Посредник

Куинн миновал в своем «джипе» Суонтон и Сент-Олбанс, доехал до Берлингтона — городка на берегу озера Шамплейн — и отуда по автотрассе 89 устремился к столице штата, Монтпилиеру. С главной дороги у Ист-Монтпилиера он свернул на автотрассу 2 и въехал в долину Уинуски, направляясь мимо Плейнфилда и Маршфилда к Уэст-Дэнвиллу.

Зима в этом году выдалась ранняя. Холмы, казалось, сгрудились теснее, спасаясь от холода. Изредка попадавшийся навстречу автомобиль хранил в себе крошечку тепла: включенный обогреватель защищал путника от смертоносного ледяного дыхания.

За Уэст-Дэнвиллом дорога, зажатая между двумя заснеженными откосами, вновь сделалась уже. В самом Дэнвилле дома стояли с закрытыми ставнями. Включив привод на все колеса, Куинн с трудом одолел последний отрезок пути до Сент-Джонсбери.

Затерянный среди обледенелых вершин небольшой городок на реке Пассумпсик был настоящим оазисом. Освещенные окна баров и витрины магазинов приветливо манили к себе. На главной улице Куинн отыскал контору по аренде недвижимости. Узнав о его желании, агент, в это время года отдыхавший на работе, явно растерялся.

— Вам нужна горная хижина? Ну что ж, мы их сдаем в аренду, правда только летом. Приезжие проводят здесь месяц, от силы полтора, а остальное время дома пустуют: Вам нужно именно сейчас?

— Да, сейчас.

— Где именно?

— Где-нибудь повыше и подальше.

— Похоже, вы хотите забраться в настоящую глушь?

Агент просмотрел список и задумчиво поскреб в затылке.

— Есть одно подходящее местечко. Владелец жилья — дантист, сам он из Барре. Там климат мягче.

Климат считался мягким, если ртуть в термометре опускалась всего до пятнадцати градусов ниже нуля в отличие от здешних двадцати. Агент созвонился с владельцем, который дал согласие предоставить свое жилище в месячное пользование. Потом агент посмотрел в окно и, указывая на «джип», спросил:

— Вы уже надели на покрышки цепи для снега?

— Пока нет.

— Без них не обойтись.

Куинн послушно выполнил данный ему совет. В путь они отправились вместе. На дорогу в пятнадцать миль ушло более часа.

— Это у Гиблого Кряжа, — пояснил агент. — Хозяин иногда живет там летом, рыбачит. А вы скрываетесь от адвокатов супруги или гут что-то другое?

— Нет, мне необходима спокойная обстановка, чтобы написать книгу, — сообщил Куинн.

— Ах вон оно что! Вы, значит, писатель, — удовлетворенно заключил агент. Писателям, как и всем прочим полоумным, странности прощаются.

Сначала дорога шла обратно к Дэнвиллу, затем ответвлялась на север. У Норт-Дэнвилла агент велел Куинну свернуть к западу. Здесь всякие следы человеческого присутствия терялись. Киттерджские холмы высились перед ними, закрывая собой полнеба. Неширокая тропа вела вправо, к Медвежьей горе. Взобраться на склон по заваленной снегом дороге стоило немалых усилий. Куинн жал на газ изо всех сил.

Хижина была бревенчатой, с низкой крыши свисал сугроб. Однако постройка была добротная, с тройным остеклением; изнутри стены были обшиты досками. К хижине примыкал гараж: на таком морозе автомобиль за ночь превратился бы в заиндевевший кусок металла. Печь топилась дровами; из котла горячая вода поступала в батареи.

— Решено! Я остаюсь здесь, — заявил Куинн.

— Вам нужно достать масло для лампы, газовые баллоны для плиты и топор, чтобы рубить дрова, — сказал агент. — Запаситесь едой как следует. Старайтесь экономить бензин. Тут всего должно быть вдоволь. Особенно важно иметь теплую одежду. Вы одеты слишком легко. Лицо лучше прикрывать, а то обморозитесь. Телефона здесь нет. Скажите, а вы действительно уверены, что это как раз то, что вам нужно?

— Я остаюсь здесь, — повторил Куинн.

Они вернулись в Сент-Джонсбери. Куинн дал необходимые сведения о себе и заплатил вперед.

Агенту даже не пришло в голову поинтересоваться, что заставило жителя Квебека, в окрестностях которого сколько угодно укромных уголков, искать убежища в Вермонте.

