Страница 46 из 62
По поводу этого "коренного ответа" Чернышевского на вопрос об отсталости земледелия приходится сказать почти то же, что говорили мы обо всех других пополнениях его к учениям буржуазных экономистов. Ответ этот очень остроумен. Давая его, наш автор обнаруживает гораздо более верный взгляд на историю науки и вообще на движение мысли, чем те будто бы глубокие мыслители, по мнению которых наука и мысль развиваются сами из себя и сами для себя, независимо от влияний жизни и без всякого отношения к экономическим интересам общества. Но остроумный ответ Чернышевского все-таки сделан без достаточного внимания к конкретным экономическим отношениям, и потому ни в каком случае не может быть признан "коренным ответом". Это все-таки еще очень абстрактный, односторонний и потому ошибочный ответ. Известно, что в настоящее время хлопчатобумажная промышленность составляет одну из самых важных отраслей производства в капиталистических странах. Но какие же классы одеваются в хлопчатобумажные изделия? Бедные; богатые предпочитают другие изделия. Прусские юнкера старательно занимаются выделкой картофельного спирта. Для кого предназначается этот полезный продукт? Конечно, не для богатых классов: те предпочитают другие напитки. Да и вообще, можно ли сказать, что современная промышленность рассчитывает преимущественно на богатых и зажиточных потребителей, что она занимается исключительно производством предметов роскоши и комфорта? Далеко нет. Современная промышленность, во-первых, имеет в виду нужды самого производства: такова железоделательная, машиностроительная и каменноугольная промышленность; во-вторых, стараясь обеспечить себе возможно больший рынок, она имеет в виду прежде всего народные массы, т. е. тех самых бедняков, о которых она совершенно забывает, по мнению Чернышевского. Эта погоня за массовым сбытом существенно отличает ее от промышленности, например, народов Востока, которая, действительно, имеет в виду почти исключительно только потребности высших классов, так как низшие классы, живущие там при условиях натурального хозяйства, удовлетворяют свои нужды собственными изделиями. В значительной степени так же было и в античном мире, и вот почему Плутарх, описывая механические изобретения Архимеда, извиняется за него перед читателем, говоря, что знаменитый математик обратился к такому, недостойному философа, занятию единственно для защиты от римлян своего отечества. В Греции и Риме склад общественных отношений, действительно, направлял человеческую мысль почти исключительно к отвлеченным наукам. Но теперь дело изменилось коренным образом. В капиталистическом обществе интересы самих эксплуататоров направляют человеческую мысль на технические изобретения, которые не имели бы никакого практического смысла, если бы могли применяться только к производству предметов роскоши и комфорта. Да и какое дело капиталисту до того, кем потребляются изделия его работников, богачами или бедняками? Занимаясь выделкой дрянного, гнилого ситца, фабрикант с таким же успехом служит интересам своего кармана, как тот или другой предприниматель, приготовляющий роскошные серебряные изделия. Этого совершенно достаточно для хлопчатобумажного короля. "Деньги не пахнут". И посмотрите, кто больше пользуется или, по крайней мере, кто имеет бóльшую возможность пользоваться техническими изобретениями, фабрикант, изготовляющий продукты массового потребления, или же предприниматель, выделывающий предметы роскоши? Вы увидите, что для промышленности, удовлетворяющей нужды бедняков, сделано в техническом смысле гораздо больше, чем для промышленности, производящей предметы роскоши. Почему же это так? Потому ли, что гг. техники очень заботятся об интересах бедняков? Нет, просто потому, что, как мы уже сказали, промышленность первого рода несравненно важнее теперь для самих предпринимателей, чем промышленность второго рода [170]. Она дает тон, потому ей усерднее и служит наука.
Но, в таком случае, отчего же земледелие отстало от мануфактурной промышленности? Отчасти потому, что земледелие гораздо сложнее фабричного производства, главным же образом потому, что земледелие развивалось при других отношениях производства, чем мануфактурная промышленность. Успехи техники шли рядом с успехами капитализма. Они обусловливались, вызывались к жизни именно этими последними успехами. Где же получил начало, где прежде всего развился и окреп капитализм, в городе или в деревне? Известно, что в городе. Вернее сказать, известно, что капитализм овладел прежде всего такими отраслями производства, которые, при отделении города от деревни, составляли принадлежность горожан. Мануфактурная промышленность раньше земледелия приняла капиталистический характер, испытала поощрительное влияние конкуренции. Неудивительно, что она далеко обогнала земледелие.
