Страница 31 из 44
Такая война была чрезвычайно тяжелой со всех точек зрения, но она неизбежно вела к победе Антанты. Просто потому, что ресурсы к ней поступали из-за моря бесперебойно, а к немцам не поступало ничего. Немецкая подводная война стала для союзников крайне неприятным сюрпризом и создала им огромные проблемы, однако о полном блокировании Британии и Франции даже в самые тяжелые ее периоды речь не шла, а ресурсов у немцев не прибавлялось. Немцы очень старались создать надводный флот, сравнимый по силам с английским, но и здесь ничего не получилось. Это наглядно подтвердило Ютландское сражение, которое немцы в тактическом плане у англичан выиграли. После чего, однако, морская блокада Германии стала еще крепче. Увы, у Антанты было слабое звено, коим оказалась не Франция, а Восточный фронт. То есть мощная, закаленная и крайне неприхотливая русская армия. Именно она и проиграла все, что можно, что чуть не привело к поражению Антанты в целом.
III.
Говорить о том, что мы были не готовы к той войне, - полный абсурд. С одной стороны, в сиюминутном плане к войне были не готовы все ее участники. Война не имела реальных причин, поэтому стала внезапной для всех. С другой стороны, перед этим мы как минимум десять лет целенаправленно готовились именно к такой войне. Даже во время войны с Японией лучшие войска оставались на Западе, потому что мы постоянно готовились сражаться против Германии и Австро-Венгрии. Планы этой войны были детально разработаны русским Генштабом. Более того, в августе 1914 года мы оказались в самом выгодном положении: немцы бросили почти все силы (1,6 млн из 1,8 млн человек) против Франции, - Россия, против которой осталось 200 тыс. немцев и 850 тыс. австро-венгров, могла проводить мобилизацию и развертывание войск в оптимальном режиме. Тем не менее мы сразу начали с катастрофы.
До сих пор наши историки повторяют, что русская армия в Восточной Пруссии пожертвовала собой, чтобы спасти Париж. На это можно сказать, что, во-первых, своя армия была заведомо ценнее Парижа, и не надо так гордиться собственной глупостью. Во-вторых, это просто неправда. Немцы не взяли бы Париж из-за собственных ошибок, независимо от ситуации в Восточной Пруссии. В-третьих, такое ошеломляющее поражение, которое потерпела 2-я армия Самсонова, не может быть оправдано никакой спешкой. Она была окружена и полностью уничтожена меньшими по численности силами немцев. Это само по себе ненормально, но к тому же все наши части были регулярными, а у немцев до половины сил составлял ландвер - низкокачественные «внутренние войска», почти народное ополчение. Более того, в тыл немцам наступала 1-я армия Ренненкампфа, по силам равная самсоновской армии. Против нее немцы не имели вообще ничего. Катастрофическое поражение при столь благоприятном соотношении сил было очевидным признаком деградации верховного командования, которая достаточно быстро перекинулась на всю армию.
Упорные и неприхотливые русские не сумели даже зарыться в землю, как это удалось их европейским союзникам. Отдельные участки Восточного фронта могли застывать надолго, но по сравнению с Западным фронтом война на Востоке носила в целом маневренный характер, о котором англичане и французы могли только мечтать. И эта маневренная война неизменно приводила к нашим поражениям. Героизм солдат и офицеров, который в начале войны еще был обычным явлением, уже не помогал.
IV.
С героями Первой мировой - отдельная проблема. Очень много было роздано Георгиевских крестов и других наград, в подавляющем большинстве вполне заслуженно. Но общий итог войны смел всех героев. И сейчас пытаться искать и раскручивать тогдашние подвиги тоже оказывается занятием слишком искусственным. Герои и их подвиги ведь нужны «потомству в пример», как часть национального исторического мифа (миф - совершенно не обязательно синоним неправды). Пример того, как надо блестяще и умело побеждать. Или как умирать, побеждая, «смертью смерть поправ». Отсутствие победы делает примеры бессмысленными. Это чрезвычайно несправедливо по отношению к личностям героев (они-то все сделали для того, чтобы победа была), но такова объективная реальность. Ее невозможно поломать: если отрицать необходимость победы, из этого непосредственно следует, что герои вообще не нужны (подвиг ради подвига - какое-то психическое извращение), а нужно стадо, которое сразу сдается.
