Страница 15 из 44
Тетка, похоже, держалась тех же мнений. Во всяком случае, она задумалась - секунд этак на пять.
- Если милиции не будет, - наконец, выдала она, - порядка не станет. Все будут жить как хочут.
- Ну и пусть не будет! - в девочке внезапно проснулся либерализм. - Пусть живут как хочут!
Вот тут тетка не заколебалась ни на секунду. Решающий аргумент вылетел изо рта сразу.
- Мало ли кто чего хочет! Вот завтра кто-нибудь захочет по улице голым ходить, и чего?
Девочка примолкла, подавленная страшной перспективой.
Я же задумался.
В самом деле, решил я. Почему-то именно такого рода соображения - что кто-то будет ходить голым - действуют на воображение сильнее, чем эпические образы войны всех против всех, отсутствия горячей воды и трупов на улицах. Именно это. То есть, конечно, если будут убивать и грабить - это ужас-ужас, и этого реально боятся. Но вот если по улице пойдут голые люди «и никто не вмешается» - это даже не ужас, а «всему конец». Это значит, что порядка больше нет никакого, совсем никакого, и настало скончание свету…
Автобус тряхнуло. Из теткиной сумки высунулся блестящий журнал в розовой оболочке. На ней держала себя за груди пышнотелая мадам, в углу сиреневым колером было выведено «Секс за тридцать».
Я так и не успел разобрать, за тридцать чего: автобус снова тряхнуло, журнал тяжело перевалился через сумочный борт и выполз на низ.
***
Рассуждая формально, порнография соотносится с сексом примерно так же, как детектив - с преступлением: одно является описанием другого, причем от этого описания мы получаем удовольствие.
Однако никто не считает чтение романа Агаты Кристи «про очаровательное двойное убийство в старом замке» чем-то предосудительным. Хотя реальное убийство вызвало бы у публики шок и возмущение. Потому что преступление ужасно, зато рассказ о преступлении интересен.
В случае же с порнографией мы имеем дело с обратной ситуацией, когда описание некоторого действия (то есть всего лишь «тусклое отражение реальности») мы считаем плохим, а само действие - в общем-то одобряем. Ведь даже самые яростные поборники нравственности, пока они вменяемы, все-таки не настаивают на поголовном воздержании и стерилизации: их требования состоят не в том, чтобы «мужчины вовсе не касались женщин в известных местах», а в том, чтобы это не показывали по телевизору.
Интересно и то, что общество, в общем-то, с этим согласно. Всем же понятно, что некоторые вещи «показывать нельзя». Хрен его знает почему - но вот нельзя, и все тут.
Появилось такое отношение не вчера.
Если обратиться к истории, то мы увидим, что на всем ее протяжении людей волновали такие, вроде бы, пустяки, как чужой внешний вид, одежда, привычки, произносимые слова, и так далее. Причем государство - начиная с Древнего Египта и кончая современной Европой - всегда совало свой длинный нос в этот вопрос: вмешивалось, принимало законы, что-то там запрещало, регулировало, ну или хотя бы пыталось.
Практически все законодательные системы мира - как древние, так и современные - видели свою задачу не только в защите «прав и свобод» граждан, но и охрану их моральных устоев, хотя бы по части фасада. Не буду цитировать соответствующие положения разных кодексов - журнал, чай, не резиновый. Поверьте на слово или почитайте учебники права.
Теперь войдем в подробности: что именно считается аморальным и что запрещается.
«Непристойность» - то есть то, за что могут забрать, даже если ты ничего плохого не делаешь, - обычно усматривалась в двух вещах. Все остальное крутится вокруг этих двух.
Во- первых, непристойность видят в откровенной демонстрации своего имущественного положения -то есть роскоши или, наоборот, нищеты.
Понятное дело, под «роскошью» и «нищетой» понимались и понимаются разные вещи. Где-то когда-то роскошным считалось толстое брюхо и накрахмаленное жабо, а когда-то где-то - тощие бедра и блеск выделанной кожи. Но это не принципиально: всегда есть то, чем похваляются - и чем похваляться запрещают. «Законы против роскоши» принимались еще в Древнем Риме. Понятное дело, с грязными нищими там боролись тоже. Если кто-то сошлется на специфику латинской культуры, пусть вспомнит, как относились к роскоши и нищете в кальвинистской Женеве или в маоистском Китае. При всем различии экономических и социальных систем. «Благопристойно» - значит, средне. «Скромненько надо быть одетыми, гражданчики».
