Страница 75 из 164
Что за часть? Ко мне подходит старший унтер–офицер и представляется как командир роты.
— По приказу солдатских и рабочих депутатов нам приказано занять штаб округа, — говорит он.
— Мы уже заняли его, ведите роту обратно.
После некоторой нерешительности просит разрешение ввести роту в здание «малость обогреться».
Обращается ко мне вежливо, и я чувствую, что ни у него, ни у его подчиненных нет ни малейшего желания прибегать к силе. Разрешаю ему ввести роту. Через полчаса выпроваживаю «противника» и слышу от командира роты «Счастливо оставаться».
Оставляю поручика с юнкерами, а сам иду в Кремль искать полковника Рябцева. Спускаюсь по Пречистенке и подхожу к Боровицким воротам Кремля. На мой стук одна половина массивных ворот приоткрылась, и в узкую щель высовывается штык. «Кто там, что надо». Отвечаю — офицер, надо видеть командующего войсками. «Никого не приказано впускать».
Вызываю караульного начальника, тот спросил, какой я части, и пошел к телефону. Вернулся с тем же ответом. Направляюсь в училище. Около Манежа вижу какую‑то крупную воинскую часть, стоящую во взводной колонне. Иду к ней и вижу, что навстречу мне идут два офицера, в одном узнаю своего сослуживца подполковника Романовского, курсового офицера 2–й школы прапорщиков. Оказалось, что эта колонна состоит из двух школ из Александровских казарм. Предлагаю им следовать вместе со мной в училище на Знаменку.
Начальник училища генерал Муратов принял меня в кабинете и, выслушав мой доклад, сказал, что отдал приказ об обложении Кремля и через час приказал мне проверить обложение. К училищу стягиваются 5 школ прапорщиков (4–я школа осталась в своем помещении на Смоленском рынке).
Часа в три ночи обошел обложенный Кремль. С трех сторон обложение выполнено 1–м батальоном Александровского военного училища под командой командира батальона подполковника 10–го стрелкового полка Мелеги; [98] со стороны Москвы–реки под откосом набережной разместились две роты 2–й школы прапорщиков.
Против всех кремлевских ворот были выставлены заставы, за ними хорошо укрытые резервы.
С 27 октября с утра начали прибывать добровольцы, главным образом учащаяся молодежь. Были сформированы несколько студенческих и гимназических рот. Настроение у добровольцев отличное, но отсутствовала военная подготовка. Офицеров откликнулось мало — необходим был приказ от авторитетного возглавления, чтобы поднять эту массу.
В 10 часов утра комитет училища назначил митинг — обсуждение создавшейся обстановки. Собралось несколько сот юнкеров и очень мало офицеров.
Среди училищных офицеров оказались подавшие рапорта о болезни, а то и просто не явившиеся без указания причин.
Первым говорил начальник московских школ прапорщиков генерал Шашковский. Говорил долго о завоеваниях революции, которые надо спасать; о Временном правительстве и, главным образом, о его главе, героически борющемся с захватчиками власти. Повторены были вошедшие в употребление и очень уже надоевшие слова и митинговые лозунги. Аудитория щедро наградила оратора аплодисментами. Попросил слова и я.
Говорил, что мы уже начали борьбу за честь Родины и за победу в этой борьбе мы готовы пожертвовать своею жизнью. Мы должны победить, но в борьбе побеждает сильная воля, которая не может быть выражена коллективом. Мы должны отказаться от пагубных экспериментов революционной организации армии, необходимо вернуться к единоначалию — нам нужен вождь, которого облечим неограниченной властью, необходимой для победы.
После выступления аплодисменты сопровождались свистом. Наш штаб представлял тоже что‑то вроде комитета. Там я увидел предшественника генерала Муратова генерала Михеева, генерала Шашковского, Генштаба полковника Дорофеева и нескольких наших преподавателей тактики.
Никаких оперативных распоряжений, кроме приказа об обложении Кремля, отданного лично генералом Муратовым, не было. Опять бесконечная говорильня.