Куинн приметил несколько телефонных кабин, откуда можно было звонить и днем и ночью, и переночевал в местной гостинице. Утром он забил свой «джип» всевозможными припасами и отправился в горы.

На выезде из Уэст-Дэнвилла Куинн остановился сверить направление. Ему почудилось, будто откуда-то издалека снизу доносится приглушенный рокот мотора. Он решил: либо это его собственное эхо, либо там, на склоне, приютилась какая-нибудь деревушка.

В доме Куинн растопил печь. Вскоре стало тепло, стекла в окнах оттаяли. Тяга была отличная: пламя мощно гудело в трубе. Когда Куинн открыл дверцу, раскаленная внутренность топки напомнила ему доменную печь. Тепло пошло по трубам в батареи, согревая все четыре комнаты. Вода во втором котле предназначалась для мытья и стирки. К полудню внутри дома казалось жарко даже в одной рубашке. После обеда Куинн достал топор и из сосновых поленьев, сложенных на заднем дворе, наколол дров на неделю.

С миром Куинна связывал только транзистор. Покончив с хозяйственными делами, он сел за новенькую пишущую машинку и принялся стучать по клавишам. Наутро он отправился в Монтпилиер, а оттуда — с пересадкой в Бостоне вылетел в Вашингтон. Целью его путешествия был Центральный вокзал на Массачусетс-авеню — один из лучших вокзалов Америки, сверкающий после недавней перестройки. Внутренняя планировка по сравнению с той, какую помнил Куинн, претерпела изменения, однако эскалатор из зала ожидания на цокольном этаже под главным вестибюлем остался на прежнем месте.

Напротив выхода на перрон к платформам Н и J он нашел то, что искал. Между дверью полицейского участка и дамской уборной стояли в ряд восемь телефонных кабин. Все их номера начинались с цифр 789. Куин постарался запомнить все цифры, опустил в почтовый ящик письмо и покинул здание.

Когда такси, устремившееся через Потомак к Вашингтонскому национальному аэропорту, сворачивало на 14-ю улицу, с правой стороны издали мелькнуло здание Белого дома. Куинн подумал о находившемся там человеке, имя которого было известно всем. Этот человек обратился к нему с просьбой: «Верните нам сына». Выполнить его просьбу Куинн не сумел.

За месяц, истекший со дня похорон Саймона Кормака, в отношениях между супругами произошла заметная перемена. Объяснить ее сколько-нибудь убедительно было бы под силу только опытному психоаналитику.

Все то время, пока Саймон находился в руках у похитителей, президент сохранял контроль над собой, хотя бессонница, волнение, постоянная тревога за жизнь сына и подрывали его силы. Когда из Лондона стали поступать сообщения о близящемся обмене, президент явно пошел на поправку. Супругу президента ничто не могло отвлечь от тяжелых переживаний, и она всецело предалась своему горю.

Однако после той страшной минуты на острове Нантакет, когда тело их единственного сына опустили в холодную землю, супруги стали постепенно меняться ролями. У могилы Майра Кормак рыдала на груди агента секретной службы, не могла удержаться от слез и в самолете, на обратном пути в Вашингтон. Но недели проходили, и состояние ее улучшалось. Утрата любимого сына обернулась приобретением. Майра вдруг начала осознавать, что муж — былая ее гордость и опора — оказался беспомощным, как ребенок, на полном ее попечении.

Материнский инстинкт наделял Майру душевной стойкостью, помогавшей справиться с таким несчастьем, перед которым пасовали воля и интеллект мужа. В тот зимний день, когда Куинн проезжал в такси мимо Белого дома, Джон Кормак сидел за рабочим столом в своем кабинете между Желтой Овальной комнатой и спальней. Майра Кормак стояла рядом и, обхватив голову безмолвного супруга, нежно и ласково ее поглаживала.

Майра понимала, какая смертная тоска гнетет ее мужа. Боль не уходила, становилась невыносимой… Она понимала и то, что нестерпимей всего, чудовищней даже самой потери была вопиющая необъяснимость происшедшего. Кто это сделал? Почему? Зачем? Случись Саймону погибнуть в автомобильной катастрофе, Джон Кормак нашел бы в себе силы примириться с ударом судьбы, отыскав логику даже в алогичности смерти. Но дикая по бессмысленности гибель сына, за миг до освобождения, потрясла президента до глубины души. Неотвязное желание постичь непостижимое разрушало его цельную натуру вернее любой, самой изощренной бомбы.