Блефовать, так с музыкой

Я вздохнула и опять стала накручивать диск телефона. Отозвался мне, как и накануне, бравый басок. Я спросила майора Сомова и приготовилась услышать, что он будет завтра или, на худой конец, через час. Но вместо этого бравый басок сказал: «Минуточку». А за сим последовало «Слушаю» в исполнении глуховатого баритона.

– Это Сомов? – уточнила я на всякий случай.

– Да, это Сомов, – нетерпеливо отозвался баритон. – Я вас слушаю.

– Вам звонит Генералова. – Честно говоря, эти три слова дались мне нелегко.

– Ну наконец-то. Что с вами случилось? Откуда вы звоните? Вы что-нибудь знаете о Парамонове? – обрушил он на меня шквал вопросов.

– Только то, что он жив. – Мне было жарко, и я расстегнула верхнюю пуговицу пальто.

– Ну… хорошо… – Сомов тянул слова, – говорите, где вы, я за вами приеду.

– На Курском вокзале, возле камер хранения, – сообщила я.

– Никуда не уходите, я скоро, – пообещал Сомов и повесил трубку.

Не могу сказать, чтобы после моего разговора с Сомовым у меня гора с плеч свалилась – не такая я наивная, но, с другой стороны, что мне еще оставалось? Вот именно: ни-че-го. Кое-как утешившись этим многомудрым заключением, я отправилась к условленному месту возле камер хранения. Народу там поменьше, а кроме того, оттуда удобно наблюдать за происходящим на вокзале, оставаясь в стороне. А при желании можно спрятаться за перегородкой, отделяющей камеры хранения от зала ожидания. Что, собственно, я и сделала.

Мне по-прежнему хотелось есть. Вокзальный хот-дог хоть и спас меня от голодного обморока, долгожданного ощущения сытости не принес. Поэтому, созерцая вокзальную суету, я особенно болезненно реагировала на жующих индивидуумов и поспешно отводила взгляд. Исключительно для того, чтобы не давиться слюной, я сосредоточилась на влюбленной парочке, умильно воркующей у эскалатора.

Парочка была как парочка, если не считать того, что барышня возвышалась над кавалером на целую голову, а потому, когда ему вздумалось ее облобызать, он встал на цыпочки и смешно повис у нее на шее. Кажется, эта уморительная сцена никого не оставила равнодушным. А в первую очередь тех, кто спускался на эскалаторе. Граждане откровенно хихикали, оглядывались, а некоторые даже крутили пальцем у виска.

Поэтому отрешенное лицо высокого человека в суконном бушлате явно с чужого плеча бросилось мне в глаза. Было в этом бледном лице, в этих худых руках, торчащих из коротких рукавов бушлата, в этих печальных глазах за стеклами очков что-то потерянно-сиротское. Дыхание мое перехватило, я инстинктивно взялась за горло и на короткое мгновение выпустила из виду этого странного человека. Потом его заслонила от меня чья-то спина, и я высунулась из своего убежища за стеной, чтобы еще раз взглянуть и окончательно убедиться: отрешенный человек на эскалаторе – это Парамонов.

Но неизвестно чья спина по-прежнему мешала мне его увидеть. Что самое удивительное, я не могла ее обойти, как ни старалась. Признаться, это все, что я запомнила: влюбленная парочка, Парамонов, чья-то спина… А дальше провал, несколько безнадежно засвеченных кадров – и картина потеряла четкость.

– Ты не переборщил? Что-то она долго не очухивается? – голос был нервный и с заметным акцентом. По-моему, азиатским.

– Все будет нормально, – ответил другой, спокойный и вальяжный. – Минут пять-десять, и она будет в порядке.

Я уловила чье-то дыхание возле своего лица. Оно было такое смрадное, что меня чуть не вырвало.

– Вон, у нее уже ресницы дрожат, сейчас глаза откроет, – прокомментировал вальяжный голос.

– Может, подъедем к ее квартире? Вдруг он туда придет? – вмешался третий голос, тоже с акцентом, но не таким откровенным, как у первого.

– Подождем, пока очухается, – это был первый. – Без нее мы все равно его не узнаем.

Хоть я их и не видела, и не знала, кто они такие и откуда взялись, я сразу поняла, что он и я говорят о Парамонове. Они надеются, что он придет ко мне, и, если на Курском вокзале он мне не померещился, пожалуй, у них есть для этого основания.

