Страница 138 из 164
Вернувшись к отряду, я застал его там, где ему было приказано оставаться, — в двух верстах от Тамани. При отряде было человек 60 старотитаровцев, ушедших от своих, которые заявили, что весь их отряд был бы здесь если бы было на что погрузиться. Отсюда было видно, что пароход уже далеко от Тамани. Со стороны большевиков не было видно ни одного казака, идущего к нам. Это означало, что старотитаровцы уже взяты красными. При таманской сотне отсутствовал поручик Супрун станицы Таманской, который уснул в хате и был ими брошен. Супрун там отлежался до прихода немцев. Он был убит под Царицыном.
Мною было приказано казакам взять винтовки, пулеметы, замки от орудий, патроны и седла. Таманскую сотню я подчинил себе и с отрядом увел к пристани для посадки на болиндер. Наш путь к пристани был совершенно скрыт от большевиков.
Весь отряд удалось погрузить на болиндер, переполнив его до отказа. Всего было погружено до 500 человек. Караул над пленными тоже был снят и погружен на болиндер. Пленные остались под замками, чем на некоторое время были задержаны в амбарах. А когда были кем‑то выпущены, потянулись по дворам в поисках «жратвы», так как их последние два дня не кормили, чем до края снизили их энергию. Если бы было три болиндера, то можно бы было погрузить и старотитаровцев, которых было всего до 1000 человек Мне казалось, что прояви штаб должную энергию, этими болиндерами мог бы обзавестись.
Оставаться на болиндере с погруженными на него людьми у пристани было рискованно, так как возвращение парохода, который должен был взять нас на буксир, можно было ждать часа через три–четыре, а за это время «товарищи» могли привалить к Тамани. До их прихода нас могли расстреливать военнопленные, бывшие теперь на свободе, вооружившись винтовками, спрятанными иногородними. Я рассчитывал, что нас возьмет на буксир турецкий миноносец, но турки отказали нам в этом. Случайно или была на то Божия воля, от берега с юга на север подул ветер, что бывает очень редко.
У пристани собралась масса народа проводить нас. Там меня ожидал 14–летний кадет Демяник с огромным букетом цветов. Это был подарок таманских дам и единственная моя награда за мою работу и ранения на Тамани. Кстати об этом кадете: осенью 1918 года он сбежал от родных и вступил в какой то из «цветных» полков и был убит под Таганрогом.
Надо было воспользоваться попутным ветром. Болиндер был оттолкнут нами от пристани. Гонимый легким ветром, он со скоростью улиты поплыл «по воле волн». Из «экипажа» на болиндере был единственный старик грек, ни слова не говоривший по–русски и изрядно выпивший. Через полчаса мы отплыли на расстояние ружейного выстрела. Дальше мы плыть не могли — наш «капитан» заартачился, начал кричать, размахивать руками, тыкать пальцем в воду. Все смеялись, не понимая, что ему надо. Наконец грек растолкал казаков; подбежал к якорю и бросил его в воду. Мы потом догадались, что дальше были мелкие места и что ожидаемый пароход не мог бы подойти к нам.
Отплыв от берега, мы могли наблюдать за движениями большевиков. По лощине параллельно заливу двигалась пехота, а от Комендантской горы по следующей возвышенности растянулась конница. По этой коннице миноносец открыл огонь из дальнобойного орудия. Снаряды ложились хорошо. Конница свернула в сторону и скрылась за возвышенностью. Потом миноносец начал обстреливать пехоту. Этот обстрел замедлил движение товарищей, что впоследствии дало возможность немцам высадиться в Тамани раньше, чем ее заняли большевики.
