Страница 43 из 47
— Лыка, может, и не вязал, а память у меня как хрусталь, даже после двух поллитровок. Говорю, не было замка: видишь, он новый, даже смазка не стерлась. Отойди-ка, не мешай…
Послышался скрежет металла о металл. Егор хотел крикнуть, но не сумел, лишь неуклюже поднялся на ноги навстречу своим то ли спасителям, то ли врагам — как раз в тот момент, когда дверь медленно отъехала в сторону.
И брызнул свет. Настолько яркий, что он зажмурился, неосознанно поднял руку и шагнул туда, вперед, в ослепляющее зарево, подумав, что так, должно быть, и выглядят Небесные врата, возле которых апостол Петр встречает новопреставленных, пряча улыбку за напускной строгостью…
Он сделал над собой усилие и открыл глаза. Вокруг стоял серый день, каким и положено быть дню второй половины октября: серое небо, серые стволы деревьев, бурая жижа под насквозь промокшими ногами…
Апостолов неожиданно оказалось двое. Один, худой и длинный, в телогрейке и ватных штанах, заорал «Нечистая!» и рванулся прочь, разбрызгивая грязь; второй, тоже в телогрейке, но пониже и поплотнее, испуганно шлепнулся на копчик, поморгал поросячьими глазками и неуверенно пробормотал:
— Слышь, мужик, ты это… Мы ж не знали, что это твоя дверь. Ты только не стреляй, а?
Егор недоуменно опустил глаза и увидел пистолет в своей руке.
— Вы нашли его?
Следователь покачал головой:
— Пока нет, но принимаем все меры. Насколько я понял, ваш приятель очень ловко меняет внешность, да? Лицо у него очень типичное. Достаточно постричься по-другому, отрастить бороду… У вас есть хоть малейшее представление, куда он мог отправиться?
Егор пожал плечами.
— Он говорил, что хотел бы уехать на Корсику… Хотя вполне мог придумать это за несколько минут до того, как пристегнул меня к трубе.
— А насчет покупателя коллекции? Тоже придумал?
— Не знаю, — устало проговорил Егор, глядя в пол. — Что вы от меня хотите, в конце концов?
— Хочу понять, действительно ли вы ничего не знаете или притворяетесь. Но вы же — словно герой песни: в огне не сгорели, в воде не утонули… Бомжей благодарите: кабы им в голову не пришла счастливая мысль свинтить дверь на металлолом… Между прочим, что касается слов вашего приятеля… Вам ничего не показалось странным?
— Вообще-то я был в неподходящем состоянии, чтобы заниматься анализом… — Егор вдруг запнулся. — Он сказал, что не виноват в смерти Ляли Верховцевой. И не травил Кессона. Он признался в трех убийствах — какой смысл отрицать четвертое?
— Это, как говорится, вопрос вопросов. — Колчин открыл ящик стола, покопался в нем, достал картонную папку и протянул Егору. — Читайте.
«Мы, состав судебно-медицинской лаборатории под руководством к.м.н. Секачева А. П., на основании полученных образцов, пришли к следующему заключению…»
Егор пробежал глазами документ, озадаченно нахмурился, вернулся к началу и прочитал во второй раз, более вдумчиво.
— Не понимаю.
— Здесь написано, — терпеливо пояснил следователь, — что Кессон, Алевтина Верховцева и Юлий Милушевич умерли от одного и того же яда, но Екатерина Николаевна Мартяшина была отравлена другим веществом. Точнее, это тоже был мышьяк, но отличный по составу и валентности. Я профан в химии, но общий смысл…
— Подождите, — Егор покачал головой. — Ромка сказал, что всюду носил яд с собой. Это означает, что он истратил весь запас на Юлия и Лялю, а следующую, третью порцию взял где-то в другом месте?
— Нет. Это означает, что ваш приятель действительно отравил горничную, но Юлия Милушевича и Лялю Верховцеву убил не он. Хотя был уверен, что убил.
— Но как… — ошарашенно пробормотал Егор. — Как, черт возьми…
— А вы вспомните историю вашего Анри Тюмирье.
— Кого? А, пра-пра-прадеда мадам Блонтэ…
— Именно. Он вошел в спальню императора и увидел ЭТО, — Колчин мягко постучал пальцем по гравюре на обложке книги Бена Бейдера. — Видите? Тумбочка в изголовье, и полный бокал на ней. Наполеон Бонапарт не пил отравленный оршад. Он умер по другой причине.
«Смотрите, он лежит в той же позе…»
«Комната вдруг изменила очертания: вытянулась и сузилась, точно тоннель…»
«Люди на картине задвигались, зашуршали платья, кто-то приглушенно заплакал…»
— Ромка не убивал Юлия, — хрипло проговорил Егор, не веря себе. — Анри Тюмирье не убивал Наполеона — то есть он был уверен, что убил, но…
— Но что?
Егор помолчал.
— Но в таком случае — КТО?
Колчин мягко улыбнулся.
— Вы, помнится, сами предположили: убийца в обоих случаях один и тот же.
— Бред, — Егор вдруг почувствовал злость. — Вы что, намекаете на медальон? Только эта экзальтированная дура француженка думает, будто он способен убивать своих владельцев — вроде алмаза «Око света» у Стивенсона. А я, знаете ли, материалист по натуре. Я уверен, что существует убийца…
— Конечно, существует. Только медальон тут ни при чем.
Колчин вытащил из папки несколько фотографии места преступления и положил перед Егором.
Спальня Юлия Милушевича в разных ракурсах — у Егора мелькнула никчемная мысль, что здешний фотограф обладает недюжинным вкусом и мастерством и в свободное время балуется изготовлением черно-белых снимков в стиле «ню» прибалтийской школы: обнаженная женская фигура за матовым стеклом, контуры не видны, лишь четкое изображение темного соска, прижатого к стеклу…
— Смотрите внимательнее.
Кровать под роскошным бархатным балдахином. Овальное зеркало в обрамлении кованых подсвечников, электрокамин с имитацией пламени на дровах (впрочем, на снимке камин выключен), серый ковролин на полу, сервировочный столик, гобелен на одной стене, гравюра Луи Маршана на другой…
Колчин развернул к Егору книгу Вейдера.
— Теперь смотрите сюда…
Кровать под балдахином, уголок камина (на этот раз настоящего), мертвый император и скорбные фигуры, застывшие вокруг, гобелен на стене, прикроватная тумбочка со злосчастным бокалом (действительно полным: художник точен в деталях), паркетный пол, гроза за окошком…
Две смерти, разделенные почти двумя столетиями. Один и тот же убийца, случайно попавший в оба кадра…
— Не может быть, — тихо проговорил Егор.
Колчин посмотрел с легкой укоризной.
— Вы же художник, Егор Алексеевич. Вам должны быть известны подобные вещи. Вам, как никому другому…
Он чуть помедлил, протянул руку к телефону и снял трубку. Набрал две цифры и лаконично сказал:
— Введите.
Егор вопрошающе взглянул на следователя. Входная дверь скрипнула, Егор обернулся — и увидел на пороге Марию.
— Мария Владимировна, — проговорил Колчин. — Я вызвал вас, чтобы сообщить: все обвинения против вас сняты. Истинный убийца вашего мужа установлен. Вы свободны.
— Гобелен? — недоуменно спросила Маша. — Их убил гобелен?
Они сидели за столиком у окна, в любимой ими «Разбитой амфоре», и слушали музыку — ту самую, похожую на тихий перезвон лютни. Было утро, посетителей раз-два и обчелся, и это как нельзя лучше устраивало обоих.
— Все дело в красках, — сказал Егор (подошел истомившийся бездельем официант, поинтересовался, не нужно ли чего — «нет, спасибо… впрочем, у вас есть «Напиток Эллады?» два бокала, пожалуйста…»). — Я должен был раньше сообразить, нам ведь читали в «художке» историю искусств… Этот гобелен Наполеон Бонапарт привез из Египетского похода. Мастера той эпохи изготовляли зеленую краску (джунгли, в которых спрятался тигр, помнишь?) на основе вещества под названием «триметилмышьяк». В обычном состоянии это вещество нетоксично, но стоит ему войти в контакт с водой — начинается бурная реакция с выделением паров мышьяка.
— С водой?
— Ну конечно. На втором этаже в особняке, как раз над спальней, лопнула труба. Вода вытекла, просочилась через перекрытие и намочила гобелен. И спальня Юлия превратилась в газовую камеру. Самое страшное, что ты тоже находилась там некоторое время — слава богу; не слишком продолжительное.