Страница 15 из 164
«Черт вас возьми! — неслось у меня в голове. — Что вы мои мысли читали, что ли?..»
— Но что же делать, дорогой, — надо ждать, — дружественно заговорил я. — Я послал четыре донесения с просьбой о высылке пироксилина и подкрепления, которое думаю послать на Мойку для снятия баррикад. И я думаю, что скоро мы получим и то, и другое, а тогда я буду действовать на свой страх и риск.
— Вот, это прекрасно, господин поручик; простите, что беспокоил вас, — довольно ответил портупей–юнкер.
В этот момент вдруг Морская заголосила на всевозможные лады.
— Что такое? — повернулся я в сторону визга и истерического крика. — Женщины? Откуда они взялись? Ах, с телефонной станции!
— Это телефонные барышни. Очевидно, их выпроводили в намерении открыть уже боевые действия, — высказал свое соображение портупей–юнкер Гаккель.
Между тем вой, истерический вой, вырывавшегося из ворот станции потока барышень все усиливался. А почти пустынная Морская сразу запестрела различными бегущими, прыгающими нарядами и шляпками.
Юнкера, наблюдая картинку печального бегства, искренне захлебывались от смеха, на который более пожилые барышни отвечали кто усовещанием, а кто карканьем беды.
— Нашли над чем смяться! — кричали одни. — Вы бы посмотрели, как с нами обращались! Это не люди!..
— Уходите вы поскорее отсюда. Вас губят нарочно. Весь город в руках Ленина. Все части перешли на его сторону. А вам здесь готовят западню.
— Господин офицер, — принялась тормошить меня одна длинная и сухая, как палка, барышня. — Вся станция полна ими. Они через какой‑то ход с Мойки, что ли, набираются. А что они делают с проводами! Многие войсковые части не знают, в чьих руках телефонная станция, а нам запрещено говорить… за каждой по солдату стоит. Военная часть просит телефон Главного штаба, или коменданта, или Зимнего дворца, а они какой‑то свой дают. Поэтому многие части не знают правды. Я сама слышала, как они смеялись, что одно военное училище убедили в том, что Ленин и его компания уже арестованы и что юнкеров можно отпустить в юродской отпуск. Одна барышня передала знакомым, что у нас большевики, так ее чуть не убили!.. Уходите отсюда и юнкеров спасайте — все равно ничего не сделаете. Продали Россию! — рыдая, кончила барышня и побежала дальше.
Я стоял как истукан.
— Господин поручик, — подбежал ко мне портупей–юнкер Гаккель, — с вами хочет говорить один француз!
— В чем дело? Кто хочет говорить? Какой француз? Давайте его сюда! — ответил я.
— Господин лейтенант, — подходя ко мне и приподымая котелок, заговорил элегантный штатский на французском языке, — господин лейтенант, я секретарь второго атташе французского посольства, — отрекомендовался он. — Я сейчас иду с Садовой по Гороховой. На Гороховой и на Мойке, у Государственного банка, много рабочих, и они сейчас идут на баррикады, которые их товарищи начали строить перед мостом через Мойку на Гороховой. Рядом лежат и пулеметы. А когда я вышел на угол Морской и увидел юнкеров и спросил, что они делают, то я понял, что вам с тыла грозит опасность. Я только хотел из чувства любви к вашему прекрасному, но больному сейчас народу предупредить вас об этом. Будьте осторожнее, и дай вам Бог всякого благополучия! — пожимая мои руки, протянувшиеся к нему с благодарностью, кончил он свою медленную, видя, что я с трудом вникаю в смысл, речь. — Можно мне пройти здесь? Мне надо на Невский, — спросил он, указывая рукою вдоль Морской.
Я предупредил его, что это теперь небезопасно, так как поток барышень кончился и над Морской висело уныние пустоты.
— О, ничего! Я не боюсь. Я очень спешу, и у меня нет времени обходить!
— В таком случае, пожалуйста, разрешите просить вас все, рассказанное вами мне, передать офицеру, находящемуся на углу Невского. И скажите, пожалуйста, ему, чтобы он доложил об этом в Зимний дворец и военному эмиссару. Спасибо еще раз, — поблагодарил я его.
— О, пожалуйста! Счастлив быть полезным. Я ваше поручение выполню, господин лейтенант. Можете быть спокойным. До свиданья! Всякого успеха! — И, приподняв котелок, он быстро засеменил по Морской к Невскому. Пройдя последнего юнкера, он опустил котелок на голову, а затем и скрылся.
