Страница 5 из 54
И. Поливин
Перед революцией
В начале 1917 г. я служил в империалистической армии в оружейной мастерской 162-го пехотного запасного полка, в качестве оружейника. Нас было в оружейной мастерской 25-27 человек. Из всех нас заметно выделялся один товарищ - Соколов, который неоднократно говорил, что должна быть революция, так как дальше не может продолжаться романовский хаос. В частной беседе он предсказывал, что скоро, скоро мы будем «свободными гражданами». Откровенно, я не понимал тогда значения этого слова.
Нет больше царя
Февральская революция прошла для нашего полка совершенно неожиданно. Когда собрали полк и объяснили, что нет больше того, кого именовали «всероссийским самодержцем», полк встретил эту новость громогласным: «Уpa!» Тысячи голосов, как один, этим сказали: «Наконец-то мы избавились от монарха». Но ликования наши продолжались недолго. Временное правительство, возглавляемое Керенским, стало выбирать солдатские советы. И что ж? Выборы были солдатские, а выбрали пять офицеров и одного солдата. Оружейники, в частности я и мои товарищи, подняли вопрос о том, что если это Совет солдатских депутатов, то и выдвигать надо солдат, а не офицеров. После этого мы оказались на плохом счету у офицерства.
В бой
В октябре началась подготовительная работа, которая заключалась в следующем: как проводить вооруженное восстание для свержения Временного правительства и передать власть Совету, где взять оружие, патроны и т. д. Не помню, которого числа, нам дали распоряжение ночью взять находящийся в депо паровоз под парами и отправиться через блокпост под Симоновский монастырь и привезти оттуда несколько вагонов с патронами и оружием, но нам этого сделать не удалось, так как дежурный не соглашался, утверждая, что там разобран путь.
Вернувшись в депо, мы выступили на охрану местности Лефортово, затем начали наступление на кадетский корпус со стороны военной тюрьмы. Здесь нас сгруппировалось несколько отрядов с трехдюймовым орудием, что представляло основательную силу для Красной Гвардии. Бомбардировали кадетский корпус со стороны реки Яузы, а когда мы ворвались во двор кадетского корпуса, нас встретили градом пуль, перекрестным пулеметным огнем. Товарищи, незнакомые с военной техникой, при команде: «Ложись!» искали удобного сухого места (это было в дождливое время) и многие за это платились или жизнью или ранением. Много товарищей выбыло из строя, а те, которые были в состоянии нести ту или иную строевую службу, остались. Здесь нас разбили на группы и разослали на другие пункты, где требовалось подкрепление.
После укрепления Советов и окончания братских похорон я уехал в Казань, а затем в г. Уфу в боевую организацию, где участвовал в боях против чехов. Взяв вторично г. Уфу, я прошел с победоносной Красной Армией через всю Украину. В феврале 1920 г. мы очистили СССР от белогвардейских полчищ и прочно водрузили красное знамя на одной шестой части земного шара.
Вся власть Советам.
М. Степенский.
Два Октября. Из личных воспоминаний
Октябрь 1913 г.
«Сегодня утром мне удалось незаметно для часового выглянуть из окна своей камеры во двор тюрьмы… Двор устлан белой скатертью… Первый снег». Такую запись я нашел у себя, просматривая свой дневник. Я вспоминаю теперь не только утро, но и последующие за ним часы и дни. В этот день я был извещен начальником тюрьмы, что на основании телеграфного распоряжения жандармского полковника Верзева я включен в этап для следования в ссылку в Енисейскую губернию.
Я быстро приготовил дорожный мешок, куда сложил все свое имущество, приспособил его надеть на плечи. К вечеру конвой принял наш этап из 60-ти человек - таких же жертв царизма, как и я. На вокзале нас ждал «столыпинский вагон для арестантов», куда не мог проникнуть ни один из друзей и знакомых, чтобы проститься с нами… Поезд тронулся… Кто-то вытянул «Дубинушку»… Раздался грубый голос конвоира - замолчать, с…!
