Страница 9 из 48
И для того, чтобы превратить Драчевку в благоприличное место, не напоминающее нынешнюю клоаку, необходимо, прежде всего и главнее всего - выселить этот сброд, которому место никак не в центре города, а исключительно в хитровских крепостях.
Между тем получился курьез. В городскую думу ныне одновременно поданы два прошения от домовладельцев одной и той же Драчевки, и оба прошения взаимно исключают друг друга. В одном прошении домовладельцы одной части Драчевки просят думу выселить с этой улицы лавчонки, торгующие подержанным платьем, так как, по их мнению, в этих лавчонках заключается главное зло, мешающее оздоровлению «зараженной» улицы. А в другом - владельцы домов, в которых эти лавчонки помещаются, хлопочут о том, чтобы их не выселили, так как это выселение обесценит их владения.
«Русское слово», 26 октября 1908 г.
Вчера в Московском университете наблюдалась картина, которая могла бы привести в восторг князя Мещерского.
На стене висело грозное объявление проректора:
«Напоминаю, что последний день взноса платы - 25 октября. Предупреждаю, что никаких отсрочек не может быть дано».
Канцелярия работала вовсю: кто мог, вносил деньги.
Триста человек, протянувших восемь лет гимназической лямки, поступивших в университет, вчера должны были расстаться с мечтой о высшем образовании.
Не так давно один из членов комитета пособия нуждающимся студентам, посещая квартиры обратившихся за помощью, набрел на такую веселенькую картинку:
«Квартирою» студента оказался угол в кухне. Койка, отделенная занавесочкой.
- Имеете какие-нибудь средства к жизни? - спрашивает член комитета.
- Имею.
- Какие же именно?
- Занимаюсь починкой сапог.
Действительно, оказалось, что студент кормится тем, что чинит обувь таким же обитателям углов, как и он сам.
Из года в год приходят два страшных для студенчества дня: 25 октября и 25 марта - дни избиения вифлеемских младенцев.
«Голос Москвы», 24 ноября 1909 г.
Есть в Москве ужасный промысел: это мусорщики и тряпичники.
На задних грязных дворах, в зловонных помойках они находят себе заработок, роясь в нечистотах и добывая оттуда все, что можно так или иначе использовать: склянки, гвозди, тряпки.
Особенно много этих промышленников перед заставами, на зловоннейших свалках. Своими железными крючьями с утра до вечера они разрывают нечистоты и все добытое в грязном виде, нечищенное, немытое, сваливают в огромные мешки и на плечах несут в столицу.
Редкие из них имеют квартиры и углы. Большинство живут по ночлежкам и, главным образом, ютятся в «Кулаковской крепости» и «Румянцевке» на Хитровом рынке. Да едва ли куда и пустят их еще.
- Уж очень они смердят, народ обижается! - аттестуют их съемщики квартир, народ невзыскательный, равно как и квартиранты их.
«Русское слово», 11 декабря 1909 г.
…Предо мной - обыватель «Хитровки». С обрюзглым лицом, не брит, не чесан, одет в рубище, но с умными, выразительными глазами.
- Снедь наша, - рассказывает он мне, - извлекается непосредственно из городских свалок и из помойных ведер ресторанов.
Кто этому поверит? Но то же подтверждают не только «хитровцы», не только потребители этой «снеди», но и лица, занимающие официальное положение, близкие к рынку и хорошо осведомленные.
Из места свалок нечистот добываются рубцы, легкие, ливер, испорченные яйца и фрукты.
Из помойных ведер и ящиков для отбросов извлекаются: так называемая «бульонка» (вываренное мясо), объедки рыбы, кур, обрезки сыра, колбасы, ветчины и т.п.
- Всех лучше по вкусу - это «крошка», - острит сопровождающий меня хитровец.
«Крошка» - это кушанье из тех же продуктов в мелком, искрошенном виде.
«Голос Москвы», 23 декабря 1909 г.
