Гаури

— Входи, сын, входи, — сказал лалла Бирбал, пивший чай на террасе своего трехэтажного кирпичного дома.

Панчи присел напротив лаллы Бирбала, с притворным смирением сложив на коленях руки.

— Эй, Рам-джи, принеси чаю для Панчи! — крикнул лалла Бирбал слуге добродушным тоном, который очень подходил к его полной, рыхлой фигуре.

— Спасибо, лалла-джи, я только что пил чай, — сказал Панчи, опускаясь на каменный пол террасы, которая была полита водой для прохлады.

— Да о чем ты говоришь? Чай — божественный напиток, его можно пить сколько угодно. Эй, Рам-джи, куда ты пропал?

Такое небывалое гостеприимство сразило Панчи.

— И почему ты сел на пол, сын мой? Что с тобой случилось? Возьми циновку или стул… Ты так похож на моего сына. Ведь ты еще дружишь с Дамодаром? Надеюсь, вы не поссорились?..

— Не надо этих церемоний, лалла-джи, мне удобно и так, — сказал Панчи, несколько тронутый такой заботой о нем.

— Да сядь же на стул, — сказал лалла Бирбал, подтолкнув ногой к Панчи маленький плетеный табурет.

Чтобы избежать дальнейших словопрений и скорее перейти к делу, Панчи сел.

— Эй, Рам-джи, уж не умер ли ты там?

Возмущенный лалла Бирбал хотел было направиться к двери, но как раз в это время появился Рам-джи, молодой горец.

— Где ты был? Из тебя никогда не получится хороший слуга. Дай Панчи стакан чаю и приготовь мне кальян. Да поживее.

— Лалла-джи, пожалуйста, не беспокойтесь! — снова запротестовал Панчи. — Я бы сам попросил чаю, если бы хотел. Ведь я не раз ел у вас вместе с Дамодаром…

— Ничего, сынок, слуги так обленились, что надо дать им возможность поработать. Я хочу сделать из этого дикаря толкового слугу к тому времени, как переселюсь в свой новый дом в Хошнарпуре… Нашему народу чуждо честолюбие, и эти слуги никогда не станут цивилизованными людьми. Единственное, чему они могут научиться, это обманывать своих хозяев по мелочам… Но ты в нашем доме как сын.

— Вы так добры, лалла-джи.

— Нет, я вовсе не добр, — сказал Бирбал, усаживаясь поудобнее на стуле и придавая своему лицу более серьезное выражение. — По правде сказать, я хотел поговорить с тобой куда более строго, сын мой. В конце концов, у тебя нет отца, и если мы не дадим тебе совета, кто сделает это? Я слышал о тебе всякое и, конечно, многому не придаю значения. Молодость есть молодость. Но я слышал и о том, что ты переменил религию и ушел жить к Рафику, правда ли это?

— Вы же знаете характер моего дяди, лалла-джи, — ответил Панчи. — Религию я не менял и не делал ничего другого в этом же роде. Я лишь…

— Ты слишком горяч, сын мой, и ты не должен был уходить из дома своего дяди. Подумай о том, какая дурная слава пойдет о тебе! И так уже…

— У нас в деревне всегда готовы из мухи сделать слона, лалла-джи.

— Допустим, это так, но ведь факт остается фактом: ты дружишь с мусульманином, которого сгубила собственная леность. Этим людям вообще ничего не нужно, кроме куска говядины. Было бы каждый день мясо — до остального им дела нет…

— Дядюшка Рафик относится ко мне лучше, чем мой собственный дядя…

— Я не очень высокого мнения о Моле Раме. Он слишком кичится своим званием хавалдара, согласен… Но вдруг ему удастся выставить тебя из общины? Что ты станешь делать? И ты с молодой женой попросил приюта у мусульман, хотя тебе известно, как они обманным путем похитили наших женщин во время раздела страны…

— Я совсем не думал о религии, лалла-джи, когда…

— В таком случае тебе следует думать чуточку больше над тем, что ты делаешь!

Доводы лаллы Бирбала были настолько хитроумны, что Панчи был почти готов признать, что он не прав. Он сидел, низко опустив голову. А лалла Бирбал воспользовался моментом, чтобы вбить ему в голову несколько других истин.

— На деревне говорят, что ты подаешь дурной пример другим деревенским юношам. Ты рос без отца, ты играл в карты, пил и бродяжничал. Я знаю, что мой сын перенял все эти дурные привычки от тебя… После свадьбы тебе следовало бы налегать на работу, поскорее расплатиться с долгами и слушаться старших, а ты…

— Я не мог больше жить вместе с дядей, лалла-джи, — пробормотал Панчи. — Он хотел завладеть всем имуществом… Должна же быть справедливость на земле!

— Ты преувеличиваешь, Панчи. Он не настолько плох! — сказал Бирбал. — Теперь наша страна свободна, и в ней царит справедливость…

— Да, конечно, лалла-джи, в Индии царит справедливость! — сказал Панчи саркастически. — Сам народ виноват в том, что не может воспользоваться этой великой справедливостью. Стоит только захотеть… Ведь никто не заставляет крестьянина залезать в долги! Ему дана величайшая свобода выбора: брать в долг или не брать!

