Медноголовый

Шестью километрами дальше, на просёлке, покрытом липкой слякотью, дивизия генерала Хьюджера ждала, пока её командир выяснит, куда их занесло. Часть людей Хьюджера, перемешавшись с арьергардом Лонгстрита, попросту заблудилась, когда он приказал своим поворачивать к дороге, по которой им следовало наступать в соответствии с планом Джонстона. Влажный тёплый воздух искажал звуки, иногда приглушая их, так что казалось, будто пальба доносится откуда-то издалека, а временами — вообще, с востока. Две дивизии, которым предписывалось сомкнуться, подобно волчьим челюстям, на горле янки, вместо этого выписывали друг возле друга кренделя, но генерал Джонстон находился в полном неведении относительно их манёвров, местонахождения, а также того, что дивизия Хилла уже вступила в бой, даже не удосужившись поставить об этом в известность своего командующего. Джонстон маялся в Олд-Тэверн, куда должна была подойти дивизия Лонгстрита.

— От Лонгстрита вестей нет? — спросил он в десятый раз за последние полчаса.

— Никак нет, сэр. — мрачно ответил Мортон.

Дивизия Лонгстрита будто испарилась. От них не было ни слуху, ни духу.

— Хьюджер, сэр, начал наступление. — порадовал Мортон Джонстона, умолчав о том, что двигается дивизия старого генерала так медленно, что поспеет добраться до янки, дай Бог, к вечеру.

— Кто-то за это должен ответить, Мортон. — процедил сквозь зубы Джонстон, — Я хочу знать, кто виноват в творящемся безобразии, вы меня поняли, Мортон?

— Да, сэр. — рассеянно кивнул начальник штаба, прислушиваясь.

Влажная жара продолжала шутить шутки со звуками, и Джонстон, отвечая на недоумённый взгляд начальника штаба, гром пушек безапелляционно отнёс к заварушке где-то на реке:

— Канонерки перестреливаются с береговыми фортами. Хилл ведь не дурак, чтобы сунуть голову в пасть шакалам без поддержки с флангов.

В Ричмонде, на расстоянии десятка километров, канонада слышалась яснее, эхом отдаваясь на вымытых ночной грозой улицах. Народ взбирался на крыши и колокольни полюбоваться поднимающимся на востоке дымом. Президент, обеспокоившись, послал гонцов в штаб армии выяснить, что происходит. Может, пора грузить золотой запас на поезд и укатывать в Питерсберг? Генерал Роберт Ли, как и президент, никем не предупреждённый о грядущем наступлении, дал Дэвису мудрый совет не пороть горячку, пока точно не станет известно, что делается на востоке. Незачем, сказал генерал, провоцировать новую волну паники и бегства из столицы.

Не всех взбудоражили непонятные военные действия к востоку от Ричмонда. Джулия Гордон раздавала Новый Завет в госпитале Чимборазо, а на другом конце города Салли Труслоу, воспользовавшись отсутствием клиентов, затеяла в заведении генеральную весеннюю уборку. Простыни вытряхивались и вывешивались в саду, шторы с коврами выбивались от пыли, стеклянные плафоны вымывались от копоти, деревянные полы натирались, а оконные стёкла чистились смоченной в уксусе газетной бумагой. Во второй половине дня привезли огромный круглый стол красного дерева для будущего спиритического салона Салли, и стол тоже отдраили и отполировали. В кухне исходили паром бадьи с греющейся водой и пахло щёлоком. Салли, с покрасневшими руками и блестящим от пота лицом, работая, пела во всё горло. Её отец мог бы ею гордиться, но Томас Труслоу крепко спал. Бригала Фальконера находилась в резерве, сторожа переправу через Чикахомини северо-восточнее Ричмонда, и солдаты, игравшие в карты, подковывавшие коней, просто бездельничающие, прислушивались к далёкой пальбе и благодарили Создателя, что эта драка проходит без их участия.

Старбак ехал на юго-восток по дороге, ведущей к Чикахомини. Он плохо себе представлял, куда, собственно, направляется и что ему делать теперь. Д’Эмон, с которым были связаны все его надежды, умер, и Натаниэль остался у разбитого корыта. Во время пребывания у северян Старбак привык к мысли, что может быть раскрыт в любой момент. Адам, например, сумеет передать настоящее донесение, да мало ли? Но Старбак и думать не мог, что судьба нанесёт ему удар с другой стороны, поэтому сейчас ощущал себя затравленным зверем, которому куда ни кинь — везде клин. Он вспомнил о списке вопросов, отданном ему Пинкертоном, и горько ухмыльнулся. Из пропуска обратно в Легион документ превратился в бесполезный клочок бумаги. Д’Эмон с того света ничем не поможет. Путь в Легион отрезан. И от этой мысли Натаниэля охватило отчаяние, беспросветное, что хоть в петлю. Мелькнула безумная мысль: а может, раз терять нечего, записаться рядовым в какой-нибудь полк северян? Сменить имя, получить винтовку и затеряться в рядах самой большой армии за всю историю Америки?

Лошадь Старбака трусила по разбитому колёсами просёлку, а её всадник старался выцедить хоть каплю надежды из водоворота беспросветности и страха в душе. Ветер гнал рябь по дождевой воде, заполоняющей глубокие колеи, разъезженные в красной матовой грязи. Вокруг расстилались поля, перемежаемые островками рощ и ручьями с топкими берегами, а впереди вставала гряда пологих холмов, где взятому у Джеймса коняге идти будет легче, благо там должно быть суше.

Орудийная пальба больше не смолкала. Очевидно, одна из воющих сторон твёрдо вознамерилась выбить противника с его позиций, но в тянущихся вдоль дороги лагерях жизнь шла своим чередом. Обитатели бивуаков вели себя так, словно за рекой дрались какие-то совершенно посторонние армии каких-то совершенно посторонних держав. К лавке маркитанта выстроилась очередь желающих приобрести что-нибудь из предлагаемого торговцем нехитрого набора житейских радостей. Вдвое больше солдат стояло к палатке, где продавались сушёные устрицы. Один из покупателей подмигнул Старбаку и выразительно щёлкнул по фляжке, намекая, что здесь приторговывают из-под прилавка выпивкой. Старбак невесело улыбнулся и покачал головой. А если сбежать к чёрту на кулички, на неосвоенные земли, на запад? Вспомнил, с каким пренебрежением встретила эту идею Салли, и понял, что никуда не сбежит. Надо драться за то, к чему стремишься.

Он миновал превращённый в госпиталь баптистский молельный дом, по соседству с которым стал лагерем гробовщик. На полотняных боках крытого фургона красовалась выведенная алым надпись: «Итен Корнетт и сыновья. Ньюарк, Нью-Джерси. Бальзамирование, недорого и качественно. Гарантированное избавление от инфекции и запаха». Второй воз был нагружен сосновыми гробами, на каждом из которых имелся ярлык с адресом, куда гроб должен быть доставлен. Накачанные химикалиями покойники прибудут домой в Филадельфию и Бостон, Ньюпорт и Чикаго, Баффало и Сен-Пол; там их торжественно схоронят под жалобные стенания близких и высокопарные речи друзей. Обычно погибших погребали на месте, но некоторые, умирая в госпиталях, успевали оплатить доставку тела домой. Как раз в эту минуту одного такого усопшего вынесли из госпиталя и положили на стол у палаток гробовщика. Ступни покойника были пришпилены друг к дружке, на лодыжке болталась бирка. Мужчина в жилете надел покрытый пятнами передник и с широким тесаком в руке подошёл к столу.

Старбак дал коню шпоры, спеша убраться подальше от густой дурманящей вони бальзамировочных препаратов. Дорога пошла вгору к полосе леса, за которой стоял крохотный хутор. Ограда полей фермы была разобрана служивыми на растопку. На крытой дёрном крыше бревенчатой хижины полоскался самодельный флаг. Полосы были сделаны из лент светлой и тёмной мешковины, а крыжом служил прямоугольный лоскут выгоревшей синей ткани с тридцатью четырьмя выжженными хлоркой пятнами, изображающими звёзды. Лачуга, по всей видимости, принадлежала семье свободных чернокожих. Седой старый негр ковырялся на грядках, при виде Старбака отсалютовал ему граблями:

— Устройте им ад, мистер! Так хочет Бог, мистер! Бог, слышите, мистер?

Старбак молча кивнул. Впереди сверкала река, а за ней поднимались дымы, и казалось, будто дальше леса объяты пожарами. Там шёл бой, и Старбак, придержав лошадь, вспомнил свою роту. Интересно, там ли они? Труслоу, Деккер, близнецы Коббы, Джозеф Мей, Исайа Уошбрук и Джордж Финни? Хотел бы он сейчас быть с ними. Чёрт, до чего же не вовремя умер д’Эмон, подумал Старбак, глядя на стоящее почти у самого горизонта тёмное облако смога над Ричмондом и чувствуя, как накатывает тоска по Салли.