Посредник

— Присаживайтесь, барышня, — предложил ей вице-президент Оделл.

Самми заняла стул в самом конце стола, чтобы все могли ее видеть. Кевин Браун сверлил ее враждебным взглядом: он предпочел бы допросить своего агента сам, а уж потом доложить о результатах в комитете. Не слишком приятно, когда начальство допрашивает подчиненных через вашу голову.

— Агент Сомервилл, — заговорил вице-президент. — Комитет позволил вам вернуться в Лондон и отпустил Куинна под ваше поручительство, исходя из единственного соображения: вы заверили нас, что только Куинн, встречавшийся с похитителями Саймона Кормака, способен их разыскать. Вы обещали поддерживать связь и регулярно обо всем докладывать. И с тех самых пор — ничего. Зато на нас обрушился поток отчетов о трупах, раскиданных по всей Европе. Неподалеку от места убийства всегда оказывались вы с Куинном. Будьте любезны, объясните, чем же вы, черт побери, там занимались?

Саманта рассказала все. Она начала с того, как Куинн смутно припомнил вытатуированного паука на тыльной стороне ладони одного из похитителей: эту татуировку Куинн заметил еще в ангаре Бэббиджа. Рассказала о поисках в Антверпене, где мелкий жулик Кюйпер навел их на след Марше, работавшего под чужим именем механиком увеселительного парка в Вавре. Там они и нашли его на чертовом колесе с простреленной головой. Рассказала о предположении Куинна о том, что Марше мог вовлечь в операцию старого дружка. Преториуса они тоже обнаружили мертвым в подвале его бара в Ден-Боше. Рассказала о Зике — вернее, бывшем командире отряда наемников Сиднее Филдинге. Переданные Самантой слова Зика, сказанные им за несколько минут до смерти, произвели на слушателей особенно сильное впечатление. В заключение Саманта упомянула о сумочке с подслушивающим устройством. Отъезд Куинна на Корсику, по ее словам, был вызван необходимостью разыскать четвертого из похитителей — загадочного Орсини: ведь именно он подложил бомбу, вшитую в пояс Саймона.

— И вот двадцать часов назад я услышала от Куинна, что все кончено, след оборвался. Орсини умер, не сказав ни слова.

Саманта умолкла. Воцарилась напряженная пауза.

— Силы небесные! — произнес наконец Хьюберт Рид. — Да это просто немыслимо. Существуют ли хоть какие-то доказательства?

Ли Александер обратился к присутствующим:

— Из Бельгии сообщают, что пуля, которой убит Лефорт, он же Марше, была сорок пятого, а не тридцать восьмого калибра. Если только у Куинна не было другого оружия.

— Другого оружия не было, — быстро вмешалась Саманта. — Мы располагали только моим револьвером сорок восьмого калибра, который я получила от мистера Брауна. Куинн постоянно находился у меня на глазах: длительная отлучка из Антверпена в Вавр или из Вавра в Ден-Бош не прошла бы незамеченной. А в Париже Зика убили прямо на улице из винтовки. Стреляли у дверей кафе из машины.

— Да, это так, — подтвердил Ли Александер. — Французами обнаружены винтовочные пули.

— Куинн мог иметь сообщника, — предположил Уолтерс.

— Тогда зачем сажать жучка в мою сумочку? — спросила Саманта. — Ему ничего не стоило бы отлучиться, пока я уединялась в ванной или еще где-то, и позвонить. Поверьте мне, джентльмены, Куинн ни в чем не замешан. Он уже почти что докопался до главного. Но кто-то постоянно нас опережал.

— Тот самый толстяк, упомянутый Зиком? — спросил Станнард. — Именно он, по утверждению Зика, все и подстроил? Допустим. Но откуда вам известно, что он американец?

— Можно высказать одно предположение? — вступил в разговор Кевин Браун. — По-видимому, я заблуждался, считая Куинна сообщником бандитов. Признаю свою ошибку. Но есть еще одна версия — гораздо более убедительная.

Внимание собравшихся обратилось к нему.

— Зик называл голстяка американцем. Почему? Из-за акцента. Но способен ли британец толком разобраться, какой именно это акцент? Они легко принимают канадцев за американцев. Толстяк мог быть и русским. Все говорит за это. У КГБ в Англии множество агентов, говорящих по-английски с безукоризненным американским акцентом.

Переглянувшись, присутствующие обменялись значительными кивками.

