Страница 10 из 111
* * *
Многие, соприкасаясь с монахами вообще и со Старцем Силуаном в частности, не видят в них ничего особенного, и потому остаются неудовлетворенными и даже разочарованными. Происходит это потому, что подходят они к монаху с неверною меркою, с неправильными требованиями и исканиями.
Монах пребывает в непрестанном подвиге, и нередко чрезвычайно напряженном, но православный монах — не факир. Его совершенно не увлекает достижение посредством специальных упражнений своеобразного развития психических сил, что так импонирует многим невежественным искателям мистической жизни. Монах ведет сильную, крепкую, упорную брань, некоторые из них, как Отец Силуан, ведут титаническую борьбу, неведомую миру, за то, чтобы убить в себе гордого зверя, за то, чтобы стать человеком, подлинным человеком, по образу совершенного Человека Христа, т. е. кротким и смиренным.
Странная, непонятная миру христианская жизнь; все в ней парадоксально, все в порядке как бы обратном порядкам мира, и нет возможности объяснить ее словом. Единственный путь к уразумению — это творить волю Божию, т. е. блюсти заповеди Христа; путь, указанный Им Самим.
Монах Силуан, после данного ему Господом откровения, твердо стал на духовном пути. С того дня его «любимою песнью», как сам он выражался, становится:
«Скоро я умру, и окаянная душа моя снидет в тесный черный ад, и там один я буду томиться в мрачном пламени и плакать по Господе: Где Ты, свет души моей? Зачем Ты оставил меня? Я не могу жить без Тебя».
Это делание скоро привело к миру души и чистой молитве. Но даже и этот огненный путь 17 оказался некратким.
Благодать уже не оставляет его, как прежде; он ощутимо носит ее в сердце; он чувствует живое присутствие Бога; он полон удивления пред милосердием Божиим; глубокий мир Христов посещает его; Дух Святой снова дает ему силу любви. И хотя теперь он уже не тот неразумный, что был прежде; хотя из долгой и тяжелой борьбы он вышел умудренным; хотя из него выработался великий духовный борец, — однако и теперь страдал он от колебаний и изменчивости человеческой натуры и продолжал плакать невыразимым плачем сердца, когда умалялась в нем благодать. И так еще целых пятнадцать лет, доколе не получил он силу одним мановением ума, никак не выражаемым внешне, отражать то, что раньше тяжело поражало его.
* * *
По мере того, как возрастали благодатные посещения по силе своей и продолжительности, возрастала в душе Силуана благодарность Богу:
«О Господи, как же Тебя благодарить за эту новую неисповедимую милость: невежде и грешнику Ты открываешь тайны Свои. Мир погибает в оковах отчаяния, а мне, последнему и худшему всех, Ты открываешь вечную жизнь. Господи, не могу я один, дай всему миру познать Тебя».
Постепенно в молитве его начинает преобладать скорбь о мире, не ведающем Бога. «Молиться за людей — это кровь проливать», — говорил Старец, Духом Святым наученный любви Христовой.
Любовь Христова есть блаженство ни с чем не сравнимое в мире сем, и вместе с тем любовь эта есть страдание, большее всех страданий.
Любить любовью Христа — это значит пить чашу Его, ту чашу, которую Сам Человек-Христос просил Отца «мимонести».
Чрез чистую умную молитву подвижник научается великим тайнам духа. Сходя умом в сердце свое, сначала вот это — плотяное сердце, он начинает проникать в те глубины его, которые не суть уже плоть. Он находит свое глубокое сердце, духовное, метафизическое, и в нем видит, что бытие всего человечества не есть для него нечто чуждое, постороннее, но неотделимо связано и с его личным бытием.
«Брат наш есть наша жизнь», — говорил Старец. Чрез любовь Христову все люди воспринимаются, как неотъемлемая часть нашего личного вечного бытия. Заповедь — любить ближнего, как самого себя, — он начинает понимать не как этическую норму; в слове как он видит указание не на меру любви, а на онтологическую общность бытия.
«Отец не судит никого, но весь суд дал Сыну… потому что Он Сын человеческий» (Ио. 5, 22–27). Сей Сын человеческий, Великий Судья мира, — на Страшном Суде скажет, что «единый от меньших сих» есть Он Сам; иными словами, — бытие каждого человека Он обобщает с Своим, включает в Свое личное бытие. Сын человеческий — все человечество, «всего Адама», воспринял в Себя и страдал за всего Адама. Апостол Павел говорит, что и мы должны иметь тот же образ мыслей и чувств, тот же строй жизни, что и во Христе (Фил. 2, 5).
