Страница 16 из 16
"Что-то опять стряслось", – понял я, и в сердце моем вздрогнула тревога.
– Мама выгнала отца, – шепнула мне Люба, потирая пальцами красные глаза. – Он опять задурил… Какой же он непонятный!
Когда за окном установились плотные, непроглядные сумерки, приходил отец. Мама заперлась и запретила нам открывать ему. Он умолял пустить, просил прощение, звал нас, но мама грозно смотрела на каждого, кто, как ей могло казаться, хотел подойти к двери, и мы не смели ослушаться.
– Пропаду я без вас, родные мои, – гулко, как из длинной трубы, доносился голос отца. – Аня, Аннушка! Не будь такой жестокой.
Мама неподвижно лежала; мне показалось, что ее глаза остекленели, а вся она отвердела. Мне стало страшно и тоскливо. "Почему, почему она не хочет простить папку? Ведь это так просто – взять и простить".
Отец ушел во тьму, я прислушивался с необъяснимой надеждой, как скрипел под его ногами снег.
Мы не спали. Без света сидели на кроватях и молчали. Что принесет новый день? Новое несчастье? Неужели нельзя жить только в радости?
Мама резко встала, сняла со стены гитару. Легонько тронула струны. В полутьме я разглядел, как она печально улыбнулась, призакрыв веки. Негромко зазвучала мелодия. Но – что-то треснуло, тонко зазвенело, и воцарилась тишина.
– Лопнула струна, – дрожащим голосом сказала мама. – А ведь я легонько играла.
Мы прижались к маме. Мы все еще были нашей большой семьей.
"Куда уходят легкокрылые годы детства, в которых никому не надо доказывать, что ты тоже имеешь право на счастье?" – порой спрашиваешь себя, взрослого.