Посредник

Он регулярно делал физические упражнения: заставлял себя преодолевать свойственную заключенным апатию и раз десять в день принимался отжиматься от пола и бегать на месте. На ногах у Саймона были все те же кроссовки и носки, из одежды — те же шорты и футболка, и он понимал, что от него должно ужасно пахнуть. Он аккуратно пользовался парашей, стараясь не запачкать пол, и был благодарен, что ее через день выносили.

Кормили его однообразно, но довольно сытно, как правило, чем-то жареным или просто холодным. Бритвы у Саймона, естественно, не было, и на его лице уже начали пробиваться усы и бородка. Волосы у него тоже отросли, и он пытался причесывать их пятерней. Однажды Саймон попросил и в конце концов получил пластмассовое ведро с холодной водой и губку. Он и не предполагал, что человек может испытывать такую благодарность за возможность помыться. Молодой человек разделся догола, отодвинув шорты как можно дальше по цепи, чтобы не намочить, и обтер губкой все тело, стараясь тереть кожу изо всех сил. После мытья Саймон почувствовал себя новым человеком. Но никаких попыток бегства он не предпринимал. Разорвать цепь было невозможно, а дверь запиралась снаружи на две задвижки.

В промежутках между физическими упражнениями Саймон пытался хоть чем-то занять свой ум: вспоминал стихи, которые когда-то учил наизусть, делал вид, что диктует свою автобиографию невидимой стенографистке, стараясь как можно подробнее припомнить все, что произошло с ним за двадцать один год жизни. И разумеется, он думал об Америке — о Нью-Хейвене. Нантакете, Йейле и Белом доме. Он думал о том, как поживают его родители; ему очень хотелось, чтобы они за него не беспокоились, но он подозревал, что надеяться на это не стоит. Если бы только передать, что с ним все в порядке, что держится он молодцом, если учесть…

В дверь трижды отчетливо постучали. Саймон взял мешок и натянул его на голову. Ужин или уже завтрак?..

В тот же вечер, уже после того, как Саймон Кормак уснул и когда Самми Сомервилл под мирное посапывание магнитофона в розетку уже нежилась в объятиях Куинна, пятью часовыми поясами западнее, в Белом доме кризисный комитет собрался на вечернее заседание. Кроме членов кабинета и начальников служб, на нем присутствовали также Филип Келли из ФБР и Дэвид Вайнтрауб из ЦРУ.

Как почти ежедневно в течение последних двух недель, они прокручивали очередные записи разговоров Куинна с Зиком, вслушиваясь в скрипучий голос английского бандита и добродушную мелодичную речь американца, старающегося его успокоить.

Когда пленка кончилась. Хьюберт Рид побелел от ужаса.

— Боже, — пробормотал он, — теперь стамеска и молоток. Это же зверь какой-то!

— Спору нет, — отозвался Оделл. — Но теперь мы по крайней мере знаем размер выкупа. Два миллиона долларов. В алмазах. Возражения есть?

— Нет. конечно, — ответил Джим Доналдсон. — Страна легко заплатит эти деньги за сына президента. Но меня удивляет, что переговоры заняли две недели.

— Это еще быстро, во всяком случае, так мне сказали, — возразил Билл Уолтерс. Дон Эдмондс из ФБР согласно кивнул.

— Записи, сделанные в квартире, слушать будем? — осведомился вице-президент.

Желания никто не выразил.

— Мистер Эдмондс, каково ваше мнение насчет того, что мистер Крамер из Скотленд-Ярда сказал Куинну? Ваши люди как-нибудь прокомментировали его слова?

Эдмондс искоса взглянул на Филипа Келли, но решил ответить за все Бюро.

— Наши специалисты из Куантико согласны с британскими коллегами, — начал он. Зик уже дошел до предела, оy хочет поскорее покончить со всем этим и произвести обмен. В его голосе явственно чувствуется напряжение, отсюда, по-видимому, и угрозы. Наши психологи согласны с англичанами и в другом. Похоже, Куинну удалось добиться от этой скотины Зика чего-то вроде настороженного понимания. Кажется, увенчались успехом его старания, на которые и ушло две недели, — тут Эдмондс бросил взгляд на Джима Доналдсона, — старания изобразить себя человеком, стремящимся помочь Зику, а всех остальных — и здесь и там — злыми дядьками, которые только ставят палки в колеса. У Зика появилась крупица доверия к Куинну, но только к нему. Это может оказаться решающим для успешного обмена. По крайней мере так утверждают специалисты по речи и психологи.

