Страница 43 из 45
На Ленинском около мэрии развлекается, как может, местная эмо-молодежь. Из магнитофона доносится громкая, но не особенно омерзительная музыка. Прошел еще пару кварталов, посидел на веранде летней кафешки.
Удивительно, но за эти неполные два дня я как-то привык к Норильску. Не то чтобы полюбил или там сроднился с ним, разумеется, нет, а вот именно что привык. Самую малость, но все же. Немного привык к его строгим улицам и красивым облезлым домам. К его диковатым индустриальным пейзажам. Промелькнула даже мысль, что если бы вдруг возникла необходимость провести здесь несколько месяцев, не больше, в длительной командировке, например, за хорошее вознаграждение, это не стало бы большой проблемой. Конечно, зимой здесь люто, но ничего, как-то, наверное, можно выжить, люди ведь живут. Здесь можно жить, да. Хотя лучше все-таки жить не здесь, а в более приспособленных для этого местах.
IV.
Перед вылетом из аэропорта «Алыкель» Ил-86 снова начудил: выехал на взлетку, проехал ее своим ходом из конца в конец, лихо развернулся прямо на полосе, как какая-нибудь «Волга» на загородном шоссе, потом остановился, врубил двигатели на всю катушку, разогнался и полетел в Москву.
В Домодедово купил «Спорт-Экспресс». Выяснилось, что в первом туре чемпионата России по мини-футболу «Норильский никель» продул ЦСКА со счетом 0:5. Почувствовал что-то вроде легкой досады, чему немало изумился.
Электричка ехала из аэропорта в Москву мимо зеленых лесов и полей. Надо же, деревья, высокие, с густой зеленой листвой. В Норильске с деревьями напряженка, вернее, их там вообще нет, то есть совсем. А тут - зеленые деревья.
Если кто скажет, что в Москве нечем дышать и вообще плохая экология, то он… в общем, он будет не прав.
* МЕЩАНСТВО *
Эдуард Дорожкин
Партита для тяпки соло
Эволюция загородной жизни
Кто- то точно подметил, что с понятием «дача» по глубине может соперничать только понятие «Бах». Борис Пастернак, узнав от Лидии Чуковской о своем исключении из Союза писателей, задал один-единственный вопрос: «Как вы думаете, дачу отнимут?» Нобелевского лауреата, культового поэта, интересовала не судьба написанного и даже не будущее семьи, над которой очевидным образом нависла опасность. Страх за себя, за родных и за написанное был ничтожен по сравнению с ужасом от возможной потери дачи в Переделкине. «За забором сеет репу и бурак запредельный член Литфонда, Пастернак», -напишет потом Андрей Вознесенский, обосновавшийся по соседству, в бывшей фединской даче.
Любовь русского человека к даче поистине беспредельна и частенько запредельна - потому что иррациональна, неразумна и опасна. Писательский поселок в Переделкине - отличная иллюстрация той часто оспариваемой сейчас мысли, что А. П. Чехов был выдающийся знаток русской жизни и пророк похлеще Достоевского. Распиленный пролетарскими писателями на гектарные участки сосновый бор, принадлежавший вместе с главной усадьбой роду Самариных, - совершеннейший «Вишневый сад», только без признаков символизма. Вся дачная история России - история разрезания чьего-то чужого большого на свое, но маленькое. Процесс неостановимый, необратимый - и оттого, как ни горько это сознавать, он представляется абсолютно закономерным.
Первые «дачники» в современном смысле - истомленные городом лоботрясы, любители пленэра, прогулок при луне и сторонники теории, что на свежем воздухе лучше пьется, - появились как раз в чеховские годы. До того загородная культура за редчайшими исключениями была величественной, усадебной. Первые «дачи» были отчаянно похожи на барские дома - только с меньшим размахом. Примеры таких сооружений сохранились в Репине, один дом есть в Переделкине; часть таллинского Кадриорга застроена домами того времени с необъятными террасами, для пущей красоты остекленными разноцветными стеклышками.
