Одиночка

Виктория резко поднялась и исчезла в комнате. Комиссар посмотрел на сигарету.

— Видимо, не совсем стоящее для вас дело, Вебер? Извините, если наскучил, но я все же надеялся, что вы сможете помочь бедному парню.

— Только не втягивайте меня в неприятности, Шоппенхауер! На этой истории не заработаешь и копейки, одни лишь неприятности, боюсь, даже много неприятностей.

— А я и не знал, что в последнее время вы так привязались к деньгам.

— Ну да, я же единственный в этой стране, кому безразличен личный счет в банке!

— Я вспоминаю те времена, — разумеется, вы были тогда моложе, — когда вы не спрашивали, сколько денег принесет то или иное дело. Достаточно было, что кому-то нужна ваша помощь.

Вебер резко приподнялся на раскладушке.

— Моя помощь! Да это же смешно! В Рендсхагене есть уголовная полиция или нет?

— Геердтс, кажется, не очень ей доверяет.

— Ну и что? Разве в этом моя вина? Что мне за дело до этого малого? Почему он не открывает адвокатскую практику и не зарабатывает свои деньги так же, как вы и я?

— Он не то имеет в виду, — произнесла Виктория, неожиданно появляясь на балконе и глядя на Вебера, как мать на непослушного ребенка. — Поистине он чувствует себя неважно, если изредка не будет нести чепухи!

Вебер проворчал:

— Вы, конечно, все про меня знаете.

— Да, мой сладкий, знаю.

Шоппенхауер, улыбаясь, посмотрел на Викторию, державшую в руках легкое летнее пальто.

— А для чего пальто?

— Нашему мастеру-детективу, чтобы он не простудился. Я предполагаю, что вы намерены забрать его с собой.

Улыбка Шоппенхауера стала еще шире.

— С какой стати?

— А вы разве не договаривались о встрече с Гербертом Геердтсом?

— Да, действительно, примерно через час, — подтвердил комиссар, взглянув на часы.

— Ну, а что вы скажете о моих способностях?

— Они поистине такие же потрясающие, как и ваш кофе. Но ведь мастер-детектив еще не клюнул!

— Ну, конечно же, он клюнет! — возразила Виктория. — Разве вы не видите жадную складку вокруг его рта? Он прямо-таки загорелся желанием утереть нос полицейским Рендсхагена!

Вебер поднялся с раскладушки, прошел мимо Виктории и вырвал на ходу из ее рук пальто и кепку.

— Где вы договорились встретиться с этим «переделывателем мира»?

— В Бад-Брамштедте, — ответил Шоппенхауер.

— О Боже всемогущий! Этого не может быть! — застонал Вебер.

— Не беспокойтесь! Я привезу вас обратно.

Они ехали на «фольксвагене» Шоппенхауера по дороге номер три, ведущей из Ганновера через Гамбург и Фленсбург в Данию.

Вебер был возбужден. Он догадывался о причинах, которые двигали Геердтсом и заставляли его мотаться с выставкой. Несколько лет назад, оставляя службу в полиции, он и сам действовал из аналогичных побуждении. Ему предлагали работу в гамбургской комиссии по убийствам, но он не захотел подчиняться какому бы то ни было ведомству, в котором работали бывшие нацисты. Вспоминал он и главного комиссара Шорфа — тот был ему не менее противен, чем Шоппенхауеру.

— Расскажите-ка мне еще что-нибудь о Геердтсе, — попросил Вебер комиссара.

— Что я могу рассказать? Вы вскоре сами с ним познакомитесь.

— Сколько ему лет?

— Где-то двадцать с небольшим.

— Что, собственно, побудило Геердтса мотаться со своей выставкой?

— Понятия не имею!

— Но вы же беседовали с ним?

Шоппенхауер неопределенно пожал плечами.

— Есть такой тип людей, которые должны плыть именно против течения.

— Слабое обоснование, если подумать, что он тем самым поставил на карту свою карьеру.

— Обоснование! — негодующе воскликнул комиссар. — На прошлой неделе мы задержали одного. Убил женщину топором! Добыча составила восемьдесят пять марок! Какое обоснование у этого поступка?

— Ладно, ладно, перестаньте, — проворчал Вебер. — Мы уже подъезжаем.

