Страница 19 из 47
Надеюсь, им там нравится. Там очень высокие потолки.
Лидия Маслова
Снимите это немедленно
Арендуя чужое, понимаешь себя
В моей позднесоветской юности словосочетание «съемная квартира» вызывало в мозгу целый вихрь самых порочных ассоциаций и разнузданных картинок: представлялся сразу какой-то плешивый владелец подпольного цеха по пошиву американских джинсов, через сложную цепочку знакомых арендующий «однушку» в Чертаново, чтобы водить туда любовницу. А еще лучше, нагляднее - проституток, тоже арендованных во временное пользование. Вообще, между съемом квартиры и съемом женщины за наличный расчет можно проследить не только прямую причинно-следственную связь, но и более глубокую психологическую, а то и философскую. Тут ты платишь не только за чьи-то квадратные метры, но и за чью-то возможность изолироваться, отгородиться от окружающего хаоса и агрессии на маленьком клочке относительного комфорта, спокойствия и безопасности. Там ты оплачиваешь не только пользование чьим-то телом, но и возможность не быть одному. Тут ты меняешь резаную бумагу на чужое пространство, там - на чужое время. Становится ли оно при этом твоим - вот драматический вопрос, от ответа на который зависит душевная гармония человека, вынужденного жизненными обстоятельствами снимать что-то или кого-то.
Даже в сегодняшней ситуации, когда съем квартиры - повсеместная и вроде бы даже банальная практика, а присущая этому мероприятию авантюрная романтика на первый взгляд как будто не видна за скучной канцелярской формулировкой «аренда жилья», все равно поиски подходящей фатеры имеют неистребимый оттенок какой-то сомнительности. В сознании счастливых обладателей столичной жилплощади, особенно тех, которые живут в ней с рождения и не замечают своего счастья (как не замечает здоровый человек счастья обладания двумя ногами и руками, понятного инвалиду), ситуация найма квартиры все-таки представляется чем-то малопочтенным, приличным разве что каким-нибудь студентам, гастарбайтерам и вообще лузерам, не способным заработать на приличное ПМЖ. Есть предубеждение, что от хорошей жизни квартиру не снимают, да и не жизнь в ней никакая, а сплошное хождение по мукам и бытовая неустроенность, когда не знаешь, куда звонить сантехнику. Есть, правда, баснословные квартиры, которые снимают иностранные специалисты, но это арендаторство класса «премиум» отличается от обычного примерно так же, как валютная проституция от вокзальной. В обоих, однако, случаях посредник-риэлтор является на диво точным аналогом сутенера, паразитирующего на взаимном человеческом недоверии и подозрительности. Это, безусловно, самая демоническая фигура в цепочке между искателем временного пристанища и домовладельцем - и самая познавательная в плане наблюдения за бесчисленными разновидностями лицемерия.
Я, например, недавно приобрела довольно травматический опыт, когда моя квартирная хозяйка, которой я год доказывала всяческую опрятность, пунктуальность и аккуратность платежей, задалась вполне справедливым вопросом о повышении арендной платы, но почему-то постеснялась обратиться ко мне напрямую, а внезапно привела почтенную женщину-риэлтора лет пятидесяти, которая и объявила мне щекотливую новость. При этом она слупила с меня половину новой арендной платы за то, что целый час переписывала мои паспортные данные в бланк договора, а удовлетворенно пересчитав тысячные купюры, торжественно благословила меня на дальнейшее проживание в помещении: «Я вам так скажу, как всем своим клиентам говорю: мир этому дому». Впечатление это произвело на меня примерно такое, как если бы сутенер, запихивая в карман бабки, перекрестил проститутку с клиентом: «А теперь, дети мои, идите и будьте счастливы».
Параллели между публичным домом и сдаваемой внаем квартирой бесконечно соблазнительны. Однажды приятель, намеревавшийся продать мне свою квартиру, привел меня на смотрины жилья. На кухонном столе рядом со стереомагнитолой и бутылкой виски беззастенчиво возвышались два фаллоимитатора: хату снимали на паях несколько джентльменов для удобства своей насыщенной личной жизни. «Там у меня семья, а тут у меня - отдых», - сказал мне потом один из съемщиков. Но даже и без очевидных признаков разврата в любой съемной квартире, даже самой шикарной и ухоженной, неизбежно чувствуется запашок борделя. Иногда это ощущение совершенно необъяснимо: то ли зубные щетки в ванной стоят как-то не так, как в приличном доме, то ли книжки на полках странно сочетаются, но во всем сквозит специфическая энергетика квартиры легкого поведения, у которой нет моральных принципов, внутреннего стержня в лице постоянного хозяина и которая впитывает слишком много разнообразных человеческих эманаций самого беспокойного, нервического толка.
