Феникс

Теперь она как бы шла рядом с матерью, держась за её руку — так чётко и ясно видела витрины магазинов, людей, мчащиеся автомобили, что на какое-то время выпала из домашней реальности. Вот мама заглянула в посудный магазин, подошла к полкам, заставленным кухонной утварью, сервизами, вазами, выбрала небольшую белую кастрюльку, расписанную по белой эмали красными жар-птицами.

Айка продолжала невидимо идти рядом. Вместе вошли в рыночные ворота, зашагали мимо торговок зеленью, овощами, фруктами. Мама купила пучок лука, петрушку, шпинат, сунула все это в кастрюльку. В дальнем углу рынка продавалась разная живность, хрюкали в мешках поросята, вытягивали шеи из корзин гуси и утки, и вдруг сердце Айки радостно забилось — она увидела собак: две огромные овчарки с медалями на ошейниках, а рядом с ними забавные толстобокие щенки. Чуть поодаль высокая тётка держала за пазухой чёрного щенка. «Мама, хочу щеночка», — вырвалось у Айки. И, будто услышав её, мать остановилась.

— Что за порода? — спросила она тётку.

— Шпиц, — встрепенулась та. — Покупайте, не пожалеете. Очень умный, сообразительный и добрый. — Вынув щенка из-за пазухи, тётка чмокнула его в мордочку и засюсюкала:

— Ах ты, лапушка моя, дорогулечка, расставаться с тобой не хочется. Но если дама даст пятнадцать рублей…

— Десять, — поторговалась мама.

— Что вы! — Тётка даже замахала на неё. — Это же чистых кровей! Взгляните на эти ножки в носочках — точёные, как у оленёнка. А лает — звоночек, да и только.

— Ну, ладно, — согласилась мама и протянула ей деньги. Тётка схватила их, поспешно сунула щенка в мамину кошёлку и растворилась в базарной толпе.

Айка проследила весь путь матери домой, и как только она открыла дверь, крикнула:

— А я знаю, что ты купила!

— Ни за что не отгадаешь, — сказала мама.

— А вот знаю, знаю! — Айка забила руками по одеялу, заёрзала в нетерпении. — Давай его скорее сюда!

— Кого?

— Да щенка же! Черненького с белыми носочками! Мать вошла с кошёлкой в комнату и в изумлении уставилась на дочь:

— Откуда тебе известно? — В глазах её мелькнул испуг, но потом рассмеялась:

— Ну и угадайка же ты! — вынула щенка и положила на одеяло, где он тут же напрудил лужицу. После весь день допытывалась, откуда Айка узнала о покупке, но она не могла толком ничего объяснить, просто говорила:

— Да я же была все время рядом, — чем ещё больше запутала мать.

После этого Айка не раз незримо увязывалась за матерью, но когда позже признавалась в этом, та почему-то всегда пугалась, а однажды сказала:

— Я запрещаю тебе это! И никому не говори, что умеешь мысленно путешествовать.

— Но почему? — удивилась она. — Ведь это так чудесно!

— Никто этого не умеет, тебя не поймут и будут считать дурочкой.

Айке вовсе не хотелось, чтобы её принимали за дурочку. Теперь даже самым близким друзьям она не рассказывала о своём умении, тем более, что со временем оно обрело новые свойства, поначалу пугающие даже её саму. Перестала откровенничать с матерью, и та успокоилась, решив, что все прошло. На самом же деле все только начиналось.

Когда она перешла во второй класс, с ней случилось нечто ещё более необычное. Во время летних каникул, когда дети разъехались по загородным дачам и пионерлагерям, двор был пустынен и безголос. Айка лежала в беседке, увитой виноградом, напротив веранды, где мама стирала бельё. На стуле, рядом с раскладушкой, громоздилась стопка книг. От долгого чтения разболелась голова. Рыкающий гул стиральной машины наконец прекратился, и Айку начало клонить ко сну. Отложила книжку, закрыла глаза. Сквозь лозы прямо в лицо било солнце. Пододвинула подушку ближе к краю, но сонливость внезапно исчезла — внимание привлекли солнечные блики на виноградных листьях. Прищурилась, стала водить глазами по этим солнечно-зелёным пятнам и не заметила, как взгляд зацепился за одно из них, приклеился к нему и, уйдя как бы в никуда, вышел в иное пространство, обрушившее на неё волны тепла и света. Не сразу поняла, что произошло: будто её положили на чьи-то большие, сильные ладони и опустили в лодку: закачало, понесло, закружило. Сердце ухнуло от восторга и страха, но она отважно понеслась в неизведанное. Слепящий вихрь бросил её в бездонную синеву, и невидимые руки, все так же бережно поддерживая, помогли прорвать эту монотонную беспредельность. Затем с бешеной скоростью её пронесло по длинному, хрустально-сверкающему туннелю и выбросило в чёрный простор, усеянный крупными звёздами, шевелящимися густыми роями. Затаив дыхание, плыла она среди звёзд, взрывающих черноту космической ночи, и каждая казалась живым, мыслящим существом. Стоило приблизиться к какой-нибудь из них, как оттуда начинали исходить импульсы понимания и доброты. Звезды явно общались с ней на своём невероятном языке, и она быстро разгадала его, хотя в нем и не было человеческих слов. «Ты — наша частица, мы — частица тебя, — был смысл их речи. — Космос радуется тому, что дитю человеческому удалось пробиться к нам. Купайся, купайся в нашем свете и не отчаивайся, что на Земле ты недвижна — там слишком сильное притяжение. Твой дух закалится здесь, обретёт прочность, устойчивость, силу и поможет в земных испытаниях. Не считай себя несчастной: ты из тех людей, которые летают духом, а этому можно позавидовать. Только не забывай о своём умении и не предавай его».

— Айка, Айка! — Мать усиленно трясла её за плечо. — Ну вот, наконец-то очнулась. — Она подсела к дочери на раскладушку, стёрла пот с её лба. — Что с тобой, девочка? Ты так крепко спала с открытыми глазами…

— Я летала, — устало сказала она, закрыла глаза и провалилась в сон.

Теперь она уже точно знала, что умеет путешествовать, не покидая постели. Открытие так взволновало, что хотелось поделиться им хоть с кем-нибудь. И когда па следующий день в беседку заглянула соседская девочка-пятиклассница, она повторила ей то, что вчера сказала матери:

— Ира, я умею летать.

— Ну и фантазёрка, — рассмеялась Ира. — А что ты ещё умеешь?

— Но я вправду летаю. — Она чуть не расплакалась от того, что ей не верят.