История о Михаиле и Андронике Палеофагах

31. Около того времени Иосиф, ожидая скорой смерти, сделал духовное завещание. В завещании нужно было упомянуть и о царе и написать молитву за него. Иосиф действительно упомянул и молился, но не прибавил названия γιος (святой), которое обыкновенно носили цари миропомазанные. Когда завещание в такой форме было прислано, царь, увидев его и, выразив негодование, тотчас написал и патриарху, написал и начальнику города, чтобы он спросил и узнал, как это сталось, что от царского его титула отнято слово «γιος». Не считает ли меня Иосиф недостойным святости, говорил царь, что так пишет? Написано было об этом и Антиохийскому патриарху Принкипсу. Те послали спросить Иосифа о причине, по которой он так написал, и говорили, что спрашивают по желанию царя: а Иосиф причину этого сложил на окружающих его монахов, и в доказательство представлял другой, точно такой же экземпляр, только с прибавлением святости. Объявив этот подлинный документ, он сказал, чтобы сперва сняли с него копию; но монахи соблазнились им и сообщили ему такой вид, в каком он перешел в руки царя. Так миролюбив был Иосиф со всеми. Получив такое объяснение, царь, хотя и подозревал окружающих его, но не желал подавать повода к новым против себя обвинениям и, притворившись, что делал розыски ради смеха, а не серьёзно, отложил это дело до другого времени.

32. Между тем как царь занимался этим, пришло известие о событиях в Белграде. Но тут нужно взять немного выше. Иллирийцы отложились от царя и жили сами по себе. Овладев городом Диррахием с того времени, как он разрушен был землетрясением, они восстановили его, да заселили также и некоторые другие отложившиеся города. С королем Карлом, которого владения соприкасались с иллирийским городом Каниною, были у них сношения дружеские, определенные мирными условиями. Канина прежде принадлежала адмиралу Филиппу, человеку весьма сильному, ибо Михаил Деспот, боясь его особенно с тех пор, как Карл одержал верх над Манфредом, так что убил его и, при значительном вспомоществовании церкви, захватил его власть, — постарался вступить с Филиппом в родство и, выдав за него замуж родную сестру своей жены, которая была прежде за Сфаницею и осталась после него вдовою, уступил ему Канину и Кориф. Но потом он коварно умертвил Филиппа чрез тайно подосланных убийц, и когда это дело было совершено, по смерти адмирала, хотел было удержать за собою Канину. Однако ж, жившие в этом городе итальянцы воспротивились ему и, воспользовавшись случаем произведенного убийства, тотчас склонились на сторону Карла. Карл послал укрепить Канину и, смотря на эту крепость, как на собственную, намеревался вторгнуться оттуда со своими войсками во владения римлян. К этому подстрекали его тогда — и отложение иллирийцев, и давняя ненависть к царю, с тех пор, как он своими происками удержал этого короля от морского похода под Константинополь. Итак, Карл из Брундузии переправляется чрез Ионическое море со значительным количеством войска, состоявшего из трех тысяч пехоты и конницы. Вступив в Канину и вооружившись здесь, как можно лучше, войско его устремилось отсюда так, что, судя по отваге, можно было предполагать его движение сухим путем до Фессалоники и даже до самой столицы. Оно столько уверено было в своей силе, что вожди его заранее делили области и города, и каждый из них надеялся захватить лучшее. Над всеми ими начальствовал Рос Солима, превосходивший их своим самомнением, — человек огромного роста, с гордою душою, с минами презрения в обращении, с рыжими волосами и с высокомерием вспыльчивого характера. Я думаю, оттого и получил он это название, что походил на Роса [130]. Итак, одушевляемые отвагою итальянцы устремились сначала на Белград — в намерении овладеть тамошнею крепостью. А крепость эта стоит при реке, называемой у туземцев, кажется, Асуною, и расположена на берегу ее, но не на ровном месте, а на холме, омываемом внизу рекою. Поэтому, если бы на крепость извне и сделано было нападение, то осаждающие все не могли бы помешать жителям ежедневно наливаться водою и пить. Притом, река так (близко) прилегала к крепости, что осажденные с соседнего возвышения легко могли македонскими копьями прогонять неприятелей, если бы они подошли брать воду, и только закрываясь щитами можно было им пользоваться водою. На противоположной стороне реки возвышался над равниною тоже холм, и лежал прямо против (крепости); а возле него протекала другая река, Вооза, рассекающая долину и отделяющая пределы Канины. Неприятели, со всем войском переправившись чрез Воозу, заняли тот холм и, избрав позицию на этой высоте, думали находившихся в крепости поразить страхом и даже поставили камнеметальные машины, чтобы сильными ударами громить оттуда стену. С быстротою ветра долетела весть об этом до ушей царя и привела его в смущение; так что он затрепетал всем своим существом. Да и в самом деле, ведь тот не погрешил бы в сравнении, кто дерзость латинян, соединенную с яростью, уподобил бы огню, когда в него подливают масло. Всякий догадается, что в таких трудных обстоятельствах ему ничего более не оставалось, как собрать все свои силы, не исключая и флотских, и отправить их сухим путем, чтобы они, при самом начале войны, могли умереть с пользою. Но прежде всего он счел нужным прибегнуть к Богу, а потом приготовить достаточные по численности силы, чтобы одним появлением их остановить напор неприятелей и, при первом опыте, дать им почувствовать, что далее идти невозможно. Молебствие предписано было совершить следующим образом: патриарху и архиереям со всем клиром велено, прежде всего, возносить молитвословие во всю ночь; потом вместе с зарею патриарх и с ним шесть других главных архиереев, облекшись в священные одежды, должны, в присутствии прочих молящихся, совершить освящение елея и, сделав предварительно пуки папируса, погрузить их в тот освященный елей, а потом разделить между отправляющимися против неприятеля воинами, так чтобы достало на каждого из них, сколь бы ни велико было число войска, и чтобы каждый шел против врага, имея при себе освященный папирус. Так и сделано было, как предписано, — и священные пуки папируса, вложенные в стеклянные сосуды, с молитвою и бережно отправлены в армию. Против неприятеля царь посылает зятя своего Михаила Деспота, великого доместика Тарханиота, называвшегося тоже Михаилом, великого стратопедарха Иоанна Синадина, и четвертого с ними — евнуха Андроника, бывшего тогда придворным татою [131] и прозывавшегося Ионополитом. Этим лицам вверяет он достаточные силы для предстоящего дела, изгоняет из них всякую робость и воодушевляет их надеждою на содействие священнических молитв. Совершив путь, они остановились лагерем на возможно далеком расстоянии от неприятеля; напасть же тотчас не отваживались, ибо считали это неблагоразумною дерзостью: особенно так думал великий доместик, которому предоставлена была главная власть над всем, как человеку предусмотрительному и преданному хранителю престола. Эти вожди нашли необходимым — попытаться послать находившимся в крепости съестные припасы, по недостатку которых, осажденные уже чувствовали голод. И казалось, что протекавшая у крепости река много поможет им в этом случае, с одной стороны потому, что припасы будут отправлены по ней ночью, с другой потому, что они могут быть введены в крепость чрез устроенные на случай нужды в воде шлюзы. Рассудивши таким образом, они приготовили грузовые суда и, наполнив их достаточным количеством съестных припасов, пустили по реке; а на берегу реки расставили стрелков, сколько нужно было для защиты пущенных судов от нападения. Это не скрылось от италийцев и привело их в ярость: они ринулись, чтобы захватить груз, во что бы то ни стало. Неприятели выстроились на противоположном берегу Асуаны и приготовились напасть на плывших, чтобы воспрепятствовать подвозу продовольствия, надеясь крепость принудить к сдаче голодом. А Рос Солима с весьма многими и сильными своими товарищами решился переправиться чрез реку и сбить стоявшую по берегу стражу. С величайшею быстротою бросаются они в реку и, выдержав напор воды, мгновенно являются на другом берегу, в надежде одним ржанием рьяных своих коней поразить всех противников. И вот они отважно поскакали и хвастливо устремились на наш отряд; а этот от первого натиска, как и следовало, благоразумно уклонился, — частью из осторожности, частью же и по стратегическим соображениям; а потом, нашедши выгодное место, стал мужественно стрелять в тяжеловооруженных всадников. Но так как крепкое их вооружение пробить было невозможно, то наши воины стали бросать копья в их коней, чтобы, перестрелявши их, оставить этих хвастунов пешими. И вот, в числе многих других раненых коней, ранен был и конь Роса Солимы. Нанесенная ему рана была не так смертельна, чтобы он тотчас же пал, однако, много убавил своей рыси (ибо рана от копья была глубока) и нес седока лениво, а потом споткнувшись на борозде, упал на землю вместе с седоком. Так как этот гордец, прижатый конем, не мог тронуться с места, то вдруг был окружен и взят руками. Весть о взятии его в плен тотчас перенеслась и в царский лагерь, и в крепость. В лагере держали уже в руках этого недавно великого самохвала, а находившиеся в крепости еще прежде, чем успели дойти до них вестовые, знаками радости извещали находившихся вне стен, что знают о плене. Вместе с зарею царские полки в полном вооружении и с освященным папирусом у каждого воина, выступив из лагеря и переправившись чрез реку, нападают на неприятелей и тотчас же обращают их в бегство. Одни из итальянцев, стоявшие фронтом вперед, были прямо поражаемы и истребляемы (они не для того и стояли фронтом вперед, чтобы выдерживать натиск неприятелей, а только, чтобы смотреть на происходившее); другие, ища спасения в бегстве, получали удары в тыл и, падая с коней, умирали; а иные забираемы были в плен живыми. При этом происходила страшная суматоха от поспешности, с какою неприятели стремились к реке Воозе, чтобы переправиться чрез нее и спастись, тогда как царские войска старались опередить их и заградить им пути к реке. Чтобы в бегстве встретить меньше препятствия, они бросали и сосуды и жен; задние из них напирали на передних и, сваливая этих под ноги, то и дело топтали друг друга; многие же прежде, чем достигли реки, растоптаны были лошадьми и, быстрый всадник делался добычею легко вооруженного пехотинца. Взятых в плен было множество; так что те же воины, отведши одних пленников в крепость, возвращались тотчас за другими, а после этих, снова шли брать в плен следующих, и убивая рядовых, уводили начальников до тех пор, пока неприятели, не достигли реки Воозы и добровольно не побросались в воду, предпочитая погибель в реке позорному впадению в руки римлян; ибо из большого числа их немногие преодолели быстроту реки и спаслись бегством в крепость Канину, — да и то нагие, безоружные и пешие, тогда как незадолго они были до того высокомерны, что надеялись захватить Римскую империю, будто гнездо птенцов.

вернуться

130

Этимология слова: ‛Ρως ничего не представляет для объяснения этого Пахимерова текста. Надобно полагать, что Пахимер думал произвесть ‛Ρς от ώξ; а ‛Ρξ, по Евстафию, есть φαλλαγγί εδος — паук, очень ядовитый. Plin. 1. 29. с. 4. phalangium… est plurium generum, u

m simile formicae, sed multo majus, rufo capite. Вероятно, этому-то пауку Пахимер уподобил того военачальника.

вернуться

131

О достоинстве под этим именем часто упоминает Кодин (in libr. de offic. anl. с. 2), поставляет его на тридцать шестой степени придворных чинов (с. 4) и описывает официальный его костюм, замечая под конец (с. 5), что с этим достоинством не соединялось никакой служебной деятельности. У латинян Тата было имя, которым дети, только что начинавшие лепетать, называли отцов, как мамою матерей. Так у Марциала: «Mammas atque tatas habet Afra: adipsa tatarum dici et mammarummaxima mamma potest». И русские дети употребляют его в том же значении и произносят: «Тятя». Можно почти наверное сказать, что упоминаемый здесь евнух, придворный Тата, состоял при детях царя, когда они были еще детьми; и потому теперь Кодин не назначает ему никакой должности. Даже можно догадываться, что и имя Андроника дано ему, как почетное, в память того, что он был Татою теперешнего царя Андроника.