— Вот чай. Пей и перестань сердиться на своего дядюшку. В конце концов, Мола Рам для тебя старший, и он твой опекун.

Панчи взял стакан теплого чая и выпил его залпом. На него сильно подействовали обвинения Бирбала. А Бирбал возобновил атаку. Поерзав на стуле, он сказал:

— Теперь слушай дальше… Если Мола Рам действительно имел намерение лишить тебя имущества, это, конечно, плохо. Но, покинув его, ты потерял и то немногое, что имел. Кто поверит тебе теперь?.. Твой дядя служил в армии и поэтому получает пенсию от правительства. Это была хоть какая-то гарантия уплаты процентов, когда я взял в заклад твою землю и ссудил тебе пятьсот рупий. Я не вижу на этой земле урожая, из которого ты мог бы выплатить мне хотя бы часть процентов, не говоря уже об основном капитале. Что же касается земли… Видишь ли, по закону я не имею права приобретать годную для обработки землю. Достаточно мне хлопот с манговым садом, который я купил. Так вот, имею ли я гарантию того, что ты когда-нибудь вернешь мне эти деньги?

— Вообще-то говоря, я и пришел…

— Попросить взаймы, конечно! А то я не знаю!

— Не совсем взаймы, лалла-джи. Я хотел заложить у вас пару хороших золотых серег.

— Так, так, сын, ты думаешь, деньги растут на деревьях. Но даже и в таком случае у меня было бы их не густо, потому что деревьев в моем манговом саду не так уж много. Я вложил немало средств в кирпичный завод… А дела нынче идут неважно. Впрочем, я охотно посмотрел бы твои серьги… Можешь оставить их мне в счет уплаты процентов по закладной…

— Я не принес их с собой, они в ушах у жены, — вынужден был соврать Панчи. — Я только пришел спросить, возьмете ли вы их в залог и сколько за них дадите?

Лалла Бирбал был слишком хитер, чтобы поверить этой выдумке, но и не мог заставить Панчи выложить драгоценность из кармана. Он лишь скорчил кислую мину, словно спохватившись, что зашел слишком далеко, и сказал:

— Я не бог и не могу взвесить их, когда они болтаются у нее в ушах. Принеси их, и если они чего-то стоят, я возьму их в погашение долга и, может быть, немного дам тебе наличными.

Панчи, с яростью и изумлением наблюдавший за хитрыми попытками ростовщика поставить его в безвыходное положение, с радостью ухватился за открывшуюся перед ним возможность улизнуть.

— Если я смогу уговорить жену расстаться с ее единственной драгоценностью, я принесу эти серьги вам…

— Если твое возвращение так же сомнительно, как исход твоих переговоров с женой, пожалуйста, не забудь прислать в течение ближайших десяти дней полагающиеся мне проценты…

Стараясь не смотреть в глаза лалле Бирбалу, Панчи почтительно, с необычайно смиренным видом распрощался с хозяином и вышел.

Не имея возможности заложить серьги лалле Бирбалу, Панчи был вынужден пойти на следующий день к ростовщику Большого Пиплана Джавале Прасаду и предложить ему их. Для поддержания духа он взял с собой Рафика, который сидел без заказов по причине застоя в торговле гончарными изделиями и с радостью согласился прогуляться.

К счастью, лавка ростовщика Джавалы Прасада и дом Лакшми стояли в разных концах деревни, и Панчи не угрожала встреча с тещей. Сетх[19] Джавала Прасад дал за серьги сто рупий — больше, чем предполагал получить за них Панчи. Завязав деньги в узелок, он предложил дядюшке Рафику зайти в винную лавку и посидеть там немного. Когда Панчи вышел от ростовщика, было еще светло, и при возвращении домой его могли увидеть в компании хозяина-мусульманина, а он не хотел вызывать лишних толков. Разумеется, в результате длительного пребывания в винной лавке часть денег была истрачена. Они купили бутылку крепкого местного вина и жареных клецок. Когда совсем стемнело и показалась луна, они отправились в обратный путь, то и дело останавливаясь, чтобы сделать глоток-другой из бутылки, купленной про запас. К тому времени, когда они достигли окраины Малого Пиплана, их изрядно качало из стороны в сторону, и они держались на ногах только потому, что шли вместе, поддерживая друг друга. А когда они стали подходить к дому, то уже успели пять или шесть раз упасть на землю. Вымазанные в грязи, растрепанные, они походили на двух выходцев с того света. Так как большинство жителей деревни в это время либо ужинало, либо уже спало, их возвращение прошло незамеченным. И все было бы хорошо, если бы в нескольких шагах от своего дома дядюшка Рафик не угодил в сточную канаву и не потянул за собой Панчи. Каждый по отдельности и оба вместе они делали невероятные усилия, чтобы подняться. Взглянув на облепленное грязью лицо Рафика, Панчи залился смехом:

19

Сетх — богач, ростовщик, финансист.