Винный склад

— Мы опьянѣемъ, — говорилъ поучительнымъ тономъ приказчикъ. — Вино это пьемъ, не чувствуя его. Это прохлада для рта и огонь въ желудкѣ.

Но онъ продолжалъ наливать имъ свой стаканъ чуть ли не послѣ каждаго съѣденнаго имъ куска, смакуя холодный нектаръ и завидуя богатымъ, которые могутъ ежедневно доставлять себѣ это удовольствіе боговъ.

Марія де-ла-Лусъ пила столько же, какъ и отецъ ея. Какъ только ея стаканъ оказывался пустымъ, сеньорито спѣшилъ наполнить его снова;.

— Перестань подливать мнѣ, Луисъ, — молила она. — Ты увидишь, что я опьянѣю. Это вино предательское.

— Глупая, оно вѣдь точно вода! И если ты бы даже опьянѣла, вѣдь это же пройдеть!..

Когда кончили ужинать, послышался звонъ гитаръ, и рабочій людъ образовалъ кружокъ, усѣлись на полъ передъ стульями, занятыми музыкантами и сеньорито съ его свитой. Всѣ были пьяны, но продолжали пить. Зрѣлище было непривлекательное. Потъ выступилъ у нихъ на кожѣ; грудь ихъ расширялась, точно имъ не хватало воздуха. Вина, еще вина! Противъ жары нѣтъ лучшаго средства: это настоящее андалузское прохлажденіе.

Одни хлопали въ ладоши, другіе ударяли бутылкой о бутылку, какъ бы палочками, аплодируя знаменитой «севильянѣ», отплясываемой Маріей де-ла-Лусъ и сеньорито. Дѣвушка танцовала, стоя среди кружка противъ Луиса, съ раскраснѣвшимися щеками и необычайнымъ блескомъ глазъ.

Никгда еще она не танцовала съ такимъ увлеченіемъ и такой граціей. Голыя ея руки, жемчужной бѣлизны, поднимались надъ головой ея словно перламутровыя арки роскошной округлости. Ситцевая юбка, среди фру-фру, обрисовывавшаго дивныя очертанія ея бедеръ, давала возможность видѣть изъ-подъ ея подола маленькія ножки, превосходно обутыя, точно ножки сеньориты.

— Ахъ! Не могу больше! — сказала она вскорѣ, задыхаясь отъ танца.

И она упала, тяжело дыша, на стулъ, чувствуя, что кругомъ нея начинаетъ вертѣться эспланада, и всѣ присутствующіе, и даже большая башня Марчамало.

— Это жара, — сказалъ серьезно ея отецъ.

— Прохладись немного и все пройдетъ, — добавилъ Лирсъ.

И онъ предложилъ ей стаканъ золотистой жидкости, такой холодной, что стекло вспотѣло. Марія пила тревожно, съ неистовой жаждой, и желаніемъ возобновить ощущеніе прохлады во рту, такъ сильно пылавшемъ, точно у нея въ желудкѣ былъ огонь. Время отъ времени она протестовала.

— Я непремѣнно опьянѣю, Луисъ. И даже думаю, что и теперь я пьяна.

— Такъ чтожъ, — восклицалъ сеньорито. — И я тоже пьянъ, и твой отецъ, и всѣ мы. На то вѣдь и праздникъ! Еще стаканъ. Оле, дѣвочка моя, храбрѣй. Кутить такъ кутить!

Среди круга плясали съ деревенской тяжеловѣсностью нѣсколько дѣвушекъ, въ парѣ съ виноградарями, не менѣе мужиковатыми.

— Это ничего не стоитъ, — крикнулъ сеньорито. — Прочь, прочь! Идите-ка сюда, маэстро Орелъ — продолжалъ онъ, обращаясь къ гитаристу. — Салонный танецъ для всѣхъ. Польку, вальсъ, что-нибудь такое. Мы будемъ танцовать, держа другъ друга за талію, какъ сеньоры.

Дѣвушки, отуманеннмя виномъ, схватили другъ друга, или упали въ объятія молодыхъ виноградарей. Всѣ принялись круждться подъ звуки гатары. Приказчикъ и спутники дона-Луиса аккомпанировали гитарѣ, ударяя пустой бутылкой о бутылку, или же палкой о полъ, смѣясь какъ дѣти надъ этимъ своимъ музыкальнымъ искусствомъ.

Марію де-ла-Лусъ увлекъ сеньорито, схвативъ ее за руку, и въ то же время обнявъ за таллію. Дѣвушка сопротивлялась, не желая танцовать, кружиться, когда голова ея какъ будто качается и все кругомъ нея вертится. Но, наконецъ, она перестала сопротивляться, и пошла съ своимъ танцоромъ.

Луисъ потѣлъ, утомленый неподвижностью дѣвушки. Вотъ такъ тяжесть! Прижимая въ себѣ это безсильное тѣло, онъ чувствовалъ на груди прикосновеніе упругихъ выпуклостей. Марія положила голову свою ему на плечо, точно не желая ничего видѣть, изнуренная теплотой. Только разъ подняла она ее, чтобы взглянуть на Луиса, и въ ея глазахъ сверкнула слабая искра сопрочтивленія и протеста.

— Оставь меня, Рафаэль, это не хорошо.

Дюпонъ, разсмѣялся.

