Величие Бога в проповеди

Они поженились через три года после знакомства, спустя пять месяцев после его назначения на должность пастора в Нортгемптоне. У них родилось одиннадцать детей: восемь дочерей и три сына. Несмотря на то что их отец проводил за письменным столом по тринадцать часов в день, дети уважали его и никогда не давали повода для осуждения семьи в глазах других.

Хорошо это или плохо, но Эдвардс мало времени уделял пасторской заботе: он не регулярно навещал прихожан своей церкви (в церкви на 1735 год насчитывалось 620 человек). Он посещал больных, часто проповедовал на больших собраниях верующих, живущих по соседству, обучал детей, выслушивал всех, кто обращался к нему за советом. Сам о себе Эдвардс говорил, что он не особенно общительный человек и что его призвание — проповедовать и писать, чем, по его мнению, он может принести большее благо душам людей и способствовать делу Христа[40]. В течение первых лет служения пастором в Нортгемптоне он проповедовал два раза в неделю: один раз — в воскресенье, другой — посреди недели, на вечернем богослужении. Проповеди тогда длились час, а то и дольше.

Еще студентом колледжа Эдвардс принял и записал семьдесят решений. Выше я уже приводил некоторые из них. Например: «Решено, буду жить изо всех сил, покуда жив»[41]. Для него это означало изучать богословскую науку со всей страстью. Он очень строго придерживался своего расписания. Он говорил: «Христос воскрес из могилы рано утром, чем и нам заповедал вставать рано»[42]. Обычно он вставал часа в четыре-пять утра и сразу приступал к работе. В его руке всегда была ручка, его мозг запечатлевал каждую мысль, а рука фиксировала ее на бесконечных страницах тетрадей. Находясь в пути, он прикалывал к своей одежде клочки бумаги с записанными на них мыслями, пришедшими к нему в голову по дороге.

Вечером, после ужина и часа, проведенного с детьми, Эдвардс возвращался к своим занятиям (в противоположность многим нынешним проповедникам, которые вечером распластываются на диване или заседают на собрании финансового комитета церкви). Однако были и исключения. Двадцать второго января 1734 года он написал в своем дневнике: «Считаю, что если я пребываю в хорошем расположении духа и готов к созерцанию божественных истин, то будет лучше не прерываться на ужин»[43].

При его росте (под два метра) и весьма слабом здоровье подобные слова могут показаться нам странными. Однако Эдвардс внимательно следил за тем, как и что он ест, а также и за физической нагрузкой. Все было рассчитано им так, чтобы максимально использовать силы своего организма для работы со Словом. Он воздерживался от любой пищи, от которой ему становилось плохо или клонило ко сну. Зимой он тренировал свое тело — колол дрова, а летом совершал конные и пешие прогулки по полям.

Однажды он написал о своих прогулках на природе: «Иногда в хорошую погоду я больше расположен к восприятию красот мира, чем к изучению серьезных религиозных вопросов»[44]. Итак, у Эдвардса тоже были трудности. Однако для него они заключались в борьбе не между природой и Богом, а между двумя различными восприятиями Бога:

Это было в 1737 году. Прогуливаясь по лесу для подкрепления своего здоровья, в отдаленном уголке я спешился с коня, по своему обыкновению, для божественного созерцания и молитвы. И было мне весьма удивительное видение (что для меня довольно необычно): я узрел Сына Божьего, посредника между Богом и человеком, и Его прекрасную, великую, полную, чистую и сладостную благодать, любовь, кротость, нежную снисходительность… Длилось это, как мне показалось, с час. И почти все это время из моих глаз лились слезы, я громко плакал[45].

Нельзя описать его любовь к славе Божьей, которая явилась ему через природу. Она сыграла значительную роль в формировании его способности восхищаться величием Бога и способности к воображению, что нашло свое непосредственное отражение в его проповедях.