— Похоже, что так.

— А почему вы договорились встретиться именно здесь?

— Об этом меня попросил Геердтс. Местечко находится как раз на полпути от Гамбурга до Рендсхагена.

Вебер откинулся на спинку сиденья и замолк. Они свернули на широкую аллею и остановились позади помятого «фольксвагена», из которого вылез молодой человек. Он медленно направился к ним.

На первый взгляд в Герберте Геердтсе не было ничего особенного. Он производил такое же впечатление, как любой из тех молодых людей, которых сегодня называют «юношами от двадцати и старше». Среднего роста, худой, скорее даже тощий, с явно наметившимися морщинами на лице.

Шоппенхауер протянул Геердтсу руку и, указывая на Вебера, сказал:

— Вот я и доставил вам обещанного частного детектива. Это самый лучший, какого я только смог раздобыть в Гамбурге.

Глаза Геердтса скользнули по Веберу, затем на его лице отразилось нечто похожее на улыбку, и он кивнул детективу:

— Очень хорошо, что вы приехали.

— Не стройте слишком радужных иллюзий, — остудил его пыл Шоппенхауер. — Господин не проявляет к вашему делу особого интереса!

Они пересекли улицу, прошли мимо сторожки через кованые железные ворота в парк и пошли по широкой гравийной дорожке. Шли молча. Молодой человек, видимо, и не думал открывать рта.

Некоторое время Вебер наблюдал за ним со стороны, затем попытался завязать разговор:

— Вы уже длительное время разъезжаете со своей выставкой. Если поточнее, около трех лет. Но с такой ситуацией, когда выкрадывают все материалы, вам сталкиваться не приходилось, не так ли?

Геердтс молча кивнул.

Вебер и Шоппенхауер обменялись взглядами, и комиссар пришел на помощь молодому человеку.

— Расскажите подробно, как все было. Что вам известно о краже коллекции?

— Ничего. Меня при этом не было.

— А когда это случилось, днем или ночью?

— В середине дня.

— И никто ничего не заметил?

— Нет.

— Вы были в это время в отеле?

— Нет. Я подыскивал помещение под выставку.

— Вы возите свою коллекцию в чемоданах?

— Да.

— Сколько их было?

— Три.

— А что вы сделали, когда обнаружили пропажу?

— Я позвонил в полицию и сообщил о случившемся.

— И что же потом?

— Ничего.

— Как так ничего?

— Ну, в отеле никто не появился, чтобы составить протокол, зафиксировать следы или что-то в этом роде, что обычно делается в таких случаях.

— А вы? Что вы сделали после этого?

— Я направился в полицию и сделал заявление. Одни из полицейских оформил его, извинился за то, что никто из них на вызов в отель не явился, поскольку, мол, все полицейские в Рендсхагене очень заняты, и пообещал, что на следующий день кто-нибудь обязательно осмотрит место происшествия. Затем я вернулся в отель и сказал хозяину, чтобы в номере ничего не трогали, пока там не побывает полиция.

— Ну и как он выполнил вашу просьбу?

— Нет. После того как на следующее утро я снова отправился на поиски помещения, в номере все было тщательно прибрано, и все отпечатки пальцев уничтожены.

— И что сказал хозяин?

— Он ответил, что забыл о моей просьбе.

Презрительно фыркнув, Шоппенхауер обратился к Веберу.

— Недурные порядки, не правда ли?

— Угу, восхитительно! Но, может, не следует подозревать хозяина отеля в преднамеренности? Он, наверное, и понятия не имеет о важности фиксации следов. Меня больше заинтересовала занятость рендсхагенской полиции. Господин Геердтс, вы там знаете кого-нибудь?

— Да, начальник уголовной полиции представлен в моей коллекции. Вероятно, ему будет очень приятно, если я не смогу устроить выставку в Рендсхагене.

— Почему этот человек оказался в вашей коллекции? — спросил Вебер, хотя ответ был ему уже известен.

— Я располагаю подробной информацией об этом господине, — ответил Геердтс. — Прежде всего он является эсэсовцем с довольно малым номером партийного билета. Вам известно, что это означает?

— Он очень рано вступил в организацию, возможно, еще до захвата власти Гитлером, — холодно заметил Вебер.