Страница 5 из 48
Мерзко это все, конечно.
Но, с другой стороны, надо же ведь понимать, что для человека в таком состоянии бутылка - это не просто бутылка, а средоточие радости жизни, чуть ли не смысл существования в данную конкретную минуту. И если у такого человека бутылку отнять и попытаться выбросить ее в окно, человек может совершить очень отчаянный поступок, в том числе несовместимый с жизнью.
Жены, будьте бдительны. И милосердны.
Дмитрий Данилов
* БЫЛОЕ *
Татьяна Львовна Щепкина-Куперник
Нежная женщина
Воспоминания об Александре Михайловне Коллонтай. Часть первая
Александра Коллонтай - одна из самых мифологизированных личностей революционной эпохи. У обывателя сложился стойкий стереотип: Коллонтай - пламенная активистка и поборница разрешения «женского вопроса» в социалистическом духе. Теоретик свободной любви, женской эмансипации и всего-всего-всего, что так по нраву современным феминисткам. «Половые отношения и революционная борьба», «Свободу крылатому Эросу!» - таковы названия ее статей. Зарисовки, литературные портреты, био- и агиографические работы о Коллонтай - далеко не редкость. Но почти все они страдают большей или меньшей долей плакатности. Александра Коллонтай между тем была весьма интересной и многосторонней личностью, человеком с тонким восприятием природы и столь же тонкой саморефлексией. Все это становится понятно, если почитать неопубликованные ранее воспоминания подруги Коллонтай - Татьяны Львовны Щепкиной-Куперник. Последняя - едва ли не столь же известная фигура, правда, скорее в кругах филологических. Щепкина-Куперник известна прежде всего как переводчица Шекспира и ряда других европейских драматургов (Мольера, Ростана, Гольдони, Лопе де Вега). С другой стороны, с детства она была связана с московской артистической средой, дружила с А. П. Чеховым, М. Н. Ермоловой. Опубликовано немало ее стихов, пьес, рассказов, воспоминаний о театральной жизни, портретов современников. Вот только воспоминания о Коллонтай почему-то оставались до сих пор в архиве. До 1944 года рукопись хранилась в частном архиве, а затем в Театральной библиотеке Ленинграда - Санкт-Петербурга.
У моей памяти есть одно свойство. После того как я что-нибудь увижу - у меня сохраняется общее впечатление; но ярко и во всех подробностях - я запоминаю только что-нибудь одно: одно дерево из всего сада, одну картину из всего зала, одну фотографию из всей витрины. Так было много лет назад - вскоре после моего замужества, когда я в первый и единственный раз отправилась с мужем на заседание Государственной Думы в Таврический дворец. Я смотрела на великолепные залы дворца и мысленно уходила в историческое прошлое, ясно представляя себе сборища при дворе Потемкина, пеструю раззолоченную толпу великолепных вельмож и красавиц в пудреных париках вместо обычной петербургской толпы. Муж указывал мне на разных известных ораторов, членов различных партий, адвокатов: все они сливались для меня в один черно-серый фон.
Вдруг на этом фоне я увидала очаровательную женскую фигуру. Это была необычайно грациозная молодая женщина, в темно-зеленом платье, совершенно гладком и точно обливающем ее. Но, несмотря на темный цвет платья, - от нее точно излучалось какое-то свечение, иначе не могу передать своего впечатления. Один мой приятель шутя говорил мне, что у каждого человека есть своя «аура», невидимая простым глазом, но окружающая его, и уверял, что меня окружает «розовая аура». Вот эту женщину окружала золотистая аура: свет точно исходил от ее белокурых волос, из ярко-голубых глаз, от прелестной улыбки. Общее впечатление было - точно она вся освещена изнутри. Я спросила у мужа, не знает ли он, кто это? Он не знал, но сказал: «Верно, какая-нибудь журналистка, - видишь, как она окружена левыми». Она действительно была очень окружена и составляла центр оживленной группы. Я следила за ее движениями, за манерой говорить. Актриса? Нет, в ней не чувствовалось кокетства, а какая-то особая жизненность, простота и смелость. Я ушла с заседания - и из всей залы у меня остался в памяти только этот заинтересовавший меня женский образ.
