Винный склад

Сальватьерра ораторствовалъ на митингѣ, объясняя рабочимъ, что представитъ изъ себя общество будущаго. Всѣ должности и профессіи настоящаго времени должны исчезнугь, не будетъ ни священниковъ, ни солдатъ, ни политиковъ, ни адвокатовъ…

— А докторовъ? — спросилъ голосъ изъ глубины зала.

— И докторовъ не будетъ, — отвѣтилъ донъ-Фернандо съ своимъ холоднымъ спокойствіемъ.

Послыішался ропотъ недоумѣнія и изумленія, какъ будто восхищавшаяся имъ публика готова была поднятъ его на смѣхъ.

— И докторовъ не будетъ, потому что, когда восторжествуетъ наша революція, настанетъ конецъ всякимъ болѣзнямъ.

И такъ какъ онъ предчувствовалъ, что раздастся взрывъ недовѣрчиваго смѣха, онъ поспѣшилъ добавить:

— Настанетъ конецъ всѣмъ болѣзнямъ, потому что болѣзни, существующія теперь, вызваны лишь тѣмъ, что богатые переѣдають, а бѣдные — недоѣдають. Новое общество, распредѣляя поровну средства существованія, уравновѣсивъ жизнь, упразднитъ болѣзни.

И революціонеръ вкладывалъ такое убѣжденіе, такую вѣру въ свои слова, что эти и другіе его парадоксы принимались восторгавшимися имъ его послѣдователями съ такимъ же глубокимъ уваженіемъ, съ какимъ въ средніе вѣка слушали апостоловъ, проповѣдующихъ о пришествіи на землю царствія небеснаго.

Товарищи донъ-Фернандо въ маленькомъ домикѣ въ виноградникѣ перешли затѣмъ и къ воспоминаніямъ, — героической эпохѣ его жизни, къ партизанской войнѣ въ горахъ, — восхваляя его подвиги, въ то время какъ прежній вождь ихъ лишь улыбался; точно онъ слышалъ разсказъ о дѣтскихъ играхъ. Это была романтическая пора въ его жизни. Бороться за формы правленія!!!.. На свѣтѣ было нѣчто болѣе важное… И Сальватьерра вспоминалъ о своемъ разочарованіи въ кратковременный періодъ республики 73 г., республики, которая ничего не могла сдѣлатъ и ни къ чему не привела. Его товарищи въ учредительномъ собраніи, еженедѣльно свергавшіе министерство и создававшіе другое, пожелали сдѣлать и изъ него министра… но онъ отказался.

Собравшіеся друзья вспомнили затѣмъ и о заговорѣ въ Кадиксѣ, еще до возстанія эскадры, и перешли въ воспоминанію о матери Сальватьерра, напомивавшей собой матерей христіанскихъ легендъ, которыя, съ улыбкой на лицѣ, участвовали во всѣхъ великодушныхъ безумствахъ и безразсудныхъ поступкахъ сыновей своихъ. Матъ дона-Фернандо видѣла безъ малѣйшаго протеста, какъ все скромное состояніе семьи было растрачено на революціонныя предпріятія, она послѣдовала за сыномъ въ Сеуту, когда смертный приговоръ былъ ему замѣненъ пожизненнымъ заключеніемъ въ тюрьмѣ… Зато и всю свою любовь человѣка, увлеченнаго гуманитарной страстью и не имѣвшаго случая сосредоточитъ ее на женщинѣ, Сальватьерра сосредоточилъ на своей матери. Но она, къ его безпредѣльному горю, умерла во время его заключенія въ тюрьмѣ.

Всѣ эти воспоминанія и это-то столь существенное различіе между квазимонастырской атмосферой конторы съ молчаливыми служащими, наклоненными рядомъ съ изображеніями святыхъ, и группой окружавшихъ донъ-Фернандо ветерановъ романтической революціи и молодыхъ борцовъ за экономическіе идеалы такъ смутило въ тотъ понедѣльникъ утромъ молодого Монтенегро.

Онъ издавна зналъ всѣхъ своихъ сослуживцевъ, ихъ низкопоклонство передъ властнымъ хозяиномъ — директоромъ торговаго дома. Монтенегро боялся, что ему уже донесли о его посѣщеніи Сальватьерры, такъ какъ онъ зналъ о шпіонствѣ, широко развитомъ среди служащихъ, съ цѣлью заручиться благорасположеніемъ дона-Пабло. Онъ замѣтилъ что донъ-Рамонъ, завѣдующій конторой и директоръ «гласности», т. е. отдѣла публикацій торговой фирмы, посматривалъ на него съ нѣкоторымъ удивленіемъ. Должно быть, ему уже было извѣстно о сборищѣ у донъ-Фернандо. Но Фернанъ не боялся донъ-Рамона. Его прошлое было ему извѣстно, всю свою молодость онъ провелъ въ кругахъ мелкой журналистики, въ борьбѣ противъ всего существующаго строя. При чемъ не пріобрѣлъ и куска хлѣба для старости. Наконецъ, утомленный борьбой и побуждаемый голодомъ, онъ пріютился въ конторѣ Дюпона, гдѣ редактировалъ оригинальныя объявленія и высокопарные каталоги, которые популяризировали производство винной торговой фирмы. Благодаря своимъ объявленіямъ, а также показной религіозности, онъ сдѣлался довѣреннымъ лицомъ Дюпона. Но Ферманъ не боялся его, зная убѣжденія его въ прошломъ и то, что еще и теперь онъ тайно хранилъ ихъ въ своей душѣ.