Часам к 11 дня появился пароход. Он остановился верстах в 2 от нас. К нам подошел катер, с которого нам заявили, что капитан, не зная обстановки, не решается подойти к нам. Я поехал на пароход. Там мне не хотели верить, что пока нам ничто не угрожает. С парохода увидели за станицей упряжку с двумя орудиями. Орудия эти наводили в сторону моря. Это таманские мужики схватили брошенные нами орудия без замков и пугали ими нас. Сперва, как потом говорили, эти орудия тягали по кузницам с целью их исправить. Экипаж парохода надо было убедить, что орудия без замков. Просьбой и угрозами я заставил капитана идти к болиндеру. Капитан скомандовал дать ход. Матросы, как бы готовясь на рискованный подвиг, сняли фуражки, перекрестились и разбежались по своим местам. Месяц спустя при встрече с этим капитаном (грек Зародиади), он мне сказал, что его матросы обижены не будучи представленными к награде «за спасение» моего отряда и просил меня позаботиться об этом.
По пути в Керчь мы встретили длинный ряд небольших пароходов, тянувших за собою по два–три болиндера. То был немецкий десант. Часам к двум дня 31 мая станица Таманская была занята немцами, на окраине которой у них завязался бой с «товарищами».
На очистку полуострова немцы затратили две недели. При их богатом вооружении (бронеавтомобили, аэропланы и другие технические средства) они понесли потери: убитыми 2 офицера и 37 солдат. Население станиц, в которых погребали немцев, принимало трогательное участие в похоронах. Для многих убитых немцев, в знак благодарности, отводили места не на кладбище, а в церковной ограде. В станице Голубицкой немцы устроили свое отдельное кладбище на возвышенности старинного укрепления, где было погребено 27 человек. На похоронах женщины оплакивали чужеземных героев, избавителей от красной нечисти, а также трогательно целовали руку католическому (или протестантскому) священнику, как своему батюшке.
После очистки полуострова в станицах, как полагалось в те времена, началась порка большевиков и большевизанов. Пороли больше всего в станице Ахтанизовской. Там поркой заведовал казак из дворян, сын есаула, Иван Михайлович Штригель. В его распоряжении находилось несколько китайцев, воевавших тогда «за родную Кубань» и выполнявших всюду роль палачей. Этих обезьян Штригель порол собственноручно каждое утро. После порки каждый китаец считал своим долгом поклониться Штригелю в ноги и тоненьким голосом сказать «спасипа». При этом обыкновенно по щекам китайца текли «слезы благодарности».
Вместе с немцами сражались и казаки, среди которых были также убитые и раненые. Был убит доблестный штабс–капитан Чабанец. Таким образом, мать его потеряла почти одновременно мужа и сына.
Лично я в операции по очищении немцами полуострова не участвовал. Оправившись от ранения, я был командующим войсками на Тамани назначен на должность казачьего коменданта города Керчи, где и пробыл от 12 июня по 20 июля, затем отправился с десантом в Приморско–Ахтарскую для присоединения к отряду генерала Покровского, гнавшему товарищей к Новороссийску.
Сдавшихся на Комендантской горе старотитаровцев «товарищи» пересортировали и человек 400 угнали в Темрюк, где они просидели в местной тюрьме 2 1/2 месяца, до освобождения западной Кубани от большевиков. Всех казаков из ближайших станиц было в темрюкской тюрьме до 800 человек. Пришлые банды не раз пытались переколоть арестованных, но их яростно отстаивали темрючане, часть которых составила охранные роты. Большинство населения защищало арестованных из боязни расправы со стороны казаков, прихода которых ожидали каждый день. Население антибольшевистское защищало их по понятным причинам. Когда в тылу города появились часта отряда Покровского, идущие после взятия Славянской на Новороссийск, и пришел час «товарищам» драпать из Темрюка, то тюрьма охранялась ротами из буржуазного элемента. Кроме того, тюрьму окружало пролетарское население обоего пола и разного возраста и ему с трудом удалось отстоять казаков от истребления уходившими бандами. Немалую роль в спасении казаков сыграл местный купец, по происхождению еврей, Левкович — солдат мирного времени, мобилизованный во время мировой войны.
Банды успели улизнуть из Темрюка раньше, чем туда подошел Уманский полк из отряда генерала Покровского.
* * *
Так протекал на Кубани маленький эпизод в истории большой Гражданской войны. Не будет преувеличенным сказать, что этот эпизод сыграл большую роль в развитии первоначальных успехов Добровольческой армии при движении ее на Кубань.