Крокодиловы слезы

Глава 2.

Я И КЛАДБИЩЕНСКАЯ МАФИЯ

Если вы спросите меня, что происходило после того, как имя Тимура было наконец произнесено, я вряд ли смогу вам это объяснить сколько-нибудь толково. Нет, я не грохнулась в обморок в очередной раз и не впала в буйное помешательство, я как бы перестала существовать. Кто я без своего супермена? Никто! Меня нет, как нет отражения в зеркале в пустой комнате. Даже удивительно, что высокая блондинка в трауре посмотрела на меня, чуть-чуть приподняв черные очки, когда я заплетающимся шагом подошла к могиле (разве я не невидимка?). А сам Тимур приветливо улыбался мне с большого, утопающего в цветах и венках портрета, словно приободряя. Портрет был цветной, а потому его роскошные глаза имели совершенно живое выражение, как на голографическом снимке, и чуть ли не подмигивали мне. Мол, не унывай, Дюймовочка, это все не правда, на самом деле я жив-здоров и этот сырой могильный глинозем не имеет ко мне ровным счетом никакого отношения.

Горло мое сжал спазм, я попыталась откашляться, но издала гортанный звук, похожий на птичий клекот, испугалась и зажала рот ладонью. Высокая блондинка, подпираемая коренастым крепышом в коричневом костюме, вздрогнула и посмотрела на меня, а я на нее. Неужто это и есть жена Тимура, вернее, теперь уже его вдова, обремененная сонмом хронических болезней, благодаря которым он ее и не бросал. Что-то она подозрительно розовая и цветущая, несмотря на глубокий траур! Я вспомнила, что Тимур от нее все-таки ушел, хоть и не ко мне, и протяжно-малодушно всхлипнула.

Блондинка притронулась пальцем к дужке очков и что-то шепнула на ушко коренастому типу в коричневом костюме, в ответ тот повернулся в мою сторону и удостоил меня оценивающим взглядом. Судя по тому, как он скривил губы, оценил невысоко, но какое это имело значение теперь, когда Тимур улыбается мне с портрета, утопающего в могильных цветах? Я крепилась из последних сил, чтобы не разрыдаться в голос, и ждала, когда они все уйдут, оставив меня с моим горем. Произошло это минут через пять. «Пора», — пробормотал коренастый и сжал в крупной ладони хрупкие пальчики безутешной вдовы. Та не стала противиться и послушно пошла за ним, даже не оглянувшись, чтобы бросить прощальный взгляд на могильный холм.

Оставшись наконец одна, я первым делом всласть наревелась, в перерывах между рыданиями обращаясь к Тимурову портрету с трогательными пространными речами. Нет, я не допытывалась у него, на кого он меня покинул, я спрашивала, как все случилось, как он, классный водитель, мог попасть в аварию, уж не наша ли с ним последняя ссора тому причиной?

— Я же не хотела, чтобы ты ушел, совсем не хотела! — ломала я руки, не сводя глаз с его фотографии. — Я… я… Честное слово, я так тебя люблю, я никого и никогда так не любила… Ты, ты… Да лучше тебя никого нет, и, кроме тебя, мне никто не нужен, поверь, поверь!..

Не знаю, долго ли я убивалась, потому что перестала ориентироваться во времени и очнулась, только когда кто-то тронул меня за плечо, пробормотав:

— Да хватит тебе, дите, убиваться, все там будем.

От неожиданности я отшатнулась: передо мной стоял щуплый беззубый бомж, весь высохший, с обветренной и изборожденной морщинами физиономией, на которой отразилось некоторое замешательства.

—Тю… Да это баба, а я думал дите…

Я только растерянно хлопала ресницами, надеясь, что нежданное видение с минуты на минуту рассеется. Присутствие посторонних, особенно попахивающих прокисшей мочой и крепким перегаром, сильно снижало патетику момента.

Однако нарушивший мое скорбное уединение бомж продолжал ковырять в носу пальцем, пытливо вглядываясь в портрет Тимура. Мало того, он подошел к могиле поближе, подслеповато прищурил глаза и по слогам прочитал указанные на табличке фамилию, имя, отчество, дату рождения и смерти. Склонив голову, задумался и снова выдал:

— Сорок лет, мог бы еще пожить… Мужик твой, что ли?

Я молча сглотнула подступивший к горлу комок.

— Видать, не из бедных, цветов сколько… — Бомж и не думал униматься. — Только… — он крякнул, — этой же ночью все растащут. Бабы тут такие ходят, собирают цветы и на рынок их — торговать. И венки по новой в дело идут…

Я вздрогнула и испуганно уставилась на привязчивого типа.

— Точно говорю, — заверил он, а потом прибавил, воровато глядя по сторонам:

— А я могу проследить, чтобы никто тут не шарил…

Я взглянула на свежий холмик, на портрет… Не то чтобы мне было очень жаль этих цветов и венков, но представить, что кто-то будет орудовать на могиле…

— Сколько вы хотите? — спросила я, расстегивая сумочку.

— Мы? — Сначала бомж несколько опешил, видно, давно уже к нему никто не обращался столь уважительно. Потом сообразил и обрадованно потер заскорузлые ладони. — Так это… Много не надо… На бутылочку беленькой всего-то делов. Опять же помяну новопреставленного. Отчего он помер-то?

Я не ответила, достала из кошелька двадцать пять рублей и протянула кладбищенскому пьянчуге. Тот сразу затрепетал и упрятал купюры в лохмотьях, приговаривая, как заклинание:

— Все будет в порядке, теперь ни один цветочек не пропадет, ни один цветочек…

Я и глазом моргнуть не успела, как он испарился. Не иначе, взял курс на ближайший ларек, в котором торгуют горячительным. Скатертью дорога! Теперь-то я наконец дам волю чувствам. Я снова сконцентрировалась на Тимуровом портрете, на моих глазах навернулись слезы и…

— Какой красавчик… э-э-эх… — раздался за моей спиной нарочито горестный вздох.

Черт, опять кого-то принесло, не дадут как следует оплакать любимого мужчину.

Теперь мое уединение нарушила та самая старушенция, что указала мне дорогу к могиле Тимура, когда я металась у кладбищенских ворот, не зная, куда податься. А этой-то что надо? Тоже на бутылку?

— Ой-ой-ой, — запричитала она пуще прежнего, — всего тридцать годков. — Бабка была явно не в ладах с арифметикой, бомж с задачкой на вычитание справился куда успешнее. — Это тот, что разбился, который в закрытом гробу?

— Да, это он, — процедила я сквозь зубы, демонстративно отвернувшись.

— Не пожил, совсем не пожил, — снова завелась бабка и зацокала языком, — что ж такое деется, люди добрые, молодые в могилах, а мы все белый свет коптим… — Судя по всему, она решила надолго расположиться у могилы, чуть ли не бивак разбить. По крайней мере, свою замызганную безразмерную сумку она пристроила у себя в ногах, а сама оперлась о костыль и выжидающе уставилась на меня. Можно подумать, не она мне мешала, а я ей. Нахальная старуха, неужели непонятно, что я здесь не просто так прохлаждаюсь, или… Ну конечно, как я сразу не догадалась! Она же пришла собрать цветы с могилы, чтобы потом торгануть ими на рынке, а тут я совсем некстати. Впрочем, зачем ей идти на рынок, когда она запросто может реализовать ворованное прямо на кладбище? Ведь зачем-то она сидела у входа? Все ясно, бабка — яркая представительница кладбищенской мафии, так же, как и бомж, от которого я откупилась своими кровными денежками. А что, если они теперь потянутся ко мне косяком, все эти фальшивые калеки и прилипчивые нищие? Да я просто в трубу вылечу!

Разобравшись в грозящей моему кошельку угрозе, я решила не утруждать себя с бабкой излишней вежливостью, как с тем бомжом, что выклянчил у меня на бутылку десять минут назад.

— А ну шуруй отсюда! — двинулась я на старушенцию.

— Ты чего, милая, с горя умом тронулась? — Кладбищенская ведьма весьма резво для своего преклонного возраста подхватила замызганную сумку и отскочила на безопасное расстояние.

— Давай отсюда! — повторила я с устрашающими нотками в голосе. — И чтоб духу твоего здесь не было!

С бабули моментально слетела шелуха притворного сочувствия, и, удаляясь по аллее в сторону кладбищенских ворот, она вполне профессионально покрыла меня непарламентскими выражениями, окончательно сбившими мой настрой на высокую и светлую печаль. У-у, карга!

Только бабка скрылась за елями, я снова сосредоточилась на своей невосполнимой утрате, вернее, попыталась сосредоточиться. Не могу сказать, чтобы это мне удалось в полной мере, ибо мысли мои то и дело возвращались к печальной перспективе грядущего разграбления могилы любимого. Стоит мне уйти, думала я, как тут же объявится старая ведьма и начнет собирать розы с гвоздиками и складывать их в свою безразмерную сумку. Даже темноты дожидаться не станет. И бомж, которому я щедро отвалила четвертак на бутылку, ей, конечно же, не воспрепятствует, а то и поможет, ведь потом ему нужно будет на что-то опохмелиться. Нет, следует положить конец этому безобразию, должен же кто-то отвечать за порядок на кладбище! Я нежно посмотрела на портрет любимого, сказала извиняющимся тоном: «Я ненадолго, дорогой, буквально на десять минут», — и решительно направилась к главному входу кладбища, где, по логике вещей, должна находиться кладбищенская контора, или как там она называется.