Полчаса слишкомъ провелъ молодой человѣкъ, сортируя лежавшія передъ нимъ бумаги и время отъ времени поглядывая на сосѣдній кабинетъ, гдѣ все еще не появлялся хозяинъ; какъ бы желая отсрочить встрѣчу съ нимъ, онъ, отыскавъ предлогъ выйти изъ конторы, взялъ полученное письмо съ заказомъ изъ Англіи.

— Куда? — спросллъ донъ-Рамонъ.

— Въ отдѣлъ «докладовъ». Мнѣ надо дать объясненія относительно поступившаго заказа.

И, выйдя изъ конторы, онъ прошелъ черезъ служебные отдѣлы виноторговли. Эти отдѣлы составляли чуть ли не цѣлый городокь съ безпокойнымъ населеніемъ изъ носильщиковъ, бочаровъ и поденщиковъ, работавшихъ на площадкахъ подъ открытымъ небомъ, лии же въ галлереяхъ, среди длинныхъ рядовъ бочекъ.

Зданія и отдѣлъ виноторговли Дюпона занимали цѣлый кварталъ г. Хереса. Тутъ была цѣлая масса навѣсовъ, закрывавщая собой весь склонъ холма, а среди нихъ виднѣлись деревья обширнаго сада. Всѣ Дюпоны пристраивали къ старымъ все новыя и новыя зданія сообразно съ расширеніемъ ихъ торговли. Черезъ три поколѣнія первоначальное, скромное строеніе превратилось уже въ цѣлый промышленный городъ безъ дыма и грохота, мтрный и улыбающійся подъ голубымъ небомъ, полнымъ сіянія и свѣта, съ стѣнами ослѣпительной бѣлизны и цвѣтами, растушими на большихъ площадяхъ среди рядовъ бочекъ.

Монтенегро прошелъ мимо двери овальнаго павильона, съ стеклянной крышей, прозваннаго скиніей, въ которомъ хранилось самое избранное вино, длинные ряды пузатыхъ дубовыхъ бочекъ съ надписями содержащагося въ нихъ нектара, чуть ли не столѣтняго.

Ферминъ прошелъ дальше, мимо большихъ площадей, гдѣ были выставлены ряды бочекъ съ тѣмъ, чтобы солнечные лучи хорошенько прогрѣли ихъ. Это было дешевое вино, обыкновенный хересъ, который выставляли подъ солнечные лучи, чтобы онъ поскорѣе состарился. Ферминъ вспомнилъ, сколько времени и труда требовалось для производства хорошаго хереса. Для этого нужно было по крайней мѣрѣ десять лѣть: десять сильныхъ броженій были необходимы для приданія хересу того остраго аромата и легкаго, отдающаго орѣхами вкуса, которые никакое другое вино не могло усвоить себѣ. Но требованія торговой конкурренціи, желаніе продуцировать дешево, хотя бы и похуже, заставляли спѣшить съ процессомъ старѣнія вина и выставлять его на солнце, чтобы ускоритъ выпариваніе его.

Пройдя черезъ извилистыя тропинки среди ряда выставленныхъ бочекъ, Монтенегро дошелъ до отдѣла «гигантовъ» — громаднаго вмѣстилища еще неперебродившаго вина. Раскланявшись здѣсь съ рабочими, Монтенегро черезъ боковую дверь прошелъ оттуда въ отдѣлъ, называемый «фрахтовымъ», гдѣ находились вина безъ этикета для передѣлки въ разные сорта винъ. Въ этомъ зданіи фабриковался промышленный обманъ. Требованія современной торговли принуждали монополистовъ одного изъ первыхъ винъ въ мірѣ прибѣгать къ этого рода смѣсямъ и комбинаціямъ, которыя вмѣстѣ съ коньякомъ составляли наибольшую часть вывозной торговли фирмы. Въ «фрахтовомъ» отдѣлѣ находилось четыре тысячи бурдюковъ разнородныхъ винъ для комбинацій. Въ темной комнатѣ, которая освѣщалась только маленькимъ окошечкомъ съ краснымъ стекломъ, имѣлась camera obscura. Здѣсь техникъ разсматривалъ вино изъ только что откупоренной бочки.

Сообразно съ «заказомъ» онъ комбинировалъ новое вино изъ разныхъ жидкостей и затѣмъ отмѣчалъ мѣломъ на бочкахъ число кувшиновъ, которые требовалось извлечъ изъ каждой, чтобы составить смѣсь.

Монтенегро зналъ еще съ дѣтства техника «фрахтового» отдѣла. Это былъ самый давній служащій въ фирмѣ — старикъ, который какъ будто весь распухъ отъ окружающей его сырости, Вынужденный къ молчанію долгимъ пребываніемъ въ «камерѣ обскурѣ», онъ чувствовалъ потребность поболтать, лишь только въ тому представлялся случай.