Каково же было мое удивление, когда через день, войдя в кабинет моей приятельницы, доктора М., я застала у нее эту самую женщину, и даже в том же зеленом платье, в каком я видела ее в Думе. Хозяйка познакомила нас, как обычно в таких случаях пробормотав что-то неразборчивое, и я сказала моей новой знакомой, что видела ее в Думе. Разговор от этого пошел о событиях дня, и я убедилась, что не только внешний блеск был в ней, но и внутренний: яркие мысли, юмор и какой-то мужской способ мышления - точный, ясный, несколько строгий, так контрастировавший с исключительно женской внешностью и манерами.
Когда она простилась и ушла, а хозяйка, проводив ее, вернулась, - я спросила:
- Кто эта очаровательная женщина?
Хозяйка засмеялась и сказала мне:
- Она почти так же спросила меня о тебе! Это известная политическая деятельница - Александра Михайловна Коллонтай. Она читает лекции и пишет - в некотором роде твоя коллега, только она пишет все о серьезных материях: страховании рабочих, охране материнства и т. п.
Вскоре после этого мы еще раз встретились у нее с А. М. и тут же обещали бывать друг у друга. С той поры начались наши отношения, которые длятся до сих пор и составляют одну из ценных страниц моей жизни.
Я быстро завоевала доверие А. М., и она «впустила меня в свою жизнь». А жизнь эта уже тогда была полна волнений и сложностей. Она жила на той же улице, что и я, в небольшой, уютно обставленной «как у всех» квартире, бывала в театрах, в литературно-художественных кругах, одевалась очень изящно и даже для ненаблюдательного глаза представляла из себя просто благополучную светскую даму. Но все это была маскировка перед царской полицией, которой она прикрывала свою подпольную работу. Официально она писала статьи для марксистских журналов, о женском движении, о земельном вопросе, выступала с лекциями на нейтральные темы в Соляном городке или Тенишевском училище, а неофициально - вела кружки среди работниц (главным образом, текстильной промышленности), занималась пропагандой и агитацией. Она часто ездила за границу; так, в 1906 году - на конференцию немецких С. Д. (социал-демократов) в Мангейм, в 1907 году - на Международный социалистический конгресс в Штутгарт, где она была единственной делегаткой из России. После этих поездок жандармерия проявляла интерес к цели ее заграничных путешествий и подвергала ее допросам: А. М. артистически разыгрывала легкомысленную барыньку, которая с невинным удивлением отвечала жандарму на вопрос вопросом: «Зачем же ездят за границу, как не за туалетами?»
Я с интересом и уважением следила за ее жизнью. Мне, привыкшей к артистическому кругу, импонировала серьезность задач А. М. и ее настойчивая, упорная работа, прикрытая обдуманной маскировкой. Чем больше она была со мной откровенна, тем больше я понимала те контрасты, которые так привлекли меня в ней. И мне интересно было наблюдать, как она иногда, задумавшись, с таким ангельским выражением поднимала глаза к небу, что могла бы служить моделью Беато Анжелико для его райских видений; а в это время она обдумывала что-нибудь вроде «политической несостоятельности женского буржуазного движения»…
Из ее рассказов я узнала, что ее дед со стороны матери был финн, крестьянин, а со стороны отца в ней была польская кровь. Вот эти две линии и чувствовались в ней: польское женственное изящество и блеск и финская мужественная сила и настойчивость. Это соединение дало гармоничный результат - как это часто бывает в смешении наций.
Отец обожал А. М. Она рассказывала мне, как в детстве ее берегли и кутали до того, что когда она бывала на каком-нибудь детском празднике, вся детвора сбегалась смотреть, «как Шуру Д. одевают». А когда у нее был уже трехлетний сынишка и она уходила с ним гулять, то отец в отчаянии волновался: