Страница 27 из 53
Маркезита то и дѣло прижималась плотнѣе къ Рафаэлю. Казалосъ, что весь пылъ ея организма сосредоточился на томъ боку, къ которому прикасался надсмотрщикъ. Принуждеяный пить бокалъ за бокаломъ, предлагаемые ему Маркезитой, онъ чувствовалъ, что пьянѣетъ, но нервнымъ опьяненіемъ, заставлявшимъ его опускать голову, сердито сдвигать брови и желать помѣриться силами съ однимъ изъ головорѣзовъ, сопровождавшихъ дона-Луиса.
Женская теплота этого нѣжнаго тѣла, ласкавшаго его своимъ прикосновеніемъ подъ столомъ, раздражала его, какъ опасность, которую трудно побѣдить.
Онъ много разъ собирался уйти, объясняя, что присутствіе его необходимо по хозяйству, но онъ чувствовалъ, что въ него, съ нервной силой, вцѣпиласъ ручка.
— Садись, воръ; если ты двинешься съ мѣста, я однимъ щипкомъ вырву тебѣ душу изъ тѣла.
И столь же пьяная, какъ и остальныя, опирая на руку свою русую голову, Маркезита смотрѣла на него выпученными глазами, голубыми искренними глазами, которыхъ, казалось, никогда не омрачило ни единое облако порочныхъ помысловъ.
Луисъ, возбужденный восхищеніемъ двухъ дѣвушекъ, своихъ сосѣдокъ, захотѣлъ показаться имъ во всемъ своемъ героическомъ блескѣ, и вдругъ плеснулъ стаканомъ вина въ лицо Чиво, который сидѣлъ противъ него. Головорѣзъ скривилъ свою личину каторжника и сдѣлалъ движеніе, чтобы встать, опустивъ руку въ боковой карманъ сюртука.
Наступило тяжелое молчаніе; но послѣ перваго движенія храбрецъ остался сидѣть на стулѣ.
— Донъ-Луисъ, — сказалъ онъ заискивающимъ тономъ. — Вы единственный человѣкъ, который могъ такъ поступить со мной, оттого, что я считаю васъ за отца родного…
— А также и оттого, что я болѣе храбрый, чѣмъ ты!.. — воскликнулъ надменно сеньорито.
— Вы правы, — подтвердилъ головорѣзъ съ новой льстивой улыбкой.
Сеньорито провелъ своимъ взглядомъ тріумфатора по испуганнымъ дѣвушкамъ, не привыкшимъ къ подобнаго рода сценамъ. Ага, онѣ поняли теперь, какой чвловѣвъ передъ ними!..
Обѣ Моньотьесо и ихъ отецъ, сопровождавшіе всюду дона-Луиса, зная наизустъ весь его репертуаръ, поспѣшили положить крикомъ и шумомъ конецъ этой сценѣ. Оле, вотъ такъ настоящій мужчина! Еще вина, еще!
И всѣ, вплоть до страшнаго головорѣза, выпили за здоровье сеньорито, въ тш время какъ онъ, точно его душило собственное величіе, снималъ съ себя сюртукъ и жилетъ, и, вставая изъ-за стола, взялъ за руки двухъ своихъ сосѣдокъ. Что онѣ тутъ дѣлають, тѣснясь кругомъ стола, устремляя взгляды другъ на друга? Во дворъ! Бѣгать, игратъ, веселиться при свѣтѣ луны, разъ уже идеть кутежъ!..
И всѣ вышли вразсыпную, схватившись другъ за друга, задыхаясь оть опьяненія, стремясь скорѣе выйти на воздухъ. Многія изъ дѣвушекъ, поднявшись со своихъ стулъевъ, шли шатаясь, прислонившись головой въ груди кого-нибудь изъ мужчинъ. Гитара сеньора Пакорро зазвенѣла печальной жалобой, ударившись о дверныя петли, точно выходъ изъ комнаты былъ тѣсенъ какъ для инструмента, тавъ и для Орла, несшаго его.
Рафаэлъ тоже собрался встать, но его снова удержала та же нервная ручка.
— Оставайся здѣсь, — приказала дочь маркиза, — за компанію со мной. Предоставь забавляться тому сброду… Но не бѣги же отъ меня, уродъ ты этакій; кажется, я на тебя навожу страхъ?…
Надсмотрщикъ, увидавъ себя свободнымъ отъ тѣснившихъ его сосѣдей, отодвинулъ свой стулъ. Но тѣло Маркезиты искало его, опиралось на него, и онъ не могъ освободиться отъ этого нѣжнаго бремени, какъ сильно онъ ни откидывался назадъ грудью.
На дворѣ раздавался звонъ гитары сеньора Пакорро, и пѣвицы, охрипшія отъ вина, аккомпанировали его музыкѣ криками и хлопаньемъ въ ладоши. Поденщицы бѣгали поблизости отъ дверей, преслѣдуемыя мужчинами, смѣясь нервнымъ смѣхомъ, точно ихъ щекоталъ воздухъ тѣхъ, которые старались ихъ поймать. He трудно было угадать, что онѣ прячутся въ конюшнѣ, въ амбарахъ, въ кухнѣ и во всѣхъ отдѣленіяхъ мызы, сообщавшихся съ дворомъ.
У опьянѣвшаго Рафаэля было лишь одно желаніе — освободиться отъ дерзкихъ рукъ Маркезиты, отъ тяжести ея тѣла, отъ всей этой искушающей обстановки противъ которой онъ защищался вяло, увѣренный въ томъ, что будетъ побѣжденъ.