— Какой тамъ Рафаэль!.. Ахъ какъ мило, и въ какомъ состояніи дѣвочка! Вѣдъ мое имя Луисъ!..

Дѣвушка снова уронила ему голову на плечо, точно не понимая словъ сеньорито.

Все болѣе и болѣе чувствовала она себя уничтоженаой виномъ и движеніемъ. Съ закрытыми глазами и мыслями, кружащимися, какъ бѣшеное колесо, ей казалось, что она виситъ надъ темной бездной, въ пустомъ пространствѣ, безъ иной опоры, какъ только этихъ мужскихъ рукъ. Если онѣ отпустятъ ее, она станетъ падать, падать, не достигая дна и инстинктивно цѣплялась она за свою поддержку.

Луисяь былъ не менѣе взволнованъ, чѣмъ его танцовщица. Онъ тяжело дышалъ отъ тяжести дѣвушки и трепеталъ съ свѣжаго и сладкаго прикосновенія ея тѣла, съ ароматомъ здоровой красоты, который, казалось, поднимался сладострастнымъ потокомъ изъ вырѣзки на ея груди. Отъ дыханія ея у него поднималась кожа, на шеѣ и проходилъ трепетъ по всему его тѣлу… Когда побѣжденный усталостью онъ усадилъ Марію, дѣвушка упала на стулъ, шатаясь, блѣдная, съ закрытыми глазами. Она вздыхала, поднимая руку ко лбу, точно онъ болѣлъ у нея.

Между тѣмъ парочки среди круга танцовали, съ бѣшеными возгласами, стукаясь, намѣренно сталкиваясь, и съ такой силой, что чутъ не опрокидывали на полъ зрителей, заставляя ихъ удаляться со своими стульями.

Двое парней принялись ругать другъ друга, схвативъ за руку одну и ту же дѣвушку. Въ пьяныхъ ихъ глазахъ сверкнулъ огонь убійства, и они кончили тѣмъ, что бросились въ виноградныя давильни, чтобы взять оттуда рѣзаки, короткіе и тяжелые кривые ножи, убивавшіе однилъ взмахомъ.

Сеньорито переступилъ имъ дорогу. Какъ можно убивать другъ друга изъ-за того, чтобы танцовать съ какой-то одной дѣвушкой, когда ихъ столько здѣсь ожидающихъ танцоровъ? Пусть замолчатъ и развлекаются. И онъ заставилъ ихъ дать другъ другу руку и пить вмѣстѣ изъ одного стакана.

Музыка умолкла. Всѣ смотрѣли тревожно въ ту сторону эспланады, гдѣ были двое поссорившихся.

— Праздникъ пусть продолжается, — приказалъ Дюпонъ словно добродушный тиранъ. — Ничего не случилось здѣсь.

Музыка заиграла снова, парочки пустились опять плясать, и сеньорито вернулся въ кругъ. Стулъ Марикиты оказался пустымъ. Луисъ оглянулся кругомъ, но не увидѣлъ дѣвушки нигдѣ на площадкѣ.

Сеньоръ Ферминъ стоялъ, углубленный въ раздумье, созерцая руки Пакорра Орла, съ восхищеніемъ гитариста. Никто не видѣлъ, какъ удалилась Марія де-ла-Лусъ.

Дюпюнъ вошелъ въ домъ виноградныхъ давиленъ, идя на цыпочкахъ, открывая двери съ кошачьями ухватками, самъ не зная почему.

Онъ обыскалъ комнату приказчиака. Ему предсталялось, что дверь въ комнату Марикиты будетъ заперта; но при ервомъ же толчкѣ она пшроко распахнулась. Кровать дѣвушки оказалась пуста и вся комната въ порядкѣ, словно никто не входилъ сюда. Также пусто было и въ кухнѣ. Тихонько прошелъ онъ въ большую комнату, служившую спальней для работниковъ. Ни одной души! Затѣмъ онъ просунулъ голову въ отдѣленіе виноградныхъ давиленъ. Разсѣянный свѣтъ неба, проникавшій черезъ окна, бросалъ на полъ слегка прозрачныя пятна. Въ этомъ безмолвіи Дюпону послышался точно звукъ дыханія и слабое движеніе кого-то, лежащаго на полу.

Онъ пошелъ впередъ. Ноги его наткнулись на толстую дерюгу, а на ней лежало какое-то тѣло. Вставъ на колѣни, чтобы лучше видѣть, онъ скорѣе ощупью, чѣмъ глазами угадалъ Марію де-ла-Лусъ, пріютившуюся здѣсь. Безъ сомнѣнія ей было непріятго уйти въ себѣ въ комнату въ такомъ позорномъ видѣ.

Отъ прикосновенія рувъ Луиса, казалось, проснулась эта плоть, поверженная въ усыпленіе пьянства. Прелестное тѣло повернулось, глаза заблестѣли, одно мгновеніе усиливаясь остаться открытыми и горячія уста прошептали что-то сеньорито. Ему послышалось:

— Рафаэ… Рафаэ…

Больше она ничего не сказала.

Обнаженныя руки скрестились на шеѣ Луиса.

Марія де-ла-Лусъ падала и падала въ черную яму безсознанія, и падая цѣплялась съ отчаяніемъ за эту поддержку, сосредоточивая на ней всю свою волю, оставивъ свое тѣло въ безчувственномъ небреженіи.