Сладкая, как мед

Но даже несмотря на все неудобства, которые причиняло ему общество неотесанного Лоренса, Макс не считал среднего брата серьезным соперником. Ведь Энтони старался проявить привязанность к брату из чувства долга, а не по велению сердца, Да, Лоренс мог рассчитывать на общество Энтони и на его внимание, но он не мог бы претендовать на любовь.

А вот с герцогиней все обстояло не так просто.

Макс никогда еще не видел, чтобы какой-то женщине удавалось так околдовать его друга. У Макса не укладывалось в голове, что такую утонченную, изысканную личность, как герцог Чевиот, могла очаровать невзрачная девчонка в жутких потрепанных платьях, вечно измазанных краской.

До сих пор Макс довольно успешно подавлял порывы жгучей ревности, поскольку не сталкивался с серьезными претендентами на привязанность Энтони. И он терпел всех этих приятелей своего кумира постольку, поскольку ни один из них не мог претендовать на приз, приготовленный Максом исключительно для себя. Рано или поздно Макс должен стать в жизни Энтони самой важной персоной.

Его бесила даже мысль о том, что это место может занять кто-то другой. Естественно, Что чем теснее на глазах у Макса герцог сближался со своей молодой женой, тем явственнее простая неприязнь к молодой герцогине перерастала в смертельную ненависть. И теперь было лишь вопросом времени, когда бурлившее у Макса в душе дьявольское варево вырвется наружу и повергнет обитателей Чевиота в пучину боли, страха и всеобщей подозрительности.

Глава 19

Как обычно, собираясь приступить к новой картине, Сара начала с небольшого наброска маслом. Чтобы поймать игру первых утренних лучей на поверхности моря, она в течение целой недели ровно в семь часов поднималась на крепостную стену со своим этюдником и занималась эскизом.

Макс раздраженно следил за миниатюрной фигуркой, карабкавшейся по каменным парапетам, и его любопытство по поводу ее таланта быстро превратилось в настоящую манию. Для него было пыткой то уважение, с каким Энтони относился к увлечению своей жены. И напрасно секретарь повторял про себя, что это ничего не значит, что это очередное проявление душевной щедрости его друга, — он должен был убедиться собственными глазами, что молодая герцогиня вовсе не так талантлива, как о ней говорит ее муж.

Возможность сделать это представилась в одно мрачное утро, когда небо загромоздили кучевые облака, а воздух стал ~ тяжелым и влажным — воздух перед грозой. Выходя из замка через заднюю дверь, Макс повстречался с Сарой. Она шла из сада.

Он задержался на крыльце и придержал дверь перед молодой хозяйкой.

— Доброе утро, ваша светлость! — поклонился секретарь. Его придирчивый взгляд не упустил ни старого платья, измазанного краской, ни растрепавшихся на ветру волос.

Макса передернуло от брезгливости. И как только Энтони не противно иметь дело с этой замарашкой?

— Доброе утро, мистер Скотт, — с улыбкой отвечала она.

— Вы снова за работой?

— Да. — Ее темно-каштановые волосы отливали золотистым блеском, гармонировавшим с легким загаром, покрывавшим щеки и лоб. — Но я обещала мужу, что непременно позавтракаю с ним.

В груди у Макса шевельнулась ядовитая ревность. Супруги действительно взяли в привычку завтракать вдвоем в гостиной у герцогини, и этот очередной признак их близости также оказался записан на счет, который Макс рано или поздно собирался предъявить этой особе.

Едва дождавшись, пока Сара войдет в замок, Макс поспешил в башню Маргариты. Какое-то время она проведет вместе с мужем, и Макс успеет проникнуть к ней в студию и посмотреть на ее работы.

Ему определенно везло в это утро — никто не заметил, как секретарь тайком приблизился к двери в башню. Ему пришлось остановиться и подождать, пока глаза привыкнут к сумраку. Сюда, к подножию узкой винтовой лестницы, едва доходили отблески света из высоких бойниц, прорубленных в толстой стене. Утро было довольно душное, и влажный воздух башни показался Максу намного прохладнее.