Изумленный необычайностью приключенія, онъ молчалъ, сдерживаясь вслѣдствіе своего уваженія къ общественнымъ іерархіямъ. Дочь маркіиза де-Санъ-Діонисіо! Это-то и заставляло его сидѣть на своемъ стулѣ, слабо защищаясъ отъ нападенія женщины, которую онъ могъ бы оттолкнуть, махнувъ лишь одной изъ своихъ рукъ. Наконецъ, онъ былъ вынужденъ сказать:
— Оставьте меня, милость ваша, сеньорита!.. Донья Лола… Этого нельзя…
Видя, что онъ драпируется въ дѣвичье цѣломудріе, она разразилась оскорбленіями. Теперь онъ уже не тотъ гордый юноша былыхъ временъ, который, занимаясь контрабандой, гулялъ по притонамъ Хереса со всякаго рода женщинами! Марія де-ла-Лусъ околдовала его! Великая она добродѣтелъ, живущая на виноградникѣ, окруженная мужчинами!..
И она продолжала изрыгать гнусности про невѣсту Рафаэля, который упорно молчалъ. Надсмотрщикъ желалъ видѣть ее именно такой; онъ тогда чувствовалъ въ себѣ больше силы для сопротивленія искушенію.
Маркезита, совершенно пьяная, настаивала на своихъ оскорбленіяхъ съ свирѣпостью отвергнутой женщины. Но тѣмъ не менѣе она не отпускала его.
— Трусъ!.. Быть можетъ, я тебѣ не нравлюсь?…
Сарандилья вошелъ поспѣшно въ залъ, точно хотвлъ что-то сказать надсмотрщику, но удерживался. За дверью раздавался голосъ сеньорито, звучавшій раздраженіемъ. Когда онъ въ Матансуэлѣ, нѣтъ больше ни надсмотрщика, ни какого-либо иного правительства, кромѣ его одного… Повиноваться ему, слѣпышъ!..
И старикъ также поспѣшно вышелъ изъ залы, какъ вошелъ туда, не сказавъ ни слова надсмотрщику.
Рафаэля раздражало упорство Маркезиты. Еслибъ только не страхъ, что она возстановитъ противъ него хозяина и потребуетъ, чтобы ему было отказано отъ мѣста, на которомъ были сосредоточены всѣ надежды его и его невѣсты!..
Она продолжала оскорблять Рафаэля, но уже съ ослабѣвшимъ гнѣвомъ, точно хмель лишалъ ее возможности двигаться, и ея желаніе могло лишь выражаться на словахъ. Голова ея скользила на грудь Рафаэлю. Она наклонялась къ нему съ помутнѣвшими глазами, точно желая задремать. Бюстъ ея лежалъ на колѣняхъ надсмотрщика, а она все еще оскорбляла его, какъ будто находила въ этомъ какое то странное наслажденіе.
— Я сейчасъ сниму съ себя нижнія юбки, чтобы ты ихъ надѣлъ… дуралей!.. Тебѣ нужно было бы называтъея Маріей, какъ зовутъ твою замарашку невѣсту…
Ha дворѣ раздался внезапно крикъ ужаса, содровождаемый грубыми раскатами хохота, Вслѣдъ затѣмъ послышалась шумная бѣготня, стукъ тѣлъ о стѣны, весь грохотъ, вызываемый опасностью и страхомъ.
Рафаэль моментально вскочилъ, не обращая вниманія на Маркезиту, которая упала на полъ. Въ ту же минуту въ залъ вбѣжали три дѣвушки такъ стремительно, что уронили нѣсколько стульевъ. Побѣлѣвшія лица ихъ были покрыты смертельной блѣдностью, глаза расширились отъ ужаса; онѣ наклонялись, точно хотѣли спрятаться подъ столъ.
Надсмотрщикъ вышелъ во дворъ. Посреди двора пыхтѣлъ быкъ, ворочая глаза на луну, какъ бы удивляясь, что находится на свободѣ.
Около его ногъ лежало растянувшись что-то бѣлое, едва вырисовывая на землѣ маленькое туловище.
Изъ-подъ тѣни, бросаемой крышами, раздавались вдоль стѣнъ густой мужской смѣхъ и пронзительный женскій визгь.
Сеньоръ Пакорро, Орелъ, оставался сидѣть неподвижно на каменной скамьѣ, наигрывая на гитарѣ, съ спокойствіемъ глубочайшаго опьянѣнія, закаленнаго противъ всякаго рода сюрпризовъ.
— Бѣдняжка Мари-Крусъ, — всхлипывалъ Алкапарронъ. — Быкъ убьетъ ее. Онъ убьетъ ее!..
Надсмотрщикъ все понялъ… Вотъ такъ шутникъ сеньорито!.. Чтобы доставить сюрпризъ друзьямъ и посмѣяться надъ испугомъ женщинъ, онъ велѣлъ Сарандилья выпуститъ изъ скотнаго двора быка. Цыганка, настигнутая животнымъ, упала отъ страха въ обморокъ… Великолѣпнѣйшій кутежъ!..
VI
Цыганка Мари-Крусъ умирала. Объ этомъ Алкапарронъ своими всхлипываніями оповѣщалъ всѣхъ бывшихъ на мызѣ, не обрашая вниманія на протесты матери.