Страница 17 из 40
– Милости прошу в мой кабинет. Кабинет оказался очень даже нехилым. С какими-то секретерами орехового дерева, с кожаным диваном и массивным двухтумбовым столом. И все это громоздкое барахло представляло собой антиквариат. Либо очень хорошую подделку.
– Ну-с, – он потер руки, – будем заключать договор?
– Какой еще договор? – Я немного растерялась.
– Обоюдовыгодный, естественно, – хохотнул Палтус, – на самых замечательных условиях. Пятьдесят на пятьдесят вас устроит?
– Это что, шутка такая? – Я не знала, что и сказать.
– Почему же шутка? Я вполне серьезно, – не сдавался Палтус. – У нас ведь есть взаимный интерес, а потому мы вполне можем договориться.
– Под интересом вы, конечно, подразумеваете Парамонова?
– Вы очень догадливы, – похвалил меня Самуил.
– Ага, я такая, – я изобразила самую идиотскую улыбочку, на какую только способна, – я очень догадливая, а еще очень строптивая. А потому, если вы рассчитываете на мою откровенность, извольте изъясняться конкретнее. И зарубите себе на носу: я не скажу о Парамонове ни слова, прежде чем вы не расскажете, почему его скромная персона пользуется повышенным интересом.
– Я и так с вайи предельно откровенен, мне нечего скрывать, – Самуил Аркадьевич Палтус был прирожденным вруном. – Начнем с того… Вы вот сказали о Парамонове, что он скромная персона, а это не так. Сегодня, уж поверьте мне, Парамонов очень дорогой товар, очень…
– Можно подумать, что вы собираетесь его продать, – вмешалась я.
– Я собираюсь его найти, – возразил Самуил, – с вашей помощью. И мы его найдем, вы и я. Это будет наша общая победа. Каждый внесет свой вклад: я – свой профессионализм, вы – знание Парамонова.
– Стойте, стойте! – сорвалась я. – Хватит слов. Скажите мне одно: что такого сделал Парамонов и почему он «дорогой товар».
– Не перебивайте, я как раз это вам и пытаюсь объяснить, – замахал руками Палтус. – То, что я знаю о Парамонове на сегодняшний день, а это все, к сожалению, разрозненные сведения, заставляет меня думать, что он весьма неординарный человек. И его поступки, с точки зрения формальной логики, не совсем понятны. Посудите сами. Казалось бы, человек адаптировался в Штатах, у него прекрасная высокооплачиваемая работа, собственный дом… Короче, он там устроился с максимальным комфортом, гораздо лучше, чем многие, даже гражданство получил. А потом взял и отказался от него под совершенно идиотским предлогом. Заявил, что он не согласен с американской политикой на Балканах. У него, видите ли, патриотические чувства взыграли.
Я слушала Самуила с открытым ртом. У меня было такое ощущение, словно он рассказывал о каком-то другом Парамонове. Тот, которого знала я, был откровенно аполитичным оболтусом, не имел гроша за душой и плевал на все (включая и меня, как это ни прискорбно), кроме геофизики, а этот, о котором с пеной у рта разглагольствовал Самуил, послал на три буквы целую Америку. Чудно!
– Вы… это… гм-м… серьезно? – Я не смогла скрыть своего удивления.
– Ну вас-то эти милые странности вроде не должны удивлять, – фыркнул Самуил. – Вы же его хорошо знаете.
– Да как вам сказать, – задумчиво произнесла я, – ведь прошло столько лет, а люди меняются.
– И все равно, – стал меня убеждать Самуил, – вы – единственный человек, понимающий Парамонова хотя бы сколько-нибудь. И последний из близких ему людей.
– Как это? – Мое сердце бухало, как набат, извещающий о вселенском потопе.
Самуил пожал плечами:
– Вам ли не знать, что Парамонов – одинокий волк по всем показателям. Родственников у него нет, бабка и тетка, которые его воспитывали, умерли, бабка – когда он еще на первом курсе университета учился, тетка – три года назад, я специально в Калугу ездил, чтобы проверить. Жены и детей он не завел, – перечисляя тех, кого Парамонов потерял и кем не удосужился обзавестись, Самуил загибал короткие смуглые пальцы с ухоженными овальными ногтями, и я смотрела на это как завороженная. Можете мне не верить, но факт полного парамоновского сиротства потряс меня до глубины души.
А Самуил тем временем бесстрастно свел дебет с кредитом:
– Так что из близких у него только вы.