Причем если среди солдат и офицеров Первой мировой можно при желании отыскать множество героев, то в среде высшего командования с этим было совсем плохо - а как можно без героев полководцев? Высокообразованные генералы и адмиралы, имеющие фундаментальное образование, писавшие военно-научные труды, в ходе реальной войны продемонстрировали вопиющую недееспособность. У них была возможность сделать выводы из русско-японской кампании, которую нам как будто специально организовали в качестве репетиции: поражение «на сопках Маньчжурии», за пределами своей территории, было крайне болезненно психологически, но отнюдь не катастрофично стратегически. Но нет, не смогли. Трудов про «репетицию» написали много и быстро, но, видимо, не сумели понять написанного. Или даже не прочитали друг друга. Неудивительно, что потом и Гражданскую проиграли «наполеонам» вроде Ворошилова и Буденного.
Против Австро-Венгрии мы воевали более или менее успешно. В основном потому, что армия этой лоскутной монархии в значительной степени состояла из славян, которые в массовом порядке переходили на сторону русских - из них потом формировали целые корпуса, воевавшие уже на нашей стороне. Но даже это не обеспечило решительную победу. Немцы всегда успевали спасти союзников и в конечном счете выиграть даже те сражения, которые начинались успешно для нас.
Это относится и к Брусиловскому прорыву, единственной операции Первой мировой, канонизированной советской историографией. Операция началась очень хорошо, но закончилась «как всегда». Итоговые потери русских за полгода боев достигли 1 млн человек, немногим меньше, чем у противника. Максимальное продвижение наших войск составило около 150 км. Годом раньше немцы в ходе своего Горлицкого прорыва (в тех же самых местах, где произошел Брусиловский прорыв) менее чем за два месяца отбросили русские войска на 300 км, а вообще за кампанию 1915 года продвижение немецких войск на Восточном фронте местами достигало 500 км. Для сравнения: в ходе почти годичной бойни под Верденом на Западном фронте в 1916 году немцы продвинулись в итоге лишь на 50 км. Более того, в конечном счете Брусиловский прорыв привел даже к ухудшению нашего положения. Под влиянием первоначальных успехов русских в войну на нашей стороне вступила Румыния, которая традиционно создавала больше проблем своим союзникам, чем противникам. Немцы, австрийцы и болгары разгромили Румынию мгновенно, русские смогли удержать лишь небольшой кусок ее территории, что привело к значительному удлинению нашего фронта и бесполезному расходованию сил на защиту «ценного союзника».
Лишь на одном фронте русская армия воевала успешно - на турецком. Утешением это было слабым. Турки разгромили англо-французский десант на Галлиполийском полуострове в 1915 году, затем английскую группировку под Кут-эль-Амарой (находится на территории нынешнего Ирака) в 1916 году. То есть никчемной и бессильной их армия не была. Тем не менее это была далеко не немецкая армия.
Разлагавшийся тыл (всего через два года после начала войны во всемирной житнице не стало хватать хлеба) и постоянно отступающий фронт очень сильно влияли друг на друга. Возник своего рода самоподдерживающийся процесс, который естественным образом привел к семнадцатому году. И не большевики его организовали. Они воспользовались моментом и способствовали дальнейшему развалу армии и государства, но основная работа была сделана до них. Все постарались: как царский режим с его черной сотней, олигархами и официозным православием, так и разнообразные борцы с режимом, среди которых большевики в тот момент отнюдь не лидировали.