Дух Святый, уча Силуана любви Христовой, давал ему действительно жить этой любовью, воспринимать в себя жизнь всего человечества. Молитва последнего напряжения, с глубоким плачем о всем мире, роднила и связывала его крепкими узами со «всем Адамом». Для него, пережившего воскресение души своей, стало естественным воспринимать каждого человека, как вечного брата своего. В земной жизни есть известный последовательный черед 18, но в вечности все мы едино, и потому каждый из нас должен заботиться не только о себе, но и об этом всеединстве.
После опыта адских страданий, после указания Божия; «держи ум твой во аде», для Старца Силуана было особенно характерным молиться за умерших, томящихся во аде, но он молился также и за живых и за грядущих. В его молитве, выходившей за пределы времени, исчезала мысль о преходящих явлениях человеческой жизни, о врагах. Ему было дано в скорби о мире разделять людей на познавших Бога и на непознавших Его. Для него было несносимым сознавать, что люди будут томиться во «тьме кромешной».
Помним его беседу с одним монахом-пустынником, который говорил:
— Бог накажет всех безбожников. Будут они гореть в вечном огне.
Очевидно ему доставляло удовлетворение, что они будут наказаны вечным огнем. На это Старец Силуан с видимым душевным волнением сказал:
— Ну, скажи мне, пожалуйста, если посадят тебя в рай, и ты будешь оттуда видеть, как кто-то горит в адском огне, будешь ли ты покоен?
— А что поделаешь, сами виноваты, — говорит тот. Тогда Старец со скорбным лицом ответил:
— Любовь не может этого понести… Нужно молиться за всех.
И он действительно молился за всех; молиться только за себя стало ему несвойственным. Все люди подвержены греху, все лишены славы Божией. (Рим. 3, 22). Для него, видевшего уже в данной ему мере славу Божию и пережившего лишение ее, одна мысль о таковом лишении была тяжка. Душа его томилась сознанием, что люди живут, не ведая Бога и Его любви, и он молился великою молитвою, чтобы Господь, по неисповедимой любви Своей, дал им Себя познать.
До конца своей жизни, несмотря на упадающие силы и болезни, он сохранил привычку спать урывками. У него оставалось много времени для уединенной молитвы; он постоянно молился, меняя, в зависимости от обстановки, образ молитвы, но особенно усиливалась его молитва ночью, до утрени.
Тогда молился он за живых и усопших, за друзей и врагов, за всех.
* * *
Что же мыслил, что переживал, что говорил он Богу в долгие ночи молитвы за мир?
Примером таких молитв могут служить некоторые записи Старца; они дают возможность весьма большого приближения к этой тайне души ушедшего от нас святого мужа.
Слова этих молитв произносятся очень медленно одно за другим. Каждое слово с силой, глубоко захватывает все существо человека. Весь человек собирается воедино; собирается весь даже физически. Дыхание изменяется, делается стесненным, или, лучше сказать, — затаенным, чтобы своею «дерзостью» не нарушить устремления и внимания духа.
Весь ум, все сердце, все тело до костей — все собирается воедино. Ум безвидно мыслит мир; сердце безвидно живет страданием мира, и в нем самом страдание достигает последнего предела. Сердце, вернее, все существо объято плачем, погружено глубоко в плач.
Не многословны молитвы Старца, но они продолжались очень подолгу.
17
Единственно правильный путь есть путь сознания своего недостоинства быть с Богом, сознания своей погибели и плача о помиловании, путь покаяния. «Аще сотворите вся повеленная вам, глаголите яко раби неключими есмы, еже должны бехом сотворите, сотворихом». — Все заповеди мы обязаны выполнять, но благодать Духа Святаго и Царствие Божие дается не за дела, а исключительно по милости Божией. Старцу Силуану и было дано указание — не искать благодатных состояний, счеть себя недостойным их, и добиваться «держанием ума во аде» глубоко искреннего от всей души сознания, что он падшее существо, недостойное Царствия Божия и каких-либо даров от Бога, что его дела и подвиги сами по себе не имеют положительной цены без смирения, а могут удалить от Бога. Предлагалось увидеть грехи свои бесчисленными, как песок морской, увидеть и бессилие, невозможность своими подвигами победить их, придти к нищете духа, которая есть начальная ступень к особому благодатному смирению. Это все и познал Старец, как далее видно из его собственных слов.
18
т. е. чередование одного с другим.