Надо указать, что в Кремле квартировал 1–й батальон 56–го запасного полка, в то время как его другие 3 батальона стояли в Покровских казармах. Этот 1–й батальон присоединился к большевикам и заперся в Кремле.
Одному офицеру этого запасного полка, хорошо знавшему все потайные входы и выходы Кремля, был дан взвод юнкеров с заданием проникнуть в Кремль и открыть все ворота. Через секретный вход из Александровского сада этот взвод вошел в Кремль. Без выстрела разоружил часовых и открыл Боровицкие ворота; затем были открыты Никольские, но, подбегая к Спасским воротам, с башни взвод был обстрелян и было ранено несколько юнкеров.
По овладении Кремлем комендантом был назначен полковник Мороз.
Интересно отметить, что после захвата нами Кремля 2–я школа прапорщиков отказалась стрелять «в своих». Школа была разоружена и заперта в подвалах Кремля вместе с 1–м батальоном 56–го запасного полка.
Алексеевское военное училище и строевые роты трех московских и Суворовского кадетских корпусов, которые квартировали в Лефортове, были заняты обороной своих зданий и прийти к нам на помощь не смогли.
Вечером узнал в штабе, что генерал Брусилов отказался возглавить наше выступление и что Всероссийский исполнительный комитет железных дорог распорядился о запрещении подвоза воинских частей к Москве.
Отказ генерала Брусилова был страшным ударом для нас, и оставалась слабая надежда, что в Москве появится кто‑нибудь из крупных военачальников, который и возьмет дело борьбы в свои руки.
Тогда мы не знали сложившейся обстановки за нашими спинами, обрекавшей нас на поражение.
30 октября в училище явился бельгийский офицер русского происхождения и сказал, что в Бельгийской военной миссии имеется до 17 бронированных автомобилей, предназначенных для фронта, но задержанных в Москве. Передать эти бронемашины миссия не могла, т. к. это являлось бы актом вмешательства во внутренние дела России, но если бы явился туда наш небольшой отряд, то никакого сопротивления не встретил бы. Получить эти бронемашины для уличного боя с неорганизованным, необученным противником значило более чем вдвое увеличить наши силы и широко развернуть активные операции. Наше начальство, однако, отказалось от этого плана — мотивируя тем, что нельзя нарушать экстерриториальность бельгийской миссии.
К этому времени большевики начали проявлять уже активность. Упорно старались занять телефонную станцию, захватить на Тверском бульваре дом градоначальника и повели наступление на Никитском бульваре. Все атаки были успешно отбиты. В этой борьбе сгорел дом князя Гагарина, запиравший Тверской бульвар. В подвале этого дома после борьбы было обнаружено около 20 обгоревших трупов захвативших аптеку в этом доме и погибших от взрыва.
Было столкновение на Большой Дмитровке. Успех всюду, кроме градоначальства, был на нашей стороне, и Красная гвардия несла значительные потери.
Конец Поварской, примыкавшей к Кудринской площади, был занят большевиками. Оттуда они обстреливали всю Поварскую, но огонь их был безвреден.
За все время борьбы в моем отряде было только два легко раненных. На Смоленском рынке 4–я школа прапорщиков оставалась безучастной в своем помещении. Соседом слева у меня была рота корниловцев–ударников, и так же, как и мой отряд, она тяготилась вынужденным бездействием.
Командир этой роты сразу присоединился к моему плану занятия Брянского вокзала, но, не зная общего плана действий нашего командования, мы решили просить разрешения на эту операцию.
Я был вполне уверен, что сил у нас достаточно, и мне в голову не приходило, что у наших «вождей» если и был план, то только план выхода из борьбы.
В штабе я получил сведения от полковника Екименко, но, как оказалось, они были очень неполные; я не знал ни о присутствии в училище министров Временного правительства, ни о появлении полковника Рябцева. На мое предложение занять Брянский вокзал без усиления наших частей мне ответил начальник училища: «Мы это обсудим».
98
Мелега Константин Иванович. Подполковник 10–го стрелкового полка. Участник боев в Москве. Во ВСЮР и Русской Армии в железнодорожной охране до эвакуации Крыма. Полковник. Эвакуирован из Севастополя на транспорте «Корнилов».