Международный обмен действовал в том же направлении. Когда Англия заводила торговые сношения с Россией, она могла предложить ей только мануфактурные изделия. Земледельческих продуктов было достаточно в России, несмотря на всю ее отсталость. Но развитие вывоза мануфактурных изделий из Англии способствовало расширению их производства, привлекало к мануфактурной промышленности новые капиталы и новые таланты. Так создавались для этой промышленности новые условия успеха. Наоборот, земледелие передовых стран, поскольку оно не прибегало к покровительственному тарифу, терпело от ввоза земледельческих продуктов из отсталых стран, область сбыта суживалась для него, а этим, по крайней мере, в некоторых случаях, задерживались его успехи. По отношению к отсталым странам, высылающим на международный рынок свои земледельческие продукты, обмен действовал как революционный двигатель, расшатывая и ломая их исстари унаследованные общественные порядки. Этим подготовлялась почва для развития капитализма в отсталых странах. Но и там, благодаря господству феодальных или крепостнических отношений в деревне, мануфактурная промышленность представляла обыкновенно более удобств для приложения нарождающегося капитала [171].
Стараясь объяснить медленное распространение земледельческих знаний, Чернышевский горячо нападает на тех "рутинистов", которые говорят, что крестьянин — враг нововведений, что он любит держаться старины. "Это один из сотни тех глупейших афоризмов, — восклицает он, — упорное существование которых в книгах и в мыслях образованного общества принуждает думать, что вот именно оно, образованное и прогрессивное общество, до безумия любит сохранять всякую нелепость, которая засядет в него". По мнению Чернышевского, дело не во вражде крестьян к улучшениям, а просто в их бедности. "У человека очень бедного, разумеется, нет средств ни к чему, в том числе и к производству земледельческих улучшений" [172]. Ни мало не желая защищать "образованное и прогрессивное общество", мы все-таки заметим, с своей стороны, что одною бедностью крестьян отсталость их еще далеко не объясняется. Промышленные рабочие тоже бедны, а между тем они гораздо больше и легче крестьян увлекаются всякими "нововведениями". Отсталость крестьянина объясняется общею отсталостью тех экономических условий, среди которых он живет. Человек есть продукт окружающей его общественной среды. Чернышевский часто повторял и прекрасно доказывал это положение. Но он не всегда умел надлежащим образом воспользоваться им при исследовании того или другого общественного явления. Вот почему, — как мы уже видели, — материализм Чернышевского заметен гораздо более в его "антропологических", чем в его исторических воззрениях, т. е. заметен более в его взглядах на отдельного человека, чем во взглядах на целое общество.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
— Закон народонаселения. — Мальтус
Вопрос о народонаселении тесно связан с именем Мальтуса. Люди, мало знакомые с историей политической экономии, обыкновенно полагают даже, что Мальтус был первым, выдвинувшим его в науке. Это очень большая ошибка. О народонаселении писали гораздо раньше Мальтуса и, — что всего важнее, — писали гораздо основательнее его. Совсем не задаваясь целью исчерпать здесь всю существовавшую до Мальтуса литературу этого предмета, мы припомним, как смотрели на него некоторые писатели XVIII века.
170
Почему же хлопок, картофель и водка стали краеугольным камнем буржуазного общества? Потому, что их производство требует наименьшего труда, и они имеют, вследствие этого, наименьшую цену. А почему минимум цены обусловливает максимум потребления? Уж не вследствие ли абсолютной, внутренней полезности дешевых вещей, их способности наилучшим образом удовлетворять потребности рабочего, как человека, а не человека, как рабочего? Нет, это потому, что в обществе, основанном на нищете, самые нищенские продукты имеют роковое преимущество служить для потребления массы". Карл Маркс, "Нищета философии", стр. 33, русск. перевод В. И. Засулич под редакцией Г. Плеханова.
171
Примечание к настоящему изданию (изд. "Шиповник"). Мы с удовольствием убедились впоследствии в совпадении нашего взгляда на отношение роста производительности труда в земледелии к его росту в промышленности со взглядом Маркса на тот же предмет (ср. "Theorien über den Mehrwert", zweiter Band, erster Teil, стр. 172 и следующие). На этих же страницах (особенно на стр. 174), находится у Маркса и ответ тем экономистам, которые, подобно П. П. Маслову, до сих пор признают теорию убывающей производительности земледельческого труда. Но, как бы там ни было, несомненно одно: теперь, когда европейские производители хлеба так горько жалуются на его перепроизводство, совсем уже нельзя объяснять тяжелое положение рабочего класса малой производительностью земледельческого труда. По вопросу о том, как росла эта производительность в Западной Европе в XIX столетии, см. книгу Фр. Оппенгеймера: "Das Bevölkerungsgesetz des R. T. Malthus und der neueren Nationalökonomie", Berlin 1901, S.S. 48 и следующие.
172
Сочин., стр. 531–532.