Впрочем, возможно, это личные субъективные впечатления, обусловленные особенностями тех съемных квартир, в которых мне доводилось бывать, но из-за них меня долгое время пугала сама мысль о том, что и я могу сделаться нанимателем чужого жилья. Сейчас я уже почти жалею, что в ранней молодости, когда завелись первые деньги, на которые при желании можно было отселиться от мамы и таким образом нормализовать с ней отношения, я пожадничала и побоялась пуститься в скитания по съемным квартирам. Можно долго спорить, нужен ли человеку такой опыт, если есть возможность его не иметь: все-таки он сопровождается букетом сомнительных прелестей, начиная от риска быть цинично облапошенным и попасть на бабло и заканчивая милейшей хозяйкой, которая имеет обыкновение без предупредительного звонка вваливаться на чай с конфетами и разговорами за жизнь. Но если абстрагироваться от массы неприятных мелочей и взглянуть шире, то съемная квартира - это всегда возможность пожить какой-то параллельной, не своей, двойной жизнью. Мне кажется, что человек, никогда не снимавший квартиру, чего-то все-таки недопонимает о себе и мироустройстве.
Начав уже в довольно взрослом возрасте снимать сначала дачу, а потом квартиру, я неожиданно обнаружила, что, брезгуя съемом как нерациональной тратой денег, я долгое время лишала себя такого занятного, хотя на чей-то взгляд, может, и парадоксального кайфа, которым сопровождается обживание территории, на которой еще не остыли следы враждебного, в общем-то, присутствия посторонних людей: еще вчера на этой бельевой веревке сохли заштопанные носки маляра-таджика, а эта вытяжка над плитой еще хранит ароматы пирожков с котятами, которые жарила на машинном масле неопрятная толстуха в бигудях. И вот все эти следы прежних обитателей, осквернивших место, которое ты теперь облюбовал для себя, предстоит стереть и нанести вместо них свои - застолбить, пометить свой участок, вымести в дальний угол сознания, как оставленный прежними жильцами мусор, мысль, что никакой этот участок на самом деле не твой и твоим никогда не будет. Эффективнее всего при этом абстрагироваться от самого понятия «собственности» как условного, относительного и зыбкого - это очень русское, очень опасное и очень приятное состояние ума. Оно накрывает, когда между тобой и съемной квартирой (которая ведь в принципе может и не принять тебя, отторгнуть, так что ты при всем желании не сможешь ни спать в ней толком, ни есть) проскакивает искра взаимной симпатии, происходит «контакт», - и это состояние похоже на действие тех коварных наркотиков, которые дают страшное, но захватывающее ощущение, что твое сознание, на которое ты так полагался, абсолютно тебе не принадлежит.
С квартирой, на которую у тебя есть свидетельство с печатью, ты хочешь не хочешь, а идентифицируешься, это как бы часть твоей личности, продолжение тебя самого, в том же примерно смысле, в котором называют «второй половиной» жену, пропечатанную у тебя в паспорте. Квартира, где тебя вчера еще и в помине не было и запросто может не быть уже завтра, - это место, в котором ты можешь раствориться, почувствовать себя несуществующим, растождествиться со своим «Я» как с чем-то прочным, незыблемым, неизменным, и таким образом приобрести дополнительную степень свободы. Хотя, наверное, есть масса людей, которым таких острых ощущений и даром не надо, а тем более за тысячу у.е. в месяц. Между тем по количеству вырабатываемых эндорфинов процесс обживания снятой квартиры сопоставим с состоянием самой пылкой влюбленности, которая тоже предполагает пошаговое превращение прежде чужого, постороннего человека в своего, родимого. Все это, разумеется, чревато тем, что зайдя в этом «освоении» достаточно далеко и уже самонадеянно начав считать этот упоительный процесс необратимым, можно испытать травматический шок от того, как стремительно он может пойти вспять: хозяйский сын встретил девушку своей мечты и скоропостижно женится, хозяйская дочка отчаялась сделать карьеру в Голливуде и благоразумно возвращается на родину, бывший хозяйский муж претендует на свою долю недвижимости, и вот вы уже не знаете, к кому бы из друзей напроситься переночевать и куда вывозить накопившиеся книжки. Из-за этого отсутствия уверенности в завтрашнем дне жизнь в съемной квартире меняет человека - и снаружи, накладывая отпечаток на его бытовые привычки, но главное, изнутри, не только ослабляя собственническую жилку, но и закаляя характер, воспитывая в нем самурайскую привычку быть готовым в любой момент к чему угодно и ни к чему не привязываться.