Казнь

Весенин застал в гостиной одну Веру. Она сидела задумавшись и бессильно опустив руку на клавиши рояля.

Весенин поздоровался с нею.

– Что делали сегодня? Где были? Какие дни‑то стоят! Великолепие! Да что вы такая? – произнес он шутливо.

Вера подняла голову.

– Тоска мне! – сказала она.

Весенин улыбнулся.

– Гуляйте, катайтесь верхом, в лодке, обойдите деревню, начните учить ребятишек. Мало ли дела! Читайте, играйте.

Вера махнула рукою.

– Здесь тоска, – сказала она тихо, – словно над нами висит несчастье. Мама совсем убитая. Я никогда ее такой не видела. Анна Ивановна, – Вера махнула рукой, – ну, я от нее отказалась. Она не от мира сего! Прежде, при муже, когда она тосковала, я понимала ее, но теперь! Ведь это ужасно, Федор Матвеевич, мне говорить не с кем! Хоть бы папа приехал!

Лицо Весенина стало серьезно, но он все‑таки поборол настроение и улыбнулся.

– На балконе, я видел, ужин собран. Зовите всех и пойдемте сами. Голоден я! А что до скуки, – сказал он, вставая, – то я все‑таки думаю, что она от нас… Боритесь с нею!

– Я и то борюсь, – ответила, улыбаясь, Вера, – да она меня, поганая…

– А вы ее!

Они вышли на балкон.

– Зовите барыню и Анну Ивановну, – сказала Вера горничной.

Анна Ивановна отказалась от ужина. Елизавета Борисовна сошла, чувствуя, что ее присутствие необходимо при взрослой падчерице, и приветливо поздоровалась с Весениным, но он не мог не заметить резкой перемены в ее лице, голосе и манерах. Очевидно, что‑то угнетало ее.

– Не знаете, когда вернется Сергей Степанович? – спросила она.

– Он не писал мне. У них еще заседания не было?

– Не знаю! Скучно нам здесь это лето, Федор Матвеевич, – сказала она и деланно улыбнулась, – прошлое веселей было.

– От вас зависит. Я вот и Вере Сергеевне про это же говорил, – ответил Весенин, – кто вам мешает?? Зовите гостей, устраивайте пикники, катанья…

Елизавета Борисовна устало покачала головой.

– Странная вещь, – сказала задумчиво Вера, – это убийство внесло и к нам какой‑то разлад.

Елизавета Борисовна вздохнула и деланно засмеялась.

– Глупости! Просто мы сами раскисли!

Вера ушла с балкона, и скоро из гостиной раздалась одна из унылых мелодий Мендельсона.

Весенин обратился к Елизавете Борисовне.

– Простите меня, – сказал он, – может, я взялся и не за свое дело, но какой‑то господин настоятельно просил меня передать вам письмо, для чего, кажется, он даже из города нарочно приехал.

При первых же словах Весенина Елизавета Борисовна обратила к нему лицо и не могла скрыть своего волнения, то краснея, то бледнея. Увидев письмо, она быстро схватила его и, разорвав конверт, пробежала глазами.

– Елизавета Борисовна, что с вами? – в испуге спросил Весенин. Она опустила письмо на колени и свесила голову. Слезы брызнули из ее глаз. При возгласе Весенина она оправилась и даже сделала попытку улыбнуться.

– Ничего, это так! – ответила она и вдруг, протянув руку ему, спросила: – Федор Матвеевич, вы честный человек?

Весенин с недоумением посмотрел на нее.

– Я прошу позабыть о том, что вы мне передали это письмо!

Она пожала ему руку и быстро ушла с балкона. Весенин некоторое время сидел, с трудом приводя в порядок свои мысли. Потом встал и крикнул с балкона:

– Вера Сергеевна, до свидания! Я еду!

Мелодия оборвалась на половине фразы, и в дверях показалась Вера. Он протянул ей руку. Она крепко пожала, и сказала:

– Приезжали бы хоть вы чаще. Днем бы! Гулять пошли!

– Где же мне? Я завтра на покос еду. Хотите, за вами заеду?

– Мама скажет: неприлично!

– Здесь‑то? Я уговорю её. Хорошо?

Вера кивнула.

– Так я часов в одиннадцать, а к обеду домой!

– Не обманите!

Мысль о завтрашней поездке с Верою на время примирила Весенина с жизнью и рассеяла его грустные мысли. Он забыл даже про Елизавету Борисовну и весело гнал домой лошадь.

Елизар отворил ему ворота и принял лошадь. Весенин, к удивлению своему, увидел в окнах своего дома свет.