Наконец он освоился настолько, что смог начать подъем по старой каменной лестнице, осторожно ставя ноги на неровные выщербленные ступеньки. Наверху оказались две одинаковые двери. Макс толкнул ту, что была ближе.

Первое, что бросилось ему в глаза, — большой мольберт, установленный перед окном, недавно застекленным по приказу Сары. Она также приказала, чтобы здесь выскоблили пол и принесли небольшую жаровню, обогревавшую эту просторную пустую комнату.

Скупую обстановку завершали длинный стол, заваленный красками и кистями, и множество полотен, расставленных вдоль стен.

Макс ощутил первый укол тревоги. Все это слишком мало напоминало уютное убежище взбалмошной девицы, от скуки играющей в искусство. Медленно, даже нерешительно он приблизился к мольберту и посмотрел на полотно.

Сара едва успела начать свою картину. Она сделала лишь первые мазки, обозначив синее небо и серые волны.

Какая неудача! Можно ли судить о художнике по отдельным мазкам? Макс нахмурился, но тут же заметил небольшую работу, стоявшую на стуле. Наверное, это был один из тех набросков, что Сара делала на крепостной стене.

Макс впился глазами в эскиз. Легкие, искусные мазки блестяще передавали волшебную игру света на утреннем небе. Максу даже показалось, что он чувствует, как движутся облака, а стена под ногами вздрагивает от ударов огромных волн.

Он был ошеломлен, раздавлен. В его груди нарастал панический страх, в нем вспыхнула ярость — непримиримая, смертельная ненависть. Глаза заволокло алой пеленой. Макс на мгновение ослеп.

Она действительно талантлива!

И в его памяти помимо воли всплыли слова Энтони, над которыми он тогда лишь посмеялся: «Она — личность!»

Дурак, круглый дурак! Еще тогда он должен был понять, какую опасность заключают в себе эти слова! Макс словно наяву услышал мягкие, ласковые нотки в голосе Энтони, обращавшегося к своей жене, и едва не взорвался от ненависти.

Ведь он не год и не два был с Энтони неразлучен, всегда под рукой, чтобы поддержать, дать дружеский совет, чтобы любить и уважать своего друга! Не кто иной, как он, Макс, спас Энтони под Саламанкой, а потом не дал отрезать руку! И ради чего он совершал все эти подвиги? Чтобы без боя уступить свое место какой-то безмозглой особе, купеческой дочке?

Макс не закрыл за собой дверь, когда вошел в студию, и теперь сквозь яростный гул в ушах едва успел различить стук тяжелой двери у основания башни.

Он застыл в испуге. Не хватало только быть застигнутым здесь врасплох!

Стараясь не выдать себя тяжелым, хриплым дыханием, он на цыпочках двинулся к двери. Тот, кто вошел в башню, не спеша поднимался по лестнице.

Макс ужом проскользнул в соседнюю комнату. Она оказалась намного меньше студии. Правда, здесь тоже навели порядок и чистоту, но использовали как склад для старых кистей и испачканной ветоши.

Макс затаился, приникнув ухом к двери. Вскоре он услышал, как захлопнулась дверь в студию. Наверное, это герцогиня вернулась, чтобы продолжать работу. Теперь самое время убраться.

Медленно, дюйм за дюймом, он приоткрыл дверь в свое убежище — и остолбенел от неожиданности. На верхних ступенях лестницы спиной к нему стояла Сара. Она задержалась, чтобы удобнее перехватить тяжелую папку с рисунками.

Макс не сразу нашел в себе силы скинуть оцепенение, словно лань, ослепленная яркой вспышкой фонаря. А в следующий миг, сам не успев толком осознать, что на него нашло, он выскочил из-за двери и что было сил толкнул жену Энтони.

Она резко вскрикнула и выронила рисунки, тщетно пытаясь уцепиться за стену И предотвратить падение. Папка покатилась по ступеням, а следом рухнула и Сара, моментально скрывшись на крутой спиральной лестнице. Макс слышал глухие удары по мере того, как она катилась все ниже и ниже.

Он замер, не в силах отдышаться, не в силах двинуться с места. Бешеные удары сердца громом отдавались в ушах. Его прошиб холодный пот.