Страница 8 из 60
52 трупы на улицах станут таким же обычным явлением, как пустые пивные банки, мой мир, моих друзей или близких это не затронет. К чему воевать за чужие идеи? Сейчас это слишком просто, слишком много самых различных поводов: гуманист может подбить кому-нибудь глаз за голодающих детей Руанды, возвышенные традиционалисты-евразийцы берут в руки автоматы из соображений высокой геополитики, демократы еще затопчут кованными сапогами всех красно-коричневых…
Гм… красно-коричневых… Мне припомнился золотистый оттенок темных волос той милой девушки, сейчас ее, наверное, опрашивают на предмет «последнего вечера жизни Шамиля», и я вдруг сообразил, что всем остальным черты ее лица очень похожи на мою зимнюю любовь — девчонку с истфака, брюнеточку, вечно ходившую в простенькой коричневой шубке в крупный белый горошек — вот вам и игры подсознания, вот, елы-палы, и неосознанное стремление к конкретному идеалу! Зимнюю любовь можно было занести в разряд безответных. Та девочка все время ходила исключительно с мужем — ученым, физкультурником и трезвенником.
«Поедем на войну!» — в киоске звукозаписи у метро на всю Сенную врубили новый хит Наталии Медведевой, вернув мои мысли к прежней теме.
«Зачем же ехать, помилуй Бог? Война такая вещь, ее можно везде найти! В любой подворотне! И если уедешь на войну, кто останется защитить твоих близких? Милиция? Хе!»
— Извини, ты не мог бы застегнуть мне пуговицу!
Опять прервали! Я недоумевающе посмотрел на мужичка лет тридцати с большой полиэтиленовой сумкой в правой руке. Он как-то странно показывал мне на верхнюю пуговицу своей замызганной курточки матерчатой.
— Застегни, а? Что тебе, в падло?
А, у него нет левой руки! Это оправдывает!
— Да «не в падло, не в падло», — хмыкнул я, застегивая ему пуговицу.
— Спасибо…
— Слушай, — уже застегнув мужичка, призадумался я, — а почему б тебе было не поставить сумку на землю да не застегнуть самому?
— Понимаешь, я очень брезгливый… Спасибо!
И пошел, находчивый! По справедливости, он заслуживал Гарриковой сигаретки!
— Постой-ка! Ты меня растрогал, болезный! На, закури! Что выберешь? — Я протянул пачки «Беломора» и «Мальборо». Проворно бросив пакет, он выбрал сигаретку, поднес зажигалку. Он, прибалдев, затянулся.
И я быстро зашагал к метро, прихрамывая на пострадавшую на осколке вазы ногу. Китайская петарда грохнула, когда я уже входил в стеклянные двери. Звук был похож на выстрел из пистолета.
Этот случай меня добил. Сакральный смысл заключался для меня в том, что мужика за его издевательский номер официально никак нельзя было бы наказать, а вот если б нашлись свидетели, что именно я вручил калеке напутавшую его сигаретку, то моя маленькая месть могла бы расцениваться и как «хулиганка»!
Я сел на поезд в направлении «Пионерской». Домой! У мафий — война, мое дело — сторона!
А дома на автоответчике меня ждал номер телефона, надиктованный не пожелавшим представиться человеком. Он знал, что я узнаю его голос. Все же — друзья! Хоть и на разных ступеньках, можно сказать, через пару пролетов социальной лестницы.
Друзья… мда! Любовь да дружба — тяжкая служба! Я отошел подальше от телефона, косясь на него, как Горбачев на бутылку водки, точней — как пацифист на бомбу замедленного действия, и закурил внеочередную «беломорину». Абсолютно ясно: после этого звоночка уже нельзя будет считать, что мое дело — сторона. Родная сторона! Но что поделаешь — на том свет стоит!
Перекурив, я решил, что со всех сторон обдумал сложившуюся ситуацию. Прикинуться, что я не узнал голос или сообщить всем общим знакомым, что-де «уезжаю, блин, срочно в деревню, даже домой не успел заглянуть!» — все это было бы постыдной низостью. Позорнее самоубийства. С другой стороны, стоило заранее подобрать варианты ответов… но что ему от меня понадобилось? Я решительно набрал номер:
— Игоря Николаевича…
— Кто?
Типично «астратуровский» голос!
— Богдан? Это Осокин, мне Игорь этот номер намотал…
— А, Дмитрий! Это Вад Таранов. Николаич с сегодняшнего дня в отпуске, он просил меня…
— Какой отпуск! Его голос на ленте!
— В отпуске! Должно быть, с утра звонил, пока не улетел…
— Да какое с утра…
Тут уже Таранов меня перебил:
— С утра! Только и мог! Ладно, оставим.
В общем, я за Николаича сейчас, понял? Он попросил тебя проследить, чтоб твои приятели, те, что с тобой вчера в кабаке тусовались, лишнее писать не спешили, похоже, у нас легкие неприятности. Передай им, что, если они сейчас себя придержат чуть-чуть в плане гипотез, то мы потом им такие подробности выдадим эксклюзивно, какие им и не снились. Так Николаич сказал!
Такого попадалова я не ожидал!
— Да ты что! А если «они себя не придержат»?
— Ничего. Просто Николаичу сложнее будет, наверное, — противным голосом пояснил Таранов.
Если без угроз, тогда ладно. В пресс-центрах ГУВД, УФСК тоже такие просьбы часто раздаются.
— Слушай, Вад, ты ему передай, пусть он поймет. Я этим парням конфиденциально ваши пожелания передам, но если Алферов, вобщем-то, может понять, то за Иванова я не ручаюсь. Сегодня читал его? Для него, похоже, это дело — шанс! То есть с французского — уже удача! И, думаю, он не прислушается, скорей наоборот!
Вад промолчал, и я поспешил добавить:
— Да еще, понимаешь, он во всех коллегах склонен видеть конкурентов в первую очередь, так что…
— Гм… Гм… — Таранов словно специально покашлял, чтоб заглушить чей-то голос рядом с его трубкой.
Уж не Николаича ли?
— Слушай, Дмитрий… тогда, я бы хотел сам с ним встретиться, возможно, предложить ему… сам понимаешь. Но через газету этого делать не хочется, там его домашний не дают. Ты не подскажешь его отчество, год рождения… если «Василий Иванов» не псевдоним…
— Не псевдоним.
— Ну, тогда это… или домашний телефончик.
Теперь уже задуматься пришлось мне. Поимев любое из этих двух «или-или», «Астратур» мог в два счета установить и домашний адрес Василиваныча, что не могло мне понравиться. Ему самому — тем более! Поэтому… Однако… Но тем не менее… Особенно, учитывая… Особенно если… Да еще…
Мои безмолвные этические терзания как-то дошли до Таранова, он внес коррективы:
— Тут ведь вот в чем дело: мы его и без тебя сможем установить, но времени это дело займет чуть больше.
Действительно так!
— … А вдруг он без нашего предупрежде ния успеет волны нагнать? Если ты насчет адреса, не волнуйся. Хоть он нам и не нужен, все равно будет. А предупредить его надо бы! Предупрежден значит вооружен, слыхал? Вооружи своего друга!
Мне удалось найти только одно возражение:
— Ладно, ты уж не обижайся, я сперва у него самого спрошу, можно дать его домашний или нет. Как сказать: из «Астратура» хотят поговорить, да? Конфиденциально?
Таранов опять покашлял.
— Ну давай! — согласился он. — Только поясни, что никто не угрожает, наоборот, поиски консенсуса, общего языка.
— Так и передам!
— И с Алферовым поговоришь? Он сегодня промолчал что-то…
— Не успел. Поговорю. Я перезвоню, как с обоими пообщаюсь.
— Так!
Только повесив трубку, я вспомнил, что позабыл нажаловаться Таранову на «шестерок»-инспекторов их страхового. А, ни к чему это! Им и так не сладко! Полтретьего… наверняка парятся еще, голубчики! Что по лбу, что в лоб — СОБР и РУОП.
Гаррик слегка поломался, но согласился на компромиссный вариант:
— У меня в ежедневных выпусках все равно места мало, ладно, перебьюсь пока на «Короткой строкой», без деталей. Но в еженедельном приложении мне просто никак нельзя подробности опустить, так и передай. Слушай, что там в вашем концерне, в смысле в «Нота Бене», говорят, арестовали кого?
— К еженедельнику расскажу! — пообещал я.
Василиваныч повел себя странно:
— Конечно-конечно! — заголосил он. — Давай! Дай им мой домашний, хоть адрес!
— Я твоего адреса и не знал никогда! — рявкнул я на него и повесил трубку: у всех свои причуды.