Как пастор, Эдвардс совершил ряд досадных промахов, которые зажгли фитиль бомбы, взорвавшейся впоследствии. Это стоило ему пасторской должности. Однако истинной причиной его отстранения, скорее всего, стало его смелое, открытое свержение старых и многолетних традиций, сформировавшихся в Новой Англии. Например, он отрицал бытующее в то время мнение, что исповедание Иисуса своим Господом и Спасителем не обязательно для принятия участия в Вечере Господней. Эту точку зрения на протяжении долгого времени отстаивал его дед. Стоддард воспринимал вечерю как таинство, данное для спасения. Эдвардс же счел такое мнение противоречащим Писанию и написал по этому поводу книгу. Однако в пятницу, 22 июня 1750 года, было оглашено решение о его отставке, а 1 июля Эдвардс прочитал свою последнюю, прощальную проповедь. Тогда ему было 46 лет. Он отдал служению церкви почти половину своей жизни.

В те времена Эдвардс стал искрой, которая зажгла пламя Великого пробуждения в Новой Англии. Особенно «жарко» было в 1734—1735-й и 1740–1742 годы. Практически все его работы, опубликованные во время служения в Нортгемптоне, были посвящены объяснению, защите и продвижению вперед того, что он почитал за удивительные дела Бога, а не просто за истерику чувств. Нельзя забывать и тот факт, что аудитория Эдвардса была гораздо шире и не ограничивалась только прихожанами его церкви. Он прекрасно осознавал, что Церковь Христа выходит далеко за границы нортгемптонской церкви и его голос слышен везде. Некоторые из его работ были опубликованы сначала в Англии, т. е. раньше, чем у него на родине.

После ухода из церкви Нортгемптона он принял приглашение и стал пастором и миссионером в Сток- бридже, Западном Массачусетсе. Эдвардс проработал там вплоть до 1758 года, после чего стал президентом Принстонского университета.

Семь лет, проведенные в захолустном Стокбридже, стали годами очень продуктивной работы, и к 1757 году он уже воспринимал новое место как свой дом. Поэтому, получив 19 октября 1757 года приглашение в Принстонский университет, Эдвардс написал письмо попечительскому совету в Принстон и сообщил, что считает себя неготовым к подобной работе. Он, в частности, писал: «Мое тело во многих отношениях особенно несчастно, бессодержательно, неуклюже — большое, худощавое, физически слабое; со мной часто случаются приступы детской неуверенности, в голосе и манере держаться сквозит презрение, и, кроме того, неуклюжесть и скованность делают меня фактически неспособным вести разговор, а тем более управлять колледжем».

Он продолжает: «К тому же я очень слабо разбираюсь в различных науках, особенно это касается алгебры, высшей математики, греческой классической литературы. Мои знания греческого языка ограничены познаниями Нового Завета». Остается только удивляться тому, как он, несмотря на тяжелый тридцатилетний труд пастора, сохранил свои знания древнееврейского языка. Эдвардс говорил, что никогда не хотел бы преподавать языки. Единственное исключение он сделал бы для древнееврейского языка: «Я готов работать над ним, улучшать его, обучая и других». Такое желание весьма характерно для человека, стремящегося совершенствоваться в познании языков, на которых была написана Библия. Затем он поведал о тех книгах, которые хотел бы написать, и попросил разрешения отклонить приглашение, так как он хотел посвятить себя работе над тем, что действительно приносило ему радость: «Мое сердце переполнено желанием заниматься любимым делом, и я не хотел бы отказаться от этого в будущем»[46].

По личному приглашению Эдвардса попечительский совет университета прибыл в Стокбридж. Члены совета единодушно проголосовали за Эдварса, они сказали, что он просто обязан принять их приглашение и стать ректором университета. Эдвардс искренне растрогался и тут же согласился. Он прибыл на новое место в 1758 году. Тринадцатого февраля ему сделали прививку против ветряной оспы. Поначалу никаких осложнений не было. Однако через некоторое время у него повысилась температура, в горле появились гнойники, и это не позволило ему принимать лекарства. Он умер 22 марта 1758 года. Ему было 54 года.

40

Ibid., l: xxxviii.

41

Dwight, Memoirs, in Ba