Посредник

Под прямым углом к помосту разместились почетные караулы, в которых стояли милиционеры, относящиеся к ведомству МВД, и пограничники, подчиненные КГБ. Для придания сцене хоть какой-то естественности четвертую сторону каре занимали сотни две инженеров, техников и прочих представителей персонала аэропорта. Однако центром внимания говорившего были многочисленные телекамеры, фоторепортеры и журналисты, разместившиеся между двумя почетными караулами. Момент был и в самом деле важный.

Вступив в должность в январе, Джон Кормак, к удивлению многих победивший на ноябрьских выборах, выразил желание встретиться с советским лидером и готовность посетить с этой целью Москву. Михаил Горбачев не замедлил согласиться и за эти три дня, к своему удовлетворению, обнаружил, что с этим высоким, суровым, но, в сущности, очень человечным американским профессором можно — по выражению г-жи Тэтчер — «делать дела».

Поэтому, несмотря на возражения своих советников по безопасности и идеологии, он решил рискнуть. Он согласился на личную просьбу президента, заключавшуюся в том, чтобы ему, американцу, позволили обратиться к советскому народу в прямом эфире без предварительного одобрения текста выступления. На советском телевидении практически ни одна передача не идет «вживую»: все тщательно готовится, просматривается, редактируется и только после этого выдается в эфир как годное к употреблению.

Прежде чем согласиться на необычную просьбу Кормака, Михаил Горбачев посоветовался со специалистами с государственного телевидения. Они удивились не меньше, чем он, но заметили, что, во-первых, американца поймет без перевода лишь незначительная часть советских граждан (а перевод можно будет смягчить, если президент зайдет слишком далеко), и, во-вторых, передачу изображения и звука можно давать с восьми- или десятисекундной задержкой, и, если президент действительно зайдет слишком далеко, трансляцию можно будет прервать. Было условлено, что, если генеральный секретарь сочтет нужным сделать это, ему достаточно будет почесать указательным пальцем подбородок, а телевизионщики сделают все остальное. Это, естественно, не будет относиться к трем бригадам американского телевидения, равно как и к бригаде Би-би-си, но это уже не имело значения, поскольку их передача до советских людей не дойдет.

Закончив выступление добрыми пожеланиями в адрес американского народа и выразив надежду на прочный мир между США и СССР, Михаил Горбачев повернулся к гостю. Джон Кормак встал. Русский лидер указал на трибуну с микрофоном и сел сбоку от нее. Президент подошел к микрофону. В руках у него не было никаких записей. Он поднял голову, устремил взгляд в советскую телекамеру и заговорил.

— Слушайте меня, мужчины, женщины и дети Советского Союза.

У себя в кабинете маршал Козлов подался вперед, пристально глядя на экран. Находившийся на помосте Михаил Горбачев удивленно вскинул брови. Работавший за советской телекамерой молодой человек, который легко мог сойти за выпускника Гарвардского университета, прикрыл микрофон рукой и что-то тихо спросил у стоявшего рядом высокопоставленного чиновника, но тот отрицательно покачал головой. Дело было в том, что Джон Кормак заговорил не по-английски, а на довольно приличном русском языке.

Не зная ни слова по-русски, президент перед поездкой в СССР долго разучивал в тишине своей спальни в Белом доме речь из пятисот незнакомых русских слов, пользуясь магнитофоном и услугами специалиста по разговорному языку, пока не научился произносить речь бегло и почти без акцента, не понимая при этом ни слова. Даже для бывшего профессора одного из старейших университетов Новой Англии это был замечательный успех.

— Пятьдесят лет назад ваша страна, ваша любимая Родина была охвачена войной. Ваши мужчины сражались и умирали, как солдаты, или жили, как волки, в лесах. Ваши женщины и дети влачили жалкое существование в подвалах и питались впроголодь. Миллионы из них погибли. Ваша земля была опустошена. Хотя такого никогда не случалось в моей стране, даю вам слово, я понимаю, насколько вы ненавидите войну и боитесь ее.

На протяжении сорока пяти лет мы, русские и американцы, воздвигали стену между нашими странами, убеждая себя, что перед нами находится возможный агрессор. И мы воздвигли горы — горы стали, пушек, танков, кораблей и бомб. Есть люди, которые утверждают, что все это оружие когда-нибудь нам понадобится, чтобы иметь возможность уничтожить друг друга.

Но я скажу: мы пойдем другим путем.

По Внукову пронесся явственный шепоток. Слова: «Но я скажу: мы пойдем другим путем» — президент Кормак позаимствовал у Ленина, эту фразу знал в СССР любой школьник. По-русски слово «путь» означает дорогу, тропу, направление движения. Президент продолжил речь и снова обратился к этому слову.

— Я имею в виду путь постепенного разоружения и мира. У нас есть только одна планета, и она прекрасна. Мы можем вместе жить на ней или погибнуть — тоже вместе.

Дверь в кабинет маршала Козлова тихонько отворилась и снова закрылась. Еще один протеже Козлова, ас оперативного отдела, стоял у двери и молча наблюдал за происходящим на экране телевизора. Речь президента США подходила к концу.

— Путь нам предстоит нелегкий. На нем будет множество препятствий. Но в конце его — мир и безопасность для наших народов. Ведь если у нас будет достаточное количество оружия для защиты, но недостаточное для нападения, если мы будем знать это и у нас появится возможность удостовериться в этом, то мы сможем тогда передать нашим детям и внукам мир, действительно свободный от жуткого страха, который нам доводилось испытывать на протяжении последних пятидесяти лет. Если вы готовы идти вместе со мною этим путем, то и я выберу его вместе со всем народом Америки. Вот вам в залог этого, Михаил Сергеевич, моя рука.

Президент Кормак повернулся к Горбачеву и протянул ему правую руку. Обладая большим опытом публичных выступлений, генеральный секретарь понял, что должен встать и пожать протянутую руку. Затем он широко улыбнулся и облапил американца другой рукой.

Русские люди способны не только страдать от паранойи и ксенофобии, но и проявлять большую эмоциональность. Первыми нарушили тишину служащие аэропорта. Раздался взрыв горячих рукоплесканий, послышались возгласы, и вскоре в воздух полетели меховые шапки: вымуштрованные люди перестали себя сдерживать. Их примеру последовала милиция: держа винтовки в левой руке в положении «вольно», они принялись кричать и размахивать фуражками с красными околышами.

Пограничники не спускали глаз со своего начальства — стоявшего у возвышения генерала Владимира Крючкова, председателя КГБ. Находясь в нерешительности, он все-таки тоже зааплодировал вслед за членами Политбюро. Пограничники восприняли это как сигнал к действию (как впоследствии оказалось, напрасно) и присоединились к ликованию милиции. На пространстве пяти часовых поясов 80 миллионов советских мужчин и женщин тоже выражали свою радость.

— Черт возьми!.. — маршал Козлов потянулся к кнопке и выключил телевизор.

Вот вам и любимый генеральный секретарь, — без какого бы то ни было выражения пробормотал генерал-майор Земсков. Маршал несколько раз угрюмо кивнул. Сперва отчет Каминского с его зловещими прогнозами, теперь еще и это. Он встал, обошел вокруг стола и, взяв отчет, проговорил:

— Возьмите и прочтите. Тут гриф «Совершенно секретно» — так оно и есть. Этот отчет напечатан в двух экземплярах, другой находится у меня. Особое внимание обратите на то, что Каминский говорит в «Заключении».

Земсков кивнул. По мрачному настроению маршала он понял, что дело не только в том, чтобы прочесть отчет. Еще два года назад Земсков был простым полковником, когда, явившись на командный пункт учений, проводившихся в Восточной Германии, маршал Козлов заметил его.

Это были маневры, в которых принимала участие ГСВГ — Группа советских войск в Германии, — с одной стороны, и армия ГДР — с другой. Немцам досталась роль наступающих войск США, и во всех предыдущих эпизодах учений они разносили в пух и прах своих советских братьев по оружию. Но на этот раз русские легко заткнули их за пояс; планировал операцию Земсков. Став человеком номер один на улице Фрунзе, маршал Козлов перевел блестящего специалиста к себе в штаб. Сейчас он подвел Земскова к карте и сказал: