Страница 45 из 48
Следующая наша встреча состоялась вот только что, в августе. «А где же домик?» - спрашиваю. «Сгорел на следующий день после вашего, Эдуард, прихода. Я же вам тогда говорила. А вы не послушались». Выяснилось, что в ночь после нашего осмотра кто-то («ну вы сами можете догадаться, кто, но я свечку не держала»), ступая ровно в наши следы, поджег недвижимость Ларисы Пафнутьевны. Чужие следы были необходимы для того, чтобы собака, приведенная милицией, сбитая с толку сразу несколькими запахами, не взяла правильный след.
Таких историй сотни. Поджог - самый распространенный способ выражения социальной или моральной неудовлетворенности дачным соседом. Иногда целые поселки оказываются охвачены огнем - как, скажем, ДСК им.1905 года в Жаворонках, но это уже, конечно, чистой воды рейдерство. Частный поджог - это поджог зимний, чтобы можно было свалить на бомжей, которые якобы развели огонь в целях согрева, или на неисправную электропроводку. В этом году при непонятных обстоятельствах сгорела дача Лепешинской в Быково: чем выше социальный статус сожженного врага, тем упоительней победа. Полностью уничтожена огнем была дача публициста Рубинова в Переделкино: возможно, это дух писателя Всеволода Кочетова, когда-то застрелившегося на ней, таким образом протестовал против новых хозяев.
С моим, ныне покойным другом, литератором Михаилом Новиковым, мы как-то прогуливались мимо этой самой дачи и дошли потом до дома писателя Куницына, сына писателя Куницына, часть этого дома должна была отойти нашему приятелю Николаю Климонтовичу. «Ну что, будем бросать в окна комья смерзшегося кала?» - спросил Миша. Он шутил. Я иногда думаю, что Николай правильно тогда сделал, отказавшись от дачи: быть собственником в России ужасно опасно.
Поджог - хотя и самый эффективный, но далеко не единственный способ высказать свою гражданскую позицию. Можно пустить на соседские деревья жука-короеда. Слить тосол, закачанный на зиму в отопительную систему. В лютый мороз повернуть кран газа на «выкл.». Опрокинуть в колодец канистру с бензином. Мою библейскую подругу дальние русские родственники выжили с дачи способом настолько изощренным, что вся мудрость еврейского народа оказалась бессильна перед их изобретением. Они просто ставили на полную громкость группу «Нэнси».
Российское законодательство устроено таким образом, что собственник земли, дома, квартиры как бы и является владельцем и не является им. Хочешь продать участок - изволь согласовать с соседями границы. «У вас есть споры по границе?» - спрашиваю я свою соседку, протягивая ей протокол согласования границ. «Нет, но бумагу вашу я не подпишу». - «Почему?» - «Я с детства не люблю блондинов». - «Что же мне делать?» - «Идите в суд». Между прочим, ее колодец находится в непосредственной близости от моего забора, да и газовая труба проходит под моим участком.
Подмосковные суды - московскую ситуацию я знаю хуже - буквально завалены делами о дележе участков, домов, гаражей, сараев, колодцев, водопроводных труб и септиков. Обычно это история про то, что «никто не хотел уступать». В результате раздела по суду участки получаются жуткой формы, вытянутые, неудобные, с какими-то пешеходными тропками вместо подъезда, из прекрасного товара превращаются в абсолютный неликвид, но зато такой же неликвид получается у родственника-соседа, и эта радость важнее каких-то ничтожных рыночных преимуществ.
Мой бывший кратовский арендодатель, человек-легенда Яков Моисеевич,15 лет судился со своей сестрой Изольдой Моисеевной из-за трех метров забора. Изольда Моисеевна для охраны своих владений от рулетки Якова Моисеевича вынуждена была завести двух кавказских овчарок, я с ними, впрочем, очень дружил. Точку в этом споре поставила смерть Якова Моисеевича в Анталии: он умер в объятиях юной любовницы, так и не узнав, на чьей стороне была Истина. Сердце, утомленное дачной войной, перестало биться в самый ответственный момент.