Чередовались пересыльные тюрьмы, куда заводили нас для отсидки или, как мы еще тогда называли, «передышки» на пути к цели… Я лично прошел 24 тюрьмы, из них наиболее грязные и отвратительные по режиму - киевская Лукьяновская, Орловская, московская Бутырская, Вологодская и др. Вши, клопы и тюремщики - вот злейшие враги этапа. Последние особенно жестоко издевались над нами, видя, что мы «проходящие арестованные» и над нами следует издеваться, чтобы слава о них как о верных царских палачах доходила в следующие тюрьмы… За такую «славу» тюремщиков высшее начальство награждало деньгами и чинами.
Только мои молодые годы (мне было 20 лет), мое крепкое здоровье помогли мне вынести все муки царских тюрем. Вплоть до февральской революции 1917 г. я продолжал находиться в ссылке. Чем сильнее царские опричники «тушили» во мне веру в могущественную силу пролетариата, тем сильнее я верил в Октябрь. От Октября 1913 г. я уверенно шагал к Октябрю 1917 г.
Октябрь 1917 г.
Октябрь застал меня на Украине, в Харькове. Без единой капли крови власть перешла в руки Советов. Фактически власть находилась и до того в руках Исполкома, в котором 2/3 мест принадлежали большевикам. В то время, когда на улицах Москвы происходили бои, т. Кин, по поручению харьковских коммунистов-большевиков, связался по телефону с Москвой и говорил с т. Смидовичем. Переговоры эти происходили в кабинете Губернского Комиссара Кузнецова, ставленника Керенского. Узнав из разговора, что власть в Москве и Ленинграде перешла в руки Советов, Кузнецов задал вопрос: «Как вы поступите?» Тов. Кин ему ответил: «Вашей власти больше нет. С этой минуты объявляю власть Советов, а Вы можете отправляться на все четыре стороны».
В тот же день большевистский 30-й полк занял вокзал Южный, Балашовский, Государственный Банк, Почту и Телеграф. Был избран Военно-Революционный Комитет под председательством тов. Артема. Таким образом, переход власти к Совету в Харькове произошел бескровно. В дальнейшем Украина пролила много крови, защищая завоевания Октября. В этих боях мы не только победили, но заставили буржуазный мир содрогнуться перед силой и могуществом пролетариата. Верными шагами мы идем к Всемирной Революции. Октябрь жив!
Зинаида В.
Под знамя революции!
Печальный путь
Поезд быстро мчится к Одессе. Жалобно гудит труба паровоза, стоном отдается эхо. Мелькают голые поля, редкий кустарник таит в себе жуткую опасность.
Люди в теплушке жмутся друг к другу, со страхом вглядываясь в даль. На остановках разговоры: «Банды Махно свирепствуют - останавливают по дороге поезда, грабят, убивают».
Подъезжаем к Елизаветграду. По дороге в поезд садятся измученные, рыдающие люди. В руках узелки, на руках дети с мученическими личиками, с глазками, полными слез.
Они бегут из Елизаветграда, из города ужаса и слез. К нам в вагон втащили женщину, страданье лишило ее последних сил, за подол ее держится мальчик лет 7-ми. Жутко было смотреть на дитя с лицом, отражающим нечеловеческие муки, головка его курчавая поседела от нечеловеческих переживаний. У этой женщины было 6 малюток. И все они погибли от рук озверевших грабителей.
Что сделала она - еврейка, и тысячи подобных ей людей; в чем повинны ее крошки, что их штыками прикололи к стене, а грудного ребенка, только накануне научившегося говорить «папа», сбросили с балкона так, что мозги разбрызгались по тротуару, как манная каша, и собака начала с жадностью слизывать неожиданное вкусное блюдо. Она не помнит, как бежала с семилетним Левой и скрылась в кустах соседнего сада. Затаив дыхание, они лежали, прижавшись к земле, точно вросли в нее. Они были так близки от смерти, когда какой-то бандит, просунув в кусты шашку, концом ее водил перед их лицами. Она даже не вздрогнула, когда холодное лезвие коснулось ее лица. Вырезав больше пяти тысяч евреев, бандиты оставили город.