Медноголовый

Легион Фальконера шагал к месту схватки по протяжённому склону. Поход через город и поиск кратчайшего пути к реке заняли больше времени, чем ожидалось, и легионеры бурчали, что северян перебьют и оберут ещё до того, как Легион туда доволочится. Более рассудительные указывали недовольным на то, что гул битвы не стихает. Легион был уже достаточно близко, и северный ветер доносил до ноздрей пороховую гарь, зимним туманом сочащуюся сквозь всё ещё зелёную листву. Дома, думал Старбак, осень давно вступила в свои права, и поросшие лесом холмы вокруг Бостона объяты красно-золотым пожаром, а здесь, на северной границе южной Конфедерации, только клёны оделись жёлтым, кроны же остальных деревьев тяжелы и зелены, хотя их зелень уже изрядно истерзана прилетающими из глубины леса пулями.

Легион миновал овсяное поле, на котором остановил янки капитан Дафф с ротой уроженцев Пайка и Чикасо. О бое напоминали чёрные проплешины там, где горящие пыжи, вылетающие из стволов вместе с пулями, поджигали жнивьё, да попадающиеся кое-где пятна крови, но мысли легионеров слишком занимала грядущая драка, чтобы они обращали внимание на свидетельства схватки отгремевшей.

Благо примет продолжающегося впереди боя тоже хватало. Виднелись стреноженные офицерские лошади, врачи хлопотали над десятком раненых. Чернокожий слуга опрометью мчал к вершине холма с гроздью мокрых фляг, наполненных в колодце ближайшей фермы. Мул вёз боеприпасы ведущим бой частям, другой возвращался с пустыми корзинами. Стайка сорванцов из Лисбурга пробралась тайком от родителей поглазеть на настоящее сражение. Сержант из миссисипского полка гнал их подальше от пуль северян, но без особого успеха. Мальчишка от горшка два вершка притащил отцовский дробовик и умолял дать ему прикончить хоть одного янки. Карапуз ныл, даже не вздрогнув, когда четырнадцатифунтовая болванка провыла над головами и на полпути к Катоктен-Маунтен плюхнулась в ручей у ликсвилльской дороги. До деревьев оставалось с полсотни метров. Те из офицеров Легиона, кто двигался верхом, спешились и стали вбивать в грунт колышки, чтобы привязать лошадей, а капитан Хинтон, как заместитель командира Легиона, отправился вперёд выяснять, где у ребят из Миссисипи левый фланг.

Ротой Старбака владело возбуждение. Облегчение от того, что они выжили под Манассасом, сменилось скукой смертной долгих недель вахты на Потомаке. Это время мало походило на войну, скорее, на летний отдых у воды. Иногда с одного или другого берега раздавался выстрел наугад, и после этого день-два дозоры хоронились в тенях, но чаще враждующие стороны друг другу не досаждали. Под стволами ружей противника они плавали, стирали исподнее, купали коней и неизбежно обзаводились во вражеском стане знакомствами. На мелях и бродах южане встречались с северянами, меняли южный табак на северный кофе, южные газеты на северные, болтали по-приятельски. Но теперь всё это было забыто. Настал черёд Легиона доказать, что южане — лучшие в мире солдаты и дать по зубам лживым, жадным до чужой земли янки, посмевшим вторгнуться в священные пределы суверенной Конфедерации.

Капитан Хинтон появился на опушке и сложил ладони у рта лодочкой:

— Рота «А», ко мне!

— Легион, стройся слева от роты «А»! — скомандовал Бёрд, — Знамённая группа, ко мне!

Одна из пушечных болванок проломилась сквозь крону дерева, осыпав подступающих людей дождём из веток и листьев. Старбак приметил там, где предыдущий снаряд проложил себе путь, белое пятно древесины на месте сломанного сука. Натаниэля обдало холодом, накатил страх, на миг пересиливший возбуждение.

— Знаменщики, ко мне! — повторил Бёрд.

