Страница 43 из 49
Миллионы девушек вступают во взрослый мир с мыслью, что для счастья достаточно переодеться. И это не может быть неправдой - хотя бы потому, что об этом каждый день вещает Первый канал. «Неудивительно, что у хозяйки нашего магазина все получается! - вздыхая, поведала мне продавщица в ювелирной лавке. - Мне бы ее возможности одеться, я бы мир перевернула!» Вера в то, что сумка «Биркин» превращает бирюлевскую красавицу в леди Диану, настолько сильна, что носит характер эпидемии.
Отечественные «служительницы культа» (культовые сумки, культовые туфли, культовые средства для укладки волос), юные и не очень, впитывают «философию» (еще одно модное слово, относящееся теперь ко всему - от йоги до вуду) роскоши с жадностью, начисто лишенной рефлексии. Здесь не до метафор и самоиронии - девушка каждую минуту своей жизни готова к встрече с прекрасным. Принцем, естественно. Или даже королем - возраст значения не имеет. Важен размер королевства.
Я вовсе не против Бирюлева как вполне, может быть, симпатичного района нашего города, где, вероятно, живут прекрасные люди. В смысле своего отношения к вещам все мы немножко из Бирюлева, вне зависимости от того, где живем - в Москве, Риме или Лондоне. Сообщения о Даше Жуковой, покупающей в лондонском бутике десяток одинаковых сумок разных цветов, время от времени будоражат незрелое воображение пользователей сайта compromat.ru. Московские барышни, коллекционирующие «Биркин» и идущие бог знает на какие ухищрения, чтобы хоть немного продвинуться в очереди за счастьем, отдадут все на свете только за то, чтобы потом, небрежно развалясь на диванчике в ресторане и поставив свое сокровище на специальную скамеечку, лениво пропеть подругам: «Я „Биркин“ люблю за то, что это самая удобная сумка!» Не верьте, подруженьки. «Биркин» - сумка большая, тяжелая, носить ее можно только на сгибе локтя, внутри все сваливается в кучу, как в мешке. «Биркин» - чистый случай «удушения за престиж».
Вообще, понятие «удобство» из этого мира изгоняется со страстью почти шаманской. «Я привыкла носить неудобные вещи, - говорит одна моя московская знакомая, красавица и светская дама, - поскольку все красивое обычно неудобно». «Сошла с каблука - сошла с дистанции», - говаривал один известный московский стилист, ныне покойный. За ним эту остроту повторяют все кому не лень. Без туфель «Маноло» в борьбу за счастье лучше не вступать - шансы равны нулю. Если, конечно, смотреть на жизнь серьезно и не увлекаться гитаристами, менеджерами средней руки и прочими бывшими одноклассниками.
Но вернемся к «Биркин». Несколько лет назад в московском бутике Hermes, куда рвутся души любительниц «Биркин» и где, как в любом другом магазине этой марки, девушек выстраивают в очередь (сумку приходится ждать года два), было введено устное правило: сумку кому попало не продавать. Это значит, что Hermes был немало озабочен тем, что культовая сумка попадала в руки молоденьких золотоискательниц, «не заслуживших», с точки зрения магазина, этой высокой чести. Магазин понять можно - этак любая простушка обзаведется «Биркин» и станет вводить общественность в заблуждение по поводу своего статуса. Магазин попытался максимально усложнить доступ к предмету престижа. Каждой соискательнице рекомендовали стать сначала клиенткой Дома, проникнуться его философией (опять же!), купить пару сервизов или седел, а уж потом становиться в очередь. Наши девушки, не будь дуры, съездили в Милан и Париж и заказали себе сумки без всех этих хлопот.
Те, кому счастье занять очередь в «Hermes» не светит даже в перспективе, утешаются польскими и китайскими подделками под вожделенный символ статуса. Они свято верят в то, что определить подлинность сумки может только тот (или та), кто Знает. На московских презентациях можно видеть смышленых барышень с «Биркин» поросячье-розового цвета из фальшивой, покрытой перламутром змеиной кожи. Вызывая зависть подруг, они вправе не ждать от них подвоха, какой, бывает, подстерегает обладательниц настоящих сумок - когда ты даже не можешь уследить момент, в который доброжелательница легким профессиональным движением нырнет в твое кожаное сокровище, вывернет внутренний ярлычок и завистливо протянет: «О-о, какой у тебя номер маленький! Из первой серии? Сколько ждала?»
