Феникс

— Молодчага, — похвалил Таир мальчика, заталкивая контейнер в нишу рубки.

Фатима с опаской бросила туда взгляд:

— Не вылезет?

— Не волнуйся, малышка. — Таир обнял её. — Хорошие вы ребята, а я вот — не рассчитал собственных силёнок и, не будь вас, стал бы добычей этого чудища.

— Таир… — Май вопросительно смотрел на него.

— Что ж, давай, — понимающе кивнул Таир.

Май заложил в компьютер программу полёта на Землю.

— О временной шкале не забыл?

— Нет. Вначале посетим время Фатимы.

Девочка радостно всплеснула руками.

Возможно, сам того не ведая, где-то в тайниках сердца он замышлял возвращение сюда. Иначе зачем, собираясь на Ригору, надел самую земную из своих одежд: не привлекающие особого внимания тёмные, с лёгкой искоркой брюки и просторный синий блузон.

Прежде чем выйти из хронолета, решил собраться с мыслями, обдумать, какова цель его появления здесь, какие нужны меры предосторожности.

Утомлённые увиденным и пережитым, Май и Фатима крепко спали, когда хронолет приземлился в двух километрах от города, в степи. Опасности, что его обнаружат, не было — система невидимой защиты работала отлично, и Таир ещё раз одобрительно подумал о мальчишках, так умело собравших машину.

Оставлять детей без предупреждения не хотелось: проснутся и ещё натворят глупостей. Хотя сейчас их психика иная, чем у земных ребят — уже успел убедиться в этом. Да и сам изменился, стал другим человеком, пройдя адаптацию, клеточное обновление, информационные окутывания. Какой мудрой выглядела Фатима, явившись к несчастной матери через неделю после того, как та рассталась с нею, своей любимицей, которая нечаянно провалилась в пещеру и погибла там. С какой любовью смотрела Фатима на мать, стоя в изголовье спящей и навевая ей сны о себе недавно изученным способом морфовнушения. Общаясь с матерью посредством сновидений, она проводила своеобразную психотерапию и в то же время рассказывала о том, что давно хотела поведать ей. Глядя на обоих со стороны, трудно было предположить, что свернувшаяся на козьей шкуре в углу юрты женщина — родная мать девочки, принимавшей участие в конструировании хронолета, Май пожелал встретиться с отцом за день до его смертного боя. Вошёл в землянку, сел на скамью. В накинутом на плечи ватнике отец читал при свете письмо из дому. Май тихонько кашлянул, и тот вздрогнул, обернулся.

— Ты кто такой? И как пробрался сюда?

— Папа… — У Мая сжало горло. — Ваша стоянка выдана, скоро здесь будет фашистское подразделение.

Отец смотрел на него во все глаза.

— Какой ты странный. Что за одежда на тебе? Не холодно? И почему ты назвал меня папой? Сегодня утром мне передали через связного вот это письмо — у меня родился сын! Ему всего три месяца.

— Папа, это я родился.

— А, понял: тебя вчера привели с группой больных из города. Впрочем, — он усмехнулся, — ты и впрямь удивительно похож на меня. Иди-ка сюда. — Он встал, шагнул к Маю, желая обнять его, но тот вскочил со скамьи, попятился и юркнул прочь из землянки, успев на прощанье крикнуть: «До встречи, отец!» Не захотел, чтобы тот обнял пустоту.

Май умолял Таира поприсутствовать во время боя, но уж тут он был непреклонен — к чему травмировать мальчишку? Ведь ему захочется спасти насмерть раненого отца, а это будет невозможно. И так произвели впечатление условия быта в лесу, угрозы в любую минуту быть уничтоженным и удивительное состояние духа партизан, знающих об этом, однако стойко выполняющих свой долг.

Все-таки замечательно, что Май и Фатима увидели родителей, и надо обязательно внести в реплицентр предложение совершать с детьми подобные путешествия. Такие встречи не только укрепят их память о прошлом, но и заложат основы будущей плодотворной деятельности. Ведь это же не бесцельное шатанье по векам.

— Я обязательно сюда вернусь затем, чтобы оживить отца, — поклялся Май.

— И я вернусь, — блеснула глазами Фатима.

О том, что ему тоже хочется побывать в своём прошлом, дети, конечно, догадались. И вот теперь он ждал, когда они проснутся, чтобы сообщить им, куда прилетели. Пожалуй, неплохо бы показать им Интернополь, один из первых городов братства.

Под ногами шуршала листва и было приятно ступать по её мягкому ковру. Айка шла осторожно, не спеша, ещё не привыкнув к новому состоянию, когда все тело живое, движущееся и нет надобности ни в коляске, ни в какой другой опоре.

Купальный сезон уже кончился, море рябилось серыми, по — осеннему пасмурными барашками. Каждый день после тихого часа она приходила на пляж и, бросив на песок вязаную подстилку, подолгу сидела у маслины, следя за полётом чаек, летающих над водой с протяжными криками.

То, что она встала на ноги, не было чудом: каждый день её, по сути, был движением к этому. Но теперь, когда усилия врачей и её собственные увенчались успехом, — она передвигалась без какой — либо опоры, — все вдруг потеряло смысл. Зачем эта радость движения, если теперь обездвижен тот, кто так хотел видеть её здоровой? И все — таки радость была. Телесная. От ощущения пружинящей под ногами земли, просто от непривычности вертикального положения. Но переживать эту радость было горько и совсем не хотелось о ней говорить даже со Светланой, с которой она сблизилась после той страшной минуты у салторийского кинотеатра.

Светлана работала медсестрой в соседнем корпусе, и встречались они почти ежедневно.

— Хорошо великим, о них помнят долго, — сказала как-то Айка. — А простые, незаметные, хорошие люди? Разве они заслужили забвения лишь потому, что природа не наградила их гениальными способностями?

— Человек живёт в памяти тех, кто знал его, — ответила Светлана и смутилась. — Понимаю, все это дежурные слова… И все же, Айка, придёт время, боль притупится, будем ходить с тобой в дискотеку, на спектакли. Кстати, с тобой хочет познакомиться друг моего Марио.

Айка нахмурилась. Разве так уж обязательно иметь кого-то? Поступит в институт, получит специальность, будет работать — совсем немало, чтобы жизнь была наполненной. А по стандарту пусть другие строят свои судьбы.