Знаменосцы подняли вверх стяги и ринулись к майору. Собственное знамя Легиона несло на себе герб семейства Фальконер: три красных полумесяца на белом и девиз «Пылкий всегда!». Второй флаг был государственным флагом Конфедерации: белая горизонтальная полоса меж двух алых и в крыже — синий квадрат с кругом из семи белых звёзд. После Манассаса было много жалоб на то, что флаг слишком похож на флаг федералов, из-за чего в горячке боя войска Юга часто открывали огонь по своим. Ходили слухи, что в Ричмонде собираются изменить стяг, но сегодня Легион шёл в битву под старым, изорванным пулями Манассаса, знаменем Конфедерации.

— Дорогой Иисус, спаси меня… Дорогой Иисус, спаси меня… — бубнил на бегу один из бойцов Старбака, Джозеф Мей, тяжело пыхтя в спину сержанту Труслоу, — Убереги меня… Господи… Убереги меня…

— Ты лучше дыхание убереги, Мей! — оборвал его Труслоу, не оборачиваясь.

Легион маршировал колонной поротно, и теперь рассыпался влево, разворачиваясь из колонны в линию. Рота «А» первой достигла деревьев, рота «К» Старбака шла замыкающей. Адам Фальконер седла не покинул.

— Слазь с лошади, Адам! — крикнул другу Натаниэль, — Убьют же!

Кричать пришлось из-за треска ружей, громкого и наполнившего сердце Старбака шалым весельем. Так же хорошо, как Адам, он знал, что война эта неправильная. Будто грех, она не имела ничего общего с праведностью, но, будто грех же, таила в себе какую-то жуткую привлекательность. Переживи войну, чуял Старбак, и все двери этого мира будут распахнуты перед тобой. Это была игра с умопомрачительно высокими ставками; игра, в которой любые привилегии не давали преимущества, ибо могли лишь избавить от участия в игре, что было равносильно признанию себя жалким трусом. Здесь, где воздух вонял порохом и смертью, жизнь была проста до абсурда. Бесшабашное ликование охватило Старбака, и он заорал от переполнивших его чувств. За спиной капитана рассыпалась среди деревьев рота «К» с заряженными винтовками. Солдаты услышали крик командира, услышали клич южных частей справа и подхватили его, производя тот же самый сверхъестественный вой, оповещающий врага, что южные парни явились убивать за южные права и южную гордость.

— Разверзните перед ними ад, ребятки! — ярился Бёрд, — Разверзните перед ними преисподнюю!

Бейкер погиб.

Сенатор успокаивал своих бойцов, нервы которых были натянуты, как струны, из-за воя южан. Бейкер предпринял три попытки перейти роковую прогалину, но всякий раз огонь конфедератов обращал северян в бегство, и они откатывались, оставив на задымленном лугу ещё несколько трупов. Некоторые из людей Бейкера самовольно покинули поле боя. Они хоронились за кромкой обрыва, или съёживались за деревьями и валунами. Бейкер с адъютантами выкуривали робких сердцем из их убежищ и гнали на передовую, где храбрые бились с врагом, но стоило офицерам уйти дальше, и малодушные заползали обратно в норы.

Поток идей у сенатора иссяк. Вся его ловкость, всё его красноречие, вся неуёмная энергия оказались бессильны, и конгрессмен находился на грани паники. Виду, впрочем, не показывал. Он размахивал саблей и бодро покрикивал солдатам держать нос выше, а прицел ниже.

— Подмога близка, ребята! — обнадёживал он чёрных от пороховой гари массачусетцев.

— Надо продержаться ещё чуть-чуть! — уговаривал калифорнийцев.

— Нелегко приходится, парни, но мятежники скиснут первыми! — подбадривал тамманийцев.

— Был бы у меня ещё один такой полк, как ваш, — льстил Бейкер гарвардцам, — мы сегодня ужинали бы в Ричмонде!

Ли убеждал конгрессмена отступить за реку, пока