— Боже, что за работа — рассыпаться бисером перед такой свиньей! — с омерзением проговорил Джим Доналдсон.

Дэвид Вайнтрауб, рассматривавший до этих пор потолок, бросил взгляд на госсекретаря. Он мог бы заметить но не сделал этого, — что для того, чтобы все эти невежды держались на своих креслах, ему и его людям приходится порой иметь дело с типами ничем не лучше Зика.

— Что ж, джентльмены, — проговорил Оделл, — займемся тогда вопросом выкупа. Теперь наш ход, и мы должны сделать его быстро. Лично я полагаю, что Куинн поработал на славу. Если ему удастся вернуть парня живым и невредимым, мы все его должники. Итак, алмазы. Где мы их будем брать?

— Нью-Йорк, — заметил Вайнтрауб, — центр торговли алмазами у нас в стране.

— Мортон, вы из Нью-Йорка. Есть у вас неболтливые люди, которых вы быстро сумеете задействовать? — спросил Оделл у бывшего банкира.

— Конечно, — отозвался Станнард. — Когда я работал в банке «Рокмен-Куинз», у нас были клиенты из крупных торговцев алмазами. Они неболтливы — без этого в их деле никак. Хотите, я с ними поговорю? Да, и как будет с деньгами?

— Президент настоял на том, что заплатит выкуп только из своих денег, ни о чем другом и слышать не хочет, — сказал Оделл. — Но я не думаю, что мы должны беспокоить его по мелочам. Хьюберт, может казначейство ссудить президенту нужную сумму, пока он реализует свои ценные бумаги?

— Нет ничего проще, — ответил Рид. — Деньги у вас будут, Мортон.

Члены комитета встали. Оделл стал собираться в главное здание к президенту.

— Поторопитесь, Мортон, — сказал он. — Мы должны иметь камни через два-три дня. Не позже.

На самом деле на это потребовалась целая неделя.

Поговорить с директором филиала мистером аль-Гаруном Энди Лангу удалось только утром. Однако ночью он даром времени не терял.

Когда дело дошло до мистера аль-Гаруна, он принялся извиняться настолько учтиво, насколько хорошо воспитанный араб может извиняться перед разъяренным уроженцем Запада. Он невероятно сожалеет об этой прискорбной ситуации, но все в руках милостивого Аллаха, и ничто не доставит ему такого наслаждения, как вернуть мистеру Лангу его паспорт, который он положил на ночь к себе в сейф исключительно по персональной просьбе мистера Пайла. Директор подошел к сейфу и, достав оттуда своими изящными коричневыми пальцами голубой паспорт гражданина США, протянул его Лангу.

Несколько оттаявший Эиди церемонно поблагодарил директора и удалился. И только когда он вернулся к себе в кабинет, ему пришло в голову перелистать паспорт.

В Саудовской Аравии иностранцам нужна не только въездная виза, но и выездная тоже. Оказалось, что его бессрочная выездная виза аннулирована. Печать иммиграционного управления Джидды была самая что ни на есть подлинная. Несомненно, с горечью размышлял Энди, у мистера аль-Гаруна есть там приятель. Здесь все так делается.

Понимая, что пути назад у него нет, Энди Ланг был настроен весьма решительно. Ему припомнилось кое-что, сказанное когда-то начальником отдела банковских операций.

— Амин, друг мой, кажется, вы упоминали когда-то, что один из ваших родственников служит в иммиграционном управлении? — обратился Энди к коллеге. Тот не узрел в вопросе никакой ловушки.

— Верно, двоюродный брат.

— В каком отделении он работает?

— Не здесь, друг мой, в Дахране.

Дахран находится не на Красном море, а на противоположном конце страны, на востоке, у берега Персидского залива. Поздним утром Энди Ланг позвонил мистеру Зульфикару Амину в Дахран.

— Говорит мистер Стивен Пайл, управляющий Инвестиционным банком Саудовской Аравии, — отрекомендовался он, — Один из моих сотрудников находится сейчас в Дахране. Вечером ему нужно будет вылететь по срочному делу в Бахрейн. К сожалению, он только что сообщил мне, что срок его визы истек. Сами знаете, по обычным каналам ее оформлять довольно долго… И я подумал… Ведь вашего двоюродного брата так ценят у нас в банке… Увидите, что мистер Ланг — человек весьма щедрый…