Массовым дачное движение становится в 20-е годы. Государство, озабоченное вопросом, чем бы еще отметить выдающихся своих сынов, решает наградить их загородом. Для высшего партийного состава строится поселок Новь в Барвихе, выдающихся ученых и работников искусств отправляют куда подальше - на Николину Гору, еврейской культурной и научно-технической интеллигенции отдают Малаховку и Кратово, артисты селятся в Валентиновке. Так начинается советская дачная культура - одно из самых выдающихся явлений, рожденных советским строем, которое до слез обидно было потерять.
Дома были в основном деревянные: к срубу, собранному в лучших традициях русского зодчества, пристраивался второй этаж и бесконечные веранды, открытые и закрытые. На веранду вывешивался абажур с бахромой, дровами, полученными из сваленных здесь же, на участке, деревьев, топилась печка, в сарай, выкрашенный ядовитой зеленой краской, запирался велосипед с вечно заклинивавшим звонком, передававшийся из поколения в поколение. Важно отметить, что хорошая советская дача всегда стояла на лесном участке. Тем, кто порасторопнее, нарезали сосновый бор; тем, кто поплоше, - сосново-еловый, ну а всяким там ДСК «Планировщик» и «Снабженец» - уже с преобладанием лиственных пород. В этом дача, конечно, была прямым оппонентом дворянской усадьбе, стоявшей, как известно, на пригорке с видом на окрестные луга, леса и реки. Свои луга. Свои леса. Свои реки.
Невозможно вспомнить ни одного сколько-нибудь значительного государственного деятеля, военного, деятеля культуры, ученого или хозяйственного работника, который не жил бы на даче. Как? У вас нет дачи? Значит, жизнь пошла под откос, дала трещину, не задалась. Ради дач совершали преступления, подчас чудовищные: Вышинский репрессировал большевика Серебрякова единственно для того, чтобы завладеть его дачей на Николиной горе. Сейчас потомки палача и жертвы живут под одной крышей: по дачным поселкам тоже прокатилась волна реабилитаций, и выживших родственников снова принимали в члены кооператива.
В пейзажном смысле дачи сильно отличались от деревень. Высокие потолки, отсутствие огородов, какая-то некуркулистость, что ли, страшно диссонировали с традиционным сельским укладом. С деревенскими дачные дружбу не водили, но и до открытого противостояния не доходило. Благодаря дачникам строились дороги, проводилось электричество, газ, улучшалось «снабжение». Самый легендарный поселок той поры - Николина Гора, где собрался цвет мировой культуры и науки: достаточно назвать Прокофьева, Капицу, Туполева. Это сейчас главное семейство на Николиной - Михалковы, но так было далеко не всегда. Когда смотришь на старый план поселка, понимаешь, что размер дачи в советское время не зависел от величины таланта: талант давал только право на дачу, а дальше уж сам, как извернешься. В результате получалось, что участок композитора Старокадомского (и дом тоже) значительно больше прокофьевского. Николина Гора была еще и первым дачным поселком Подмосковья, где дачи начали под шумок сдавать, породив таким образом еще один тип дачника - дачника-съемщика. Некоторые семьи живут в съемных дачах из поколения в поколение и стали уже большими никологорцами, чем сами никологорцы.
Хрущев дал старт столь радикальному изменению представлений о даче, что само это понятие придется еще долго отмывать от чудовищных шестисоточных напластований. «Мы на даче» теперь обозначало: мы в грязи, на грядках, с лейкой, посыпаем нитроаммофоской капусту, которую пытается сожрать безобидная c виду белая бабочка. Пепин, «пятьсотграммовка», белый налив мешаются в моей памяти с розовой брикаделью (помидор), «Комсомолкой» (клубника) и поздней Владимирской (кажется, вишня; вся померзла). Самый шестисоточный цветок - астра. На первосентябрьской линейке детей с Николиной всегда можно было отличить от питомцев СТ «Железнодорожник»: никологорские приносили гладиолусы, купленные в соседних деревнях, а нищие шестисоточники - скромные астры, плод собственного тяжкого труда. Шесть соток - вот действительно постыдная страница нашей истории. Сколько здоровья угроблено на выращивание этого бессмысленного укропа, ревеня, на сбор колорадского жука в поллитровые банки и набор воды во все подходящие и неподходящие емкости в те два часа в неделю, когда воду включали. Гамак на этой, с позволения сказать, даче смотрелся непозволительной роскошью. Соседи, завидев такое, крутили пальцем у виска.