– А если он думает иначе? – хрипло поинтересовалась я. У меня были серьезные основания сомневаться в словах сыщика. Сами посудите, почему же Парамонов меня бросил, если я такая единственная и неповторимая?
– А письма, а фотографии? – напомнил мне Самуил. Я прямо взвилась:
– Черт подери, разве мои письма уже опубликовали в, широкой печати?
Самуил поспешил затушить разгорающийся скандал:
– Честное благородное слово, я ваших писем не читал, клянусь вам!
– Откуда же вы знаете? Хитрый Самуил замялся и скромно потупил глазки:
– Это всего лишь агентурные данные. Какой бы я был частный детектив, если бы не) мог кое-что разузнать…
Я взяла паузу и погрузилась в глубокую задумчивость. То, что я узнала о Парамонове от нелепого толстяка, претендующего на гордое звание частного детектива, требовало длительного и подробного осмысления, но вряд ли я располагала такой возможностью в обозримом будущем, учитывая форс-мажорные условия, заданные таинственным исчезновением моего экс-любовника. А тут еще новая напасть – смертная тоска по нему, которая обуяла меня со вчерашнего вечера. Похоже, парамонозависимость – хроническая и совершенно неизлечимая болезнь. И подтвердить или опровергнуть этот диагноз можно, только заглянув Парамонову в глаза. Все будет зависеть от того, что я при этом почувствую и что пойму. А потому я должна молить бога о том, чтобы Парамонов был цел и невредим, иначе мне никогда не избавиться от его власти надо мной.
– Эй, – Палтус тронул меня за плечо. – Вы что-то вспомнили?
– Нет-нет, не обращайте внимания, – пробормотала я, – продолжайте, продолжайте дальше…
– Так вот, – Самуил провел пальцем по Лаковой поверхности одного из ореховых секретеров и недовольно поморщился, обнаружив тонкий слой пыли, – так вот, для того, чтобы найти вашего геофизика, мне нужно хорошо его знать, понимать логику его поступков. И здесь мне не обойтись без вас. Мне мало его биографии, мне нужны его привычки, его детские страхи, эротические фантазии, короче, все-все-все…
– Допустим, – я мало-помалу приходила в себя, – а мне-то с этого какой навар?
– То есть? – скользкий Самуил сделал вид, что не понял.
– Ну не морального же удовлетворения вы добиваетесь, разыскивая Парамонова?
– А честь фирмы?
– Да ладно вам, – фыркнула я, – этой вашей честью вы мне глаза не замажете. Вы не хотите мне все рассказать, да, не хотите, – предупредила я его возражения, – но в одном вы правы, нас с вами действительно связывает общий интерес. Я тоже хочу найти Парамонова, хотя у меня совсем другая причина желать этого. А потому я подпишу этот ваш обоюдовыгодный договор, но не ради вас и даже не ради Парамонова, а ради себя.
– Как пожелаете, – Палтус расплылся от счастья, – я всегда знал, что мы найдем общий язык.
– Тогда так, – я сразу выставила ему встречное условие, – я расскажу вам о Парамонове все, что помню, а вы за это пообещаете мне… Вы мне пообещаете, что, как только его найдете, немедленно поставите меня в известность, чтобы я первой узнала об этом. А еще вы организуете нашу с ним встречу, как бы случайную, чтобы он ничего не знал заранее.
– Ну конечно же, я вам это обещаю, – маленькие глазки Палтуса заблестели. – Как только я узнаю о Парамонове что-либо новенькое, сразу же сообщу вам. Только, видите ли, раз уж мы заключаем наш договор, давайте условимся еще кое о чем: майор Сомов ничего не должен знать об этом.
– Ого! – присвистнула я. – Так вы меня толкаете на конфликт с законом?
Палтусу мое замечание явно не понравилось:
– Какой там закон, не смешите меня. Сразу видно, что вы прежде не имели дел с нашей милицией. И слава богу, кстати говоря. Там же в принципе не умеют работать, уж поверьте мне. Что они раскрывают? Банальную бытовуху с поножовщиной, когда убивец мирно засыпает рядом с жертвой. Да еще иногда для плана гоняют бабок, торгующих семечками возле метро. Это все, на что они способны. Дела чуть посложнее, где нужно извилиной пошевелить, это уже не для них, потому что шевелить, извините, нечем. Я немножко знаю майора Сомова и могу вас заверить, он в этом смысле не исключение. Он не Парамонова ищет, он следственные действия проводит. А тут нужны фантазия, интуиция, страсть, наконец…