«Что делать? Что делать?» — стучало в висках. Мысли путались, и голова горела. «Пропали! Бедные вы, — сквозь слезы смотря на юнкеров, думал я. — Увести вас я не могу. Делать что‑нибудь тоже не могу, потому что не знаю, что мне с вами делать, такими жалкими и бесполезными. Бедные ваши жены, дети и матери!» И я, если бы снова не подбежал портупей–юнкер Гаккель, наверное, разрыдался бы; так была сильна спазма, сжавшая горло…
— Господин поручик, с Мариинской площади идет грузовик с рабочими. Разрешите его задержать. Я сниму шофера, сяду за руль и подведу его к воротам станции. Загорожу дорогу броневику! — восторженно сияя от пришедшей идеи, выпалил портупей–юнкер.
— Прекрасно! Спасибо! Скорее!
— Стой, стрелять буду! — Наперерез грузовику бросился я и портупей–юнкер.
Юнкера тоже взяли винтовки на изготовку. Грузовик остановился.
— Слезай! Живо! — начал дальше распоряжаться портупей–юнкер, а я снова вернулся на свое место, чтобы наблюдать за воротами станции.
Рабочие слезли без сопротивления. Шофер же начал ругаться, но портупей–юнкер ударом приклада в плечо лучше слов убедил в безнадежности его положения, и он с извинениями стал слазить со своей машины.
Менее чем через минуту машина проплыла мимо меня под тихое и внешне спокойное приветствие юнкеров. Еще несколько секунд, и огромный грузовик, въехав правыми колесами своей тележки на тротуар, почти вплотную к стенам домов, закрыл собою вход в ворота и остановился. Остановив машину, портупей–юнкер Гаккель спокойно сошел с нее и, что‑то покрутив в коробке скоростей, со скромностью, достойной скорее институтки, чем боевого солдата, направился ко мне.
— Господин поручик! Ваше приказание исполнено! — мягко и легко останавливаясь передо мною, бодро и весело доложил портупей–юнкер Гаккель.
— Сердечное спасибо, славный и чуткий друг! — растроганно поблагодарил я его.
— Рад стараться, господин поручик! Господин поручик, разрешите я эту машину туда же, — снова попросил портупей–юнкер.
— Где? Какую? — озадаченно спросил я.
— А вот вторая идет. Черти, флаг красного креста нацепили, а сами, наверное, оружие перевозят.
— А, черт с ним, с флагом. Арестуйте и эту машину, и туда же! — в восторге от набежавшей мысли, что начинает везти, отдал я приказ.
Так же чисто и быстро была поставлена рядом с первой, но перпендикулярно к ней и вторая машина.
Эта комбинация с машинами дала мне возможность произвести некоторую необходимую перегруппировку моих малочисленных сил.
А когда я кончал производить ее, ко мне явился юнкер связи из Зимнего дворца с сообщением от капитана Галиевскаго. Сообщение было радостное, и я им поделился с юнкерами.
— Капитан Галиевский выслал нам подкрепление, которое, по получении пулемета и пироксилина, уже скоро явится сюда. Теперь и взорвать станцию будет много легче, — показывая на машины, говорил я юнкерам.
— Затем во дворце получены сведения, что в город вошли казачьи части генерала Краснова. Первые эшелоны уже заняли, кроме Царскосельского вокзала, еще и Николаевский вокзал, — докладывал юнкер связи, мой любимец, юнкер 2–й роты И. Гольдман.
— А сейчас, когда я проходил через Невский на улицу Гоголя, — я слышал стрельбу по направлению Казанского собора, — очевидно, это с Николаевского вокзала ведут наступление казаки, — с довольным видом докладывал свои соображения юнкер в ответ на мою справку, что за стрельба доносится со стороны Невского.
«Ага, теперь понятно, почему так долго не показывается милейший прапорщик. Ну–ну, посмотрим, что будет!» — работала мысль.
— А что, не видали вы военного комиссара, поручика Станкевича?
— Никак нет, господин поручик!
— А как же вы прошли? Ведь он должен быть на углу Морской и Невского!
— По маршруту, данному капитаном Галиевским: Александровский сад, улице Гоголя и Кирпичному переулку, — отвечал юнкер связи, на мгновение озадачивая меня сообразительностью хитрого капитана.