– У меня есть кто‑то? – спросил он.

– Какой‑то барин из города, – ответил Елизар, – беспременно, говорит, хочу его видеть!

– Кто бы это? – вслух проговорил Весенин и торопливо вошел в комнаты.

– Простите меня, что я так бесцеремонно ворвался к вам, – встретил его в столовой Николай Долинин.

Весенин обрадовался ему. Николай Долинин был симпатичен ему, особенно теперь, когда он перенес испытания тяжкого подозрения, и, увидев его на свободе, Весенин радостно приветствовал его.

Он горячо встряхнул ему руку и сказал:

– Что вы, голубчик! Да вы и представить не можете, как я рад вам. Значит, гадость окончилась? Вероятно, Яков Петрович посоветовал вам отдохнуть у меня. Отлично! Я вас с деревней познакомлю!

Николай отрицательно покачал головой.

– Я завтра же уеду, – ответил он, – и приехал к вам с просьбою.

– Ну, какой?

Весенин пригласил пройти в кабинет и зажег свечи.

– Вы должны мне устроить свидание с Анной Ивановной, – сказал он глухо.

Весенин с изумлением взглянул на него.

– Да чего же устраивать? Поедемте завтра в усадьбу, вот и все!

– Ах, вы ничего не знаете! – с тоскою воскликнул! Николай. – Слушайте!

И, ходя из угла в угол по комнате, он рассказал Весенину всю историю своей изломанной любви и свои теперешние опасения.

– Она написала мне в тюрьму: молитесь обо мне. Брат ее уверяет, что она меня не примет. Я совершенно сбит с толку, ничего не понимаю, а мне надо же ее видеть! – с отчаянием воскликнул он. – Если я явлюсь перед нею вдруг, с ней Бог знает что может быть, она изнервничалась…

Весенин сидел, смущенный всем слышанным. Вот она, подкладка всей драмы! И ему вдруг стала понятна трагедия души Анны Ивановны. Он с грустью посмотрел на Долинина.

– Хорошо, – сказал он, – я завтра буду у них к одиннадцати часам и увижусь с нею. Ответ сейчас же и привезу вам. Помоги вам Бог!

Заря узкой полосой уже алела на небе, когда он уложил в столовой взволнованного Долинина и сам лег спать, но он еще не скоро заснул, думая о людских страстях. Неужели сердце его никогда не испытает чувства взаимной любви? Он тяжело вздохнул и закрыл глаза. Перед ним вдруг возник образ Веры.

XX

Тяжело жить с нечистой совестью, но жить еще при этом под постоянной угрозою обличения – ужасно. В порыве любви и надежды на близкое окончание своих мук Елизавета Борисовна с легкостью отнеслась к необходимости платить за молчание, но через две недели уже пришла в ужас от своего положения. Сто рублей каждую неделю, и нет уверенности, что в следующую не потребуют от нее двести, а там триста, сколько захотят эти жадные люди! Откуда доставать эти деньги? И она, совершенно потерявшись, охваченная бессилием в борьбе с этим тайным врагом, вдруг прекратила с ним всякое сношение. Как птица, притаившаяся в кусте от глаз хищника, она замирала от страха в предчувствии беды при каждом шорохе в саду, при каждом появлении Ефрема с почты. Беспрерывный страх напряг ее нервы до галлюцинации, и вот теперь ожидание разрешилось ударом! Она готовилась к нему, и все‑таки он обрушился на нее неожиданно. Этот негодяй пришел сам, виделся с Весениным; может быть, говорил с ним! И какое требованье выкупить все! Очевидно, это угроза, но он может потребовать от нее сколько угодно денег. Откуда достать их?

Елизавета Борисовна нервно, лихорадочно осмотрела все ящики своего туалета, вынула все содержимое из портмоне и с отчаянием смотрела на выложенные деньги: сорок пять рублей и копейки! Разве он помирится на этом?.. Вещи? Она достала шкатулку и пересмотрела друг за другом парюры, кольца, браслеты. Сердце ее сжалось тоскою. Расстаться с ними, отдав их в грязные руки шантажиста?.. И опять бессилие охватило ее, она опустила на колени руки и безучастно устремила перед собою взор. Будь что будет! Пусть он придет в ярость! Пусть сделает огласку; теряет он!.. Но следом за этим ужас охватил ее. О, чего бы она не дала, чтобы не утратить уважения этого благородного человека. Он поймет измену, простит бегство, но подлость, мелкую подлость заурядного мошенника! Краска стыда залила ее лицо. Она торопливо стала перебирать вещи и без разбора откладывала их в сторону одну за другой…