Настоящая «Биркин» или китайская, суть одна - вещь призвана произвести впечатление на окружающих, придать своей обладательнице товарный вид. Можно сколько угодно рассуждать о том, что наша страна была долгие годы ущемлена, не одета, не обута и не накормлена, и то, что мы имеем сейчас, лишь следствие всеобщего равенства в бедности. Может быть, то, что мы сегодня переживаем, напоминает годы Великой Депрессии в Америке, когда на фоне всеобщего кризиса появился термин «золотоискательницы», и девушки были готовы голодать, а также пойти на все праведные и неправедные уловки, лишь бы скопить на серебристую норковую шубку (именно серебристую, сначала короткую, а потом и в пол - таков был критерий успеха тех лет, тогдашний «Биркин»). Стремление «казаться, а не быть», столь мало популярное в сегодняшних странах с устоявшейся демократией, похоже, еще долго будет заставлять наших барышень тратить на экстерьер больше зарплаты. И это, кажется, вполне оправдывается. В смысле, приносит желаемые дивиденды.
Недавно одна моя знакомая «урвала» у прогрессивных одесских дистрибьюторов новый фетиш - сумку «Kieselstein». Стоит, как «Биркин», выглядит победительно уродливо, из кожи рептилии, с металлическими головами грифонов в качестве украшения. Эффект, производимый сумкой на окружающих, приятельница оценила сразу. «Представляешь, я захожу в бутик в Швейцарии, а они как все на меня набросятся! Да где вы взяли, да сколько стоит… Я реально почувствовала себя женщиной богатой и со вкусом!»
Вот ради этого все и делается. Хочется чувствовать себя богатой, и чтобы это чувство с тобой разделяли окружающие. Хочется быть похожей на картинку, красиво одеться, носить бриллианты (почему-то никому не хочется копировать образ жизни кумиров, например, усыновить пару-тройку эфиопских младенцев, как Анджелина Джоли или Мадонна), приобщиться к внешнему проявлению успеха. И тогда от тебя, как от заговоренной, отступят бедность и подлость ежедневного бытия. И будет тебе счастье. Как раз такое, какое бесконечно улыбается нам из всех глянцевых дыр. Счастье настолько же попсовое и целлулоидное, насколько попсовы и целлулоидны сами персонажи, на которых нам предстоит быть похожими.
* ХУДОЖЕСТВО *
Людмила Сырникова
Смех в зале
Владимир Спиваков против Ирины Аллегровой
Приехал из-за границы мой знакомый скрипач. Зашел в гости. Попросил включить телевизор. Я подумала: почему бы и нет, человек, возможно, соскучился по Родине. И включила. Телеканал «Культура». Мелькнуло что-то зеленое, потом картинка сменилась, и на экране возник Владимир Спиваков. Оператор крупным планом показывал его лицо. Оно было мокрым и страдальческим. Не желая фиксировать, как крупная капля пота срывается с кончика носа маэстро, оператор совершил отъезд: показалась манишка, потом фрак, дирижерский пульт, а затем целый оркестр и пианист Николай Луганский. Спиваков водил руками из стороны в сторону, держа дирижерскую палочку, как художник держит кисть, Луганский морщил лоб и поджимал губы. Звуки, извлекаемые посредством этих манипуляций, были Вторым фортепианным концертом Рахманинова.
- Выключи эту попсу, - подал голос скрипач.
Дождавшись, пока я щелкну пультом, он добавил, что слышать этого не может, видеть этого не может, что любое произведение Спиваков превращает в «семь сорок».
- Брамс, парам-парам-парам, брамс, парам-парам-парам! - пропел скрипач финал бородатого анекдота и нервно засмеялся. - Музыка для климактерических баб!
Мне вдруг стало неприятно. В спокойном состоянии он был похож на врача: у него всегда было очень гладкое розоватое лицо и такие же руки, будто только что вымытые детским мылом. Белый халат гармонировал бы с подобной внешностью куда больше, чем черный фрак. Но сейчас от волнения он совсем раскраснелся, и от его европейской дистиллированности не осталось и следа: в чертах проявилась какая-то коммунальная мелочность, и трудно было поверить, что он выносит свой вердикт от имени высокого искусства. Да и сам вердикт был предельно банален: Спиваков не нравится никому, кроме людей, бесконечно далеких от музыки.