Отдельный вид боевых действий - так называемые подъездные войны, когда соседи не могут договориться, как совместно обустроить их маленькую Россию и кто за это будет платить. Моя личная линия фронта проходит по вопросу консьержки. Я считаю, что это фигура ключевая, без которой в приличном доме обойтись невозможно. Некоторые мои соседи разделяют мою убежденность. Другие - нет. Те, кто не разделяет, имеют обыкновение выставлять на лестничную клетку пакеты с мусором так, как в приличных домах выставляли раньше, при уборке, подшивку журнала «Советская музыка» за какой-нибудь 1956 год. Эти же господа имеют обыкновение открывать подъезд разносчикам всякого печатного спама типа «Сотрудники инофирмы купят вашу квартиру» и источать из квартиры, как из газовой камеры, ужасающий запах картофеля, жаренного на маргарине. Наша старшая по дому, великая и ужасная Мина Марковна, убеждает меня смириться. «Вы должны помнить, дорогой, что это вы въехали в наш дом, а не мы в ваш». Все-таки удивительно твердо и заодно держится старая гвардия.
Тем временем во дворе, в нашем тишайшем московском дворе, где летом бьет фонтан, а к Новому году ставят елку, ситуация уже близка к боевой. Дело в том, что из-за непротивления злу старых «автолюбителей» насилию нынешних автовладельцев мы до сих пор не распределили стоянки для машин. Где хочешь, там и ставь. Но находятся, конечно, циничные умы, пытающиеся это правило обойти. С неведомых дорожек они притаскивают желто-оранжевые колпаки, которыми обычно огораживаются зоны асфальто-бетонных работ. И этими колпаками «метят» некое пространство для автомобиля. На эти колпаки я бросаюсь так, как разве что Солженицын бросался на несправедливость. Однажды дошло до драки: колпаков не было, но наглая рожа из 3-го подъезда заявила, что площадка его, потому что он ее, видите ли, «расчищает от снега».
Вообще, изобретательность, хитрожопость нашего народа не знает себе равных. Большевик, дорожкой длинною да ночкой лунною пробирающийся с коробкой спичек по чужим следам к вражеской хате. Русское семейство, девчачьей попсой выживающее из дома еврейских родственников. Еврейский бонвиван, десятилетиями выбивающий метры из родной сестры. Татарин, лопатой устанавливающий право собственности на сугроб. Я, с грузом колпаков в багажнике, партизаном выезжающий из двора. И нет ведь этому ни конца ни края.
* ХУДОЖЕСТВО *
Аркадий Ипполитов
Битва с Ахматовой
Рисунок Модильяни выставят в Фонтанном доме
Священные коровы раздражают. Они жирные, наглые, медлительные и, с точки зрения практического человека, совершенно бесполезные. Им поклоняются оголтелые фанатики с горящими глазами и осоловевшие ханжи, а коровы медленно жуют, поводят очами и иногда, подняв хвост, выпускают мощную струю навоза, густо-жидкую, остро пахнущую. Навоз падает с гулким шлепаньем, брызги по ветру летят, он, этот навоз, безусловно полезен, он насыщен, питателен, он, при умелом использовании, даже может что-то взрастить. Еще священные коровы гладкие, красивые, достойные, облизанные. Двигаются они с безнаказанной уверенностью, поводя толстыми боками, беззастенчиво расталкивая окружающее. Широкая публика, обманутая фанатиками и ханжами, бросается перед ними на колени и свято верует в то, что прикосновение к их жирным бокам излечивает язвы души и тела. Но радикалы и радикалки с мозгом маленьким, но чистым, претендующим на свободу, священных коров ненавидят. Душно им от них, тошно. Они хотят священных коров разорвать, сожрать, чтобы их не было, переварить и произвести на основе сожранного свои собственные какашки. Они не такие густые и пахучие, как навоз священных коров, но гораздо более оформленные. Они тверденькие, похожи на овечьи горошины, барабанят легко, с сухим стуком, и гораздо менее питательны. Кому что нравится, хотя, несомненно, священные коровы первичны. В этом их неоспоримое достоинство. Пожиратели священных коров без коров не могут, в то время как священные коровы прекрасно существуют и без своих пожирателей.