Вчера ночью при обследовании ночлежных домов Хитрова рынка выяснено крайнее переполнение ночлежек. В каждой квартире ночует вдвое, иногда и втрое больше нормального числа. В доме Кулакова при 828 местах ночует 1865 человек, в доме Ярошенко при 642 - 1487, в доме Румянцева при 847 - 1661 человек, в доме Рузской при 305 - 592 человека. Хитровское население, ютящееся в ночлежках, достигает почти 6 тысяч человек, а в ночлежных квартирах всего 2500 мест. Ночлежные дома в других частях города тоже переполнены.
«Газета-копейка», 4 октября 1910 г.
Наступили холодные ночи, а вместе с ними отошло для столичного пролетариата счастье (правда, не особенно завидное) ночевать под открытым небом.
Весной и летом вам приходилось, наверное, видеть у Кремлевской стены, на дальних дорожках Александровского сада, в глухих тупиках несчастных оборванцев обоего пола. Столичный пролетариат предпочитает спать на сырой земле, чем в душных, пропитанных ужасным запахом, ночлежках.
Воздух в них, действительно, таков, что непривычный человек может задохнуться. Нам лично известны два случая, когда студентам Московского университета при групповом осмотре одного ночлежного дома сделалось дурно от невозможного, спертого, проникнутого зловонием воздуха.
«Русские ведомости», 29 июня 1911 г.
Московская беднота - поденные рабочие, безработные, люди, по тем или иным причинам «сбившиеся с пути» и опустившиеся, а также нищие, как известно, питаются в харчевнях, дешевых трактирах, «обжорках» и с лотков. Пища, предлагаемая этому потребителю, в большинстве случаев такова, что есть ее может только совсем оголодавшийся человек.
Уже одна обстановка харчевен способна вызвать чувство брезгливости и у человека, видевшего всякие виды. Обыкновенно под них приспосабливаются дешевые, неудобные для жилья помещения, полутемные и сырые. Стены покрыты клочками изодранных, грязных и заплеванных обоев, за которыми ютятся тысячи тараканов, мокриц и клопов.
Полы грязные, покрыты сором и заплеваны; столы, за которыми едят посетители, только для вида стираются мочалкой и не очищаются от наросшей на них толстым слоем грязи, причем в трещины забиваются остатки пищи, разлагаются, издают неприятный запах. Кухни же харчевен еще грязнее и зловоннее помещения для посетителей «столовой»; здесь пар оседает на стены, на потолок, течет по ним грязными струйками, падает каплями, попадая в пищу; сотни тараканов-пруссаков ползают по стенам, столам, полкам и десятками попадают в кастрюли, котлы с пищей.
Обыкновенное «меню» харчевен: щи, каша, «жаркое», студень; бывает жареная и вареная рыба. Щи приготавливаются из небольшого количества дешевой, а потому часто провонявшей капусты, забалтываются мукой. Щи напоминают помои. Мясо к ним подается по желанию, за особую плату; оно черное, сухое и безвкусное, потому что питательные вещества его давно уже успели вывариться. Для «жаркого» употребляется мясо, начавшее издавать «душок». Покупается мясо для харчевен из остатков самых низких сортов; знатоки уверяют, что в некоторых харчевнях не редкость и мясо павших животных. Рыба появляется в харчевнях только в тех случаях, когда она приобретается по очень дешевой цене, т.е. более чем сомнительной свежести; ее варят, жарят, сдабривая крепкими приправами, отбивающими неприятный запах. Студень представляет из себя подозрительную серовато-сырую массу, в которой попадаются и колбасная шелуха, и кусочки рыбы, и мясо непонятного происхождения, и тараканы.
Однако, несмотря часто на явную недоброкачественность этих кушаний, продаются они недешево: рабочему, чтобы наесться досыта, приходиться затратить 20-25 копеек, что при случайном заработке в 80 копеек (в летнее время) является большим расходом; к тому же, после этой пищи потребитель сплошь и рядом страдает расстройством пищеварительных органов, особенно в летнее время, когда такие пищевые продукты, как мясо и рыба, подвергаются быстрой порче. Поэтому-то большинство рабочих летом предпочитает питаться всухомятку - таранью, луком и хлебом; хотя это и не так сытно, зато уже не противно.