– Э-эй, подруга, кончай ночевать, – невидимый вальяжный потрепал меня по щеке. Рука у него была холодная, как рукоятка пистолета. – Ну-ну, открывай глазки, мы хотим посмотреть, какого они цвета, – он хлопнул меня посильнее.

Притворяться дальше было бессмысленно, и я открыла глаза, но ничего, вернее, почти ничего, не увидела. Потом, чуть-чуть привыкнув к темноте, я разглядела, что нахожусь на заднем сиденье автомобиля. Рядом со мной сидел мужик с широким лицом и бычьей шеей. Брови у него были рыжие, а глаза желтые, как у кота.

– Ну привет, красавица, – сказал он ласково, – поспала и будя. Пора и побалакать. Самочувствие-то как, ничего?

– Сухо… Во рту сухо, – пожаловалась я, лихорадочно пытаясь припомнить, как я могла очутиться в этой машине. Безнадежное занятие – ничего у меня не получилось. Зато перед глазами у меня стоял Парамонов, спускающийся на эскалаторе.

– Ну, сушняк и с перепоя бывает, – хохотнул желтоглазый, – это у тебя пройдет скоро. Ляжешь баиньки, поспишь, а утром будешь как огурчик. Малосольный.

Смотри, какой остряк!

– Хватит трепаться, – оборвал его обладатель сильного акцента. Он сидел на переднем сиденье, такой маленький, щуплый, с крючковатым носом, который он прятал за поднятым воротником пальто, из-за чего здорово напоминал нахохлившуюся птицу. – Где Парамонов?

– Это вы мне? – Я тянула время, не имея ни малейшего понятия, что мне может дать подобная тактика.

– Тебе, тебе, – подтвердил крючконосый, – кому же еще?

– А почему вы думаете, что я это знаю? – Я немного отодвинулась от желтоглазого говоруна, который все еще обдавал меня крепким запахом перегара.

– Магомед, объясни ей, почему я так думаю. – Крючконосый кивнул тому, что сидел за рулем.

– Сейчас, – пообещал тот и полез за пазуху. Когда он вытащил оттуда руку, я увидела в ней пистолет, направленный прямо мне в лицо. – Нравится? – спросил он тихо.

Я уставилась на пистолет как загипнотизированная – Вижу, что нравится, – удовлетворенно хмыкнул он и для пущего эффекта чем-то щелкнул.

Похоже, мои приключения достигли апогея.

– Ну так где сейчас Парамонов? – снова спросил крючконосый.

– В морге на тридцать седьмом километре, – выдала я скороговоркой.

– Не правда, он живой, – отрезал крючконосый, – а вот ты можешь умереть.

В подтверждение его слов Магомед приставил мне дуло к переносице и немного им поворочал, словно собирался дырку просверлить.

Я молчала, потому что мне казалось, стоит открыть рот, как пуля из пистолета вылетит самопроизвольно. Я даже дыхание затаила, только в висках пульсировало: Алка, это Алка меня продала. Но могла ли я ее осуждать, когда у них такие методы убеждения. По сравнению с ними мистер Икс и его ребята – просто Тимур и его команда. Кстати, уж не этих ли типов он имел в виду, когда рассуждал об одиозных личностях? Поди теперь, узнай…

– Так что, будем говорить или нет? – снова возник крючконосый. – Учти, Парамонова мы найдем, с тобой или без тебя, но тебе же лучше будет, если нам поможешь.

– Пусть он уберет пистолет, мне больно, – взмолилась я.

– Убери, – распорядился крючконосый и прибавил зловещим тоном специально для меня:

– Только это еще не больно.

Магомед беспрекословно подчинился и сунул пистолет за пазуху.

– Вы напрасно думаете, что я вас обманываю, он действительно умер… Его в милиции избили, и он умер, – переносица моя все еще горела, можно подумать, что дуло было из раскаленного железа. – Вы можете поехать на тридцать седьмой километр, там есть свалка…

– Не держи нас за дураков, – оборвал меня крючконосый. – Парамонов жив, и тебе это хорошо известно. Вот. – И он потряс перед моим носом листом бумаги, который я сразу узнала. Это было парамоновское письмо. Сволочи, они шарили у меня по карманам!

– Письмо написано десять лет назад, – пробормотала я. – И если вы его читали, то должны это понять.