И, во- вторых, предосудительной считается слишком явная демонстрация своего пола. То есть -то самое «ходить по улице голым». В смысле - «показывать это самое», ну вы понимаете что.
Представление о «голом этом самом» опять же меняется со временем. Например, в средневековой Испании обнаженная женская грудь была довольно обыкновенным зрелищем - зато ноги прятались тщательно; увидеть хотя бы ступню дамы было головокружительным эротическим переживанием. Молодые кавалеры специально караулили возле экипажей красавиц, надеясь, что из-под пышных юбок поднимающейся по ступенькам кареты дамы на мгновение покажется хорошенькая ножка… С другой стороны, существовали культуры, где запрещенными к созерцанию считались распущенные волосы или подмышки. Разумеется, все это тщательно пряталось, и за этим строго следили «уважаемые люди». То есть сам принцип оставался ненарушаемым: общество и государство обычно регламентирует «внешний вид» своих граждан - прямо или косвенно. Регламентирует и регулирует практически: поддержание внешней благопристойности всегда считалось одной из важных забот «сил охраны порядка», как бы они там не назывались - полицейскими, городскими стражниками или какими-нибудь там альгвазилами. Это касается даже помянутых выше - надеюсь, не к ночи - российских сотрудников внутренних органов. Кои готовы пройти, насвистывая, мимо любого нарушения законов божеских и человеческих, но вот, скажем, мочащегося на казенный забор «человека и гражданина» они обязательно загребут в кутузку и оформят протокол. И не только чтобы содрать с него денежку или просто покуражиться - хотя и за этим тоже. Нет, бери выше: их волнует нравственное здоровье общества. Как выразился при мне один такой «при исполнении» - «он там свое хозяйство достает, а его женщины увидеть могут». Повторяю, то был прожженный российский ментяра, в котором трепетного рыцарства и уважения к женскому полу - с гулькино место. Поражает здесь то, что такой аргумент вообще пришел ему в голову… Однако ж пришел, что доказывает его профпригодность. Ибо здесь говорит инстинкт власти, который властно требует, чтобы пописать на улице - было нельзя. Пусть лучше ссут в лифте, где «не видно». В сочетании с отсутствием общедоступных уборных это порождает известные проблемы.
Но мы отвлеклись. Если кто сомневается в том, что именно эти две темы - демонстрация социального положения и половой принадлежности - связаны в одно целое, пусть он вспомнит значение слова «скромный», а потом постарается подобрать к нему антонимы. Тут и обнаружится, что противоположностью «скромного» является как «роскошный», так и «бесстыжий».
Почему власть борется с непристойностью? Потому что непристойность и в самом деле разрушает порядок. Настоящий порядок. Который в головах.
Человек много чего хочет. При этом некоторые желания, если их разжигать, гарантированно приводят к плохому. Например, открытая демонстрация чужого богатства обязательно разжигает социальные аппетиты: человек либо хочет «такого же», либо начинает ненавидеть богатых, либо, наконец, записывает себя в неудачники и начинает пить и колоться, а то и лезть в петлю.
Заметим, абстрактное знание о том, кто такие «есть богатые люди», так не действует. Надо ткнуть носом, чтобы расковырять самую подкорочку, достучаться до подсознанки, разжечь воображеньице. Иначе не сработает. Тут картиночка.
Разумно устроенное общество старается не злить бедных, не внушать им напрасных надежд, но и не позволять им опускаться - ведь «кто-то должен работать». Поэтому им создают условия, при которых ткнуться носом в роскошь и бесчинство сложновато. Другое дело, что люди хотят видеть эту самую роскошь - но по своему желанию и чтобы это было далеко и не совсем по-настоящему: скажем, в телевизоре, где богатые и счастливые развлекают бедных и несчастных. Это можно и даже нужно - если, конечно, богатые и счастливые выглядят достаточно глупо. «Ну это можно сделать».