочий лад. Спасало его лишь то счастливое обстоятельство, что за день не произошло ничего экстраординарного: начальство вело себя миролюбиво, против обыкновения не дергая по пустякам, телефон и тот — удивительное дело! — молчал уже больше сорока минут. К пяти часам Рогов убаюкал печаль текучкой и рутиной и начал строить планы на вечер. Решил, что по дороге домой заскочит в магазин и купит замороженных пельменей, бутылку пива и спортивную газету. Кроме того, по одной из телевизионных программ намечался интересный футбольный матч, в предвкушении которого у сыщика поднялось настроение.

— Ничего, прорвемся, — пообещал он сам себе и стал наводить порядок на рабочем столе, а эту процедуру он неукоснительно совершал в конце трудовой недели, как пятничную молитву.

Увы и ах, пельменно-спортивные планы были грубо и бесцеремонно порушены противно задребезжавшим звонком. Едва взявшись за трубку, Рогов понял, что ничего хорошего не услышит, а, напротив, его ждет перспектива выезда на происшествие с вытекающими отсюда последствиями в виде работы в выходные. Он отозвался, полный тягостных предчувствий:

— Рогов слушает…

Беспокоило его непосредственное начальство в лице подполковника Кобылина, которое, хрипло прокашлявшись, поинтересовалось задушевным отеческим тоном:

— Слушай, Рогов, у тебя там, кажется, с делом Баева все в порядке?

— Дело передано в суд, — отрапортовал Рогов без всякого энтузиазма.

— Тогда… знаешь что, поезжай-ка ты сейчас в ДК строителей на Александровской…

— А что там? — тоскливо спросил Рогов.

— Убийство там, дорогой, убийство. Убита молодая женщина… Да, криминалист уже выехал, так что не беспокойся. Ну, желаю удачи, потом доложишь. Если что, звони прямо домой.

Рогов принял отвратительную новость с безропотностью стоика. Что хорошего можно ждать от жизни, в которую однажды безжалостно вмешалась Алена Вереск?

— Красивая куколка, — сочувственно заметил эксперт-криминалист Зотов, стягивая медицинские перчатки. Его сожаление выглядело вполне искренним, ибо, несмотря на солидный возраст, всеми уважаемый Николай Аркадьевич слыл нержавеющим сердцеедом. — Еще теплая. Ножевое ранение, смерть практически мгновенная. Остальное — после вскрытия.

С тем, что девушка была красивая, не согласился бы только слепой. На дощатом покрытии сцены ДК строителей беспомощно распласталась воплощенная в яви и плоти заповедная мужская мечта — роскошная блондинка с длинными точеными ногами. Надо отдать ей должное, она поражала воображение даже мертвая. Веер белокурых волос развернулся над хорошеньким личиком, уже успевшим принять безжизненный оттенок слоновой кости, одна рука была вытянута вдоль тела, другая прижата к залитой кровью груди. Вокруг тела уже предусмотрительно нарисовали меловой контур, зафиксировав его положение. Чуть в стороне валялись ее туфли на высоченных каблуках. Рогов почувствовал острую жалость к убитой, а еще досаду от того, что эту красивую девку сейчас отправят в морг, в то время как ненавистная ему Алена Вереск жива-здорова и где-то в тиши коварно замышляет очередной толстый роман.