— Мой коллега прав, — отозвался Келли, — Мотив преступления в этом случае налицо. Москва всегда была заинтересована в дестабилизации и деморализации Соединенных Штатов, это сомнений не вызывает. Дождаться удобного случая было негрудно. О том, что Саймон Кормак учится в Оксфорде, знали все. В КГБ затеяли «мокрое» дело с целью уязвить нас всех. Расходы гебистов не волнуют. Вообще-то наемников используют все, кому не лень. Для грязной работы всегда привлекаются подонки общества. Даже ФБР ими не брезгует. Мафия хорошо поднаторела в устранении ставших ненужными исполнителей, а КГБ нередко берет с нее пример.

— Если допустить, что толстяк — русский, — продолжал развивать свою мысль Браун, — то все сходится. Из доклада агента Сомервилл явствует, что убийство организовал некий человек, заплативший Зику и его головорезам. Но я полагаю, что человек этот давно уже там, откуда явился, — в Москве.

— Но с какой стати, — недоуменно проговорил Джим Доналдсон, — Горбачеву понадобилось настойчиво добиваться подписания Нантакетского договора? Чтобы потом враз опрокинуть достигнутое, да еще столь чудовищным образом?

Ли Александер слегка кашлянул:

— Господин секретарь! Вам известно, что в Советском Союзе имеются могущественные силы, противостоящие перестройке, гласности, любым реформам. С их стороны политика Горбачева встречает яростное сопротивление. В особенности Нантакетский договор: он им как кость в горле. Вспомните, что глава КГБ, генерал Крючков, только что смещен с поста. Не исключено, что поводом послужило то самое дело, которое мы сейчас обсуждаем.

— Думаю, вы попали в точку, — заметил Оделл. — Эти сволочи из КГБ задумали вместе с договором сокрушить и Америку. Вовсе не обязательно, что Горбачев несет за этот план личную ответственность.

— Это дела не меняет, — заявил Уолтерс. — Американскую общественность не разубедишь. Особенно конгресс. Любые действия Москвы вменяются в вину Горбачеву, знал он о них что-либо или нет. Помните Ирангейт?

Разумеется, Ирангейт помнили все. Саманта встрепенулась.

— А как же моя сумочка? — спросила она. — Если ее подменил КГБ, почему мы должны были наводить русских на след?

— Это легко объяснить, — сказал Браун. — Наемники не подозревали о том, что Саймон погибнет. Когда это произошло, они в панике попрятались кто куда. Вероятно, не явились в условленное место, где их поджидали агенты КГБ. Не исключена попытка навлечь подозрение на вас с Куинном — агента ФБР и американского посредника. Вполне обычная практика: ввести общественное мнение в обман, заставить поверить в то, как американские власти убирают убийц прежде, чем те заговорят.

— Но сумочку подменили точной копией, с жучком внутри, — настаивала Саманта. — Это случилось в Лондоне.

— Откуда вы знаете, что именно в Лондоне, а не где-нибудь еще, агент Сомервилл? — взвился Браун. — Почему не в аэропорту или не на пароме, отплывающем в Остенде? Черт побери, да кто угодно из британцев мог это сделать! Мало ли их шлялось в квартиру после побега Куинна? А загородный дом в Суррее? В прошлом с Москвой сотрудничала целая уйма агентов. Вспомните Берджесса, Маклина, Филби, Вассала, Бланта, Блейка. Все эти предатели работали на Москву. Возможно, появился еще один.

Ли Александер придирчиво изучал свои ногти. Он дипломатично не стал упоминать о Митчелле, Маршалле, Ли, Бойсе, Харпере, Уокере, Лаунтри, Конраде, Хауарде и прочих американцах, продавших дядюшку Сэма за кругленькую сумму.

— Итак, джентльмены, — подытожил обсуждение Оделл часом позже. — Отчет мисс Сомервилл мы принимаем к сведению. С начала и до конца. Но выводы должны опираться на факты. Кожаный пояс с пряжкой — советского производства. Предположение о том, что все это — дело рук КГБ, остается недоказанным, но опровергнуть его тоже нельзя. Мы вправе допустить, что операция КГБ завершилась исчезновением агента, о котором известно только, что его называли толстяком. Вероятно, он снова укрылся за «железным занавесом». Нам ясно, что произошло и как. Знаем мы, по-видимому, и зачинщика. О мотивах преступления можно не распространяться. Нантакетский договор выброшен на свалку, президент США сломлен горем. Я либералом не слыву, никто из вас возражать не станет. Но раньше я и вообразить не мог, что руки будут так вот чесаться загнать этих коммунистических выродков атомными бомбами обратно в каменный век.