Страница 21 из 47
Тиражи журналов упадут до пятисот экземпляров, но потом снова начнут расти. До семисот и выше.
Писатель Алексей Иванов будет писать по одному очень хорошему роману в пять лет. Критик Андрей Немзер прочитает еще две тысячи романов, включая три романа Алексея Иванова.
Алексей Балабанов начнет экранизировать русскую классику, возможно Чехова.
150-летие со дня рождения Чехова отметят достойно, но экранизацию Балабанова покажут только поздно ночью.
Двухсотлетний юбилей Лермонтова пройдет странно: никто не поймет, что именно с ним делать и как, собственно, его преподносить, в какой, так сказать, плоскости.
Зато очень достойно отметят двухсотлетие со дня рождения Льва Толстого. Будет много торжеств, и раздраженные голоса нескольких представителей РПЦ потеряются на общем фоне. Федор Бондарчук сделает новую экранизацию «Войны и мира». Дмитрия Быкова сначала попросят написать биографию Льва Толстого, потом передумают, но он уже напишет. Это будет седьмая его книга в серии ЖЗЛ, ранее будут созданы биографии Маяковского, Твардовского, Житинского (в серии «Биография продолжается») и Цветаевой. Из-за Цветаевой выйдет небольшой скандал, будет даже коллективное письмо с требованием не отдавать Цветаеву Быкову, но все, как всегда, обойдется.
Все хорошие писатели получат все возможные премии, и поэтому несколько премий отдадут Вячеславу Пьецуху.
Михаил Касьянов напишет мемуары. Борис Немцов будет вести программу на телевидении.
Гаррос и Евдокимов снова объединятся в тандем, но выступят под псевдонимом (роман будет называться «Вектор взрыва») и обманом получат второй «Нацбест». Разразится небольшой скандал, Виктор Топоров вновь изобразит, что не очень доволен произошедшим, хотя внутри останется доволен крайне.
Появится новый автор, девушка, фамилию не помню, она напишет три очень добрые и смешные книги: «Йаблондинго», «Йа Блять Идиотина Малолетняя», «Йа Йа Йаблоки Йело». Их прочитают, посмеются и быстро забудут. Девушка от огорчения отравится, но выживет.
Анна Русс станет совсем известной.
Михаила Тарковского станут писать через запятую после Валентина Распутина и Василия Белова.
Александр Кабаков станет добрее.
Юрий Поляков будет как Юрий Поляков. Наталья Иванова будет как Наталья Иванова. Александр Проханов будет как Александр Проханов, а Пятой империи не будет. Но если он очень захочет, он ее разглядит.
Ничего не случится с Шендеровичем.
Зато Лимонова будет не узнать. У него родится еще один ребенок, девочка. Прозу он писать не станет больше никогда, зато появится сборник его стихов о бронзе и вечности. Стихи будут не самые лучшие, зато их напишет определенно добрый человек и, наверное, гений, проживший прекрасную жизнь.
Каждый год будут выходить тысяча книг разных авторов, пятьсот пластинок разных исполнителей и сто фильмов разных режиссеров; впрочем, Сокуров будет по-прежнему снимать два фильма в год. Три книги из тысячи проживут несколько столетий. Три пластинки из тысячи проживут тридцать три года. Три фильма из ста тоже что-нибудь проживут. Один из них - Сокурова, конечно.
Русского рока больше не будет. Авторской песни не будет. Хороших песен протеста не будет. Не будет русских песен для релаксации. Будут иногда появляться отдельные хорошие песни, сами по себе, из ниоткуда.
Кроме того, из ниоткуда будут появляться хорошие фильмы; кстати, Павел Лунгин, что бы вы ни говорили, снимет некоторые из них.
Возможно, выяснится, что Владимир Епифанцев гениален.
Хотя черт его знает.
Приезжая на дачу, я буду разжигать печку все тем же «Огоньком», все тем же «Нашим современником». «Огонек» горит хуже. Я очень серьезно написал эту фразу. Никакого второго смысла в ней нет. Сами проверьте, как он горит. Сразу гаснет.
Никакой истории кроме этой не случится. Да, собственно, и не случалось здесь никогда. Если б не Великая война, приходящая к нам каждое столетие, вообще нечего было бы вспомнить.
Но Великой войны у нас не будет.
Не будет, не будет, не будет, не будет, не будет.
* ОБРАЗЫ *
Олег Кашин
Почти ремейк
В деревне Соколово убили старика процентщика
I.
В начале августа, в чрезвычайно жаркое время, под вечер, один молодой человек вышел из своей каморки на улицу и медленно, как бы в нерешимости, отправился к остановке маршрутного такси.
Маршрутка ехала через весь город - мимо длинного бетонного забора с огромной синей надписью «Я люблю Ногинск! А ты?», мимо торгового комплекса «У пушки» в первом этаже хрущевской пятиэтажки, мимо собственно пушки - памятника героям-зенитчикам, защищавшим в 1941 году подмосковное небо. На пересечении Рабочей и Трудовой водитель привычно выматерился по поводу недавно установленного светофора, служащего неиссякаемым источником пробок (меня там в тот момент не было, но я знаю, что водитель выматерился; на этом перекрестке водители всегда матерятся), и, дождавшись зеленого, покатил дальше - к выезду из города.
Два километра по шоссе, а потом направо по проселочной. Еще через километр начиналась деревня Соколово. Единственная в деревне остановка - у магазина. Молодой человек вышел из маршрутки и растворился в темноте.
II.
Это было во вторник, 7 августа. А через пять часов (уже в среду, восьмого) в дежурную часть ногинской милиции позвонил неизвестный. Он был очень взволнован и испуган, и из нескладной его речи можно было разобрать только адрес - Кооперативная, 18 - и слово «убийство». Неизвестный просил срочно приехать. Кажется, он даже плакал.
«Неизвестный» - это потому, что мы с вами его не знаем. Старший следователь ногинской прокуратуры Петр Николаевич Щербаков (обычный подмосковный парень лет тридцати с барсеткой и в сандалиях, надетых на носки) этого неизвестного теперь прекрасно знает и уже несколько раз его допрашивал, но имя не разглашает: «Защита свидетелей, все дела». Свидетель дружил с семьей из восемнадцатого дома, вечером во вторник собирался к ним в гости, но к телефону никто не подходил, и, провисев на трубке до самой ночи, этот человек решил заехать к Пименовым - проверить, не случилось ли чего.
III.
О Пименовых в Соколове знают мало. Усадьба (два дома - трехэтажный кирпичный и крепкая деревянная избушка; супруги жили порознь: муж в большом доме, жена в маленьком) - на самом краю деревни, обитателей двое, их дочка, зять и внучка лет пять как переехали в Ногинск. Дружбу с соседями не водили, да и с кем им дружить: Пименовы всегда, сколько их помнят, были единственными местными богачами - еще с советских времен, когда Николай гонял за Урал МАЗы, а Анна работала администратором на рынке.
В деревне, впрочем, знают и о том, чем Николай зарабатывал в последние годы. Правда, никто не помнит, с чего все началось, но давным-давно, раньше, чем в Ногинске открылось первое кооперативное кафе, Николай начал ссужать под проценты серьезные деньги тем, кому срочно нужен был кредит. Односельчанам не одалживал, говорил, что принципиально не хочет наживаться на соседях, но соседи в это не очень верили. Скорее всего, в Соколове просто не было таких, кто решился бы занять денег у Пименова. Это ж не пятерка до получки, а десятки тысяч долларов. За деньгами приезжали затемно - иногда обычные «жигули», иногда джип с тонированными стеклами, но чаще дальнобойщики на больших грузовиках. Усадьба Пименовых у самой реки, чтоб подъехать к ней, нужно, не заезжая на мост, съехать с дороги на грунтовку, идущую к речному берегу. Колея на этой грунтовке накатывалась годами.
IV.
Приятель Пименовых, обеспокоившийся их молчанием, приехал на Кооперативную после полуночи. Барабанил в дверь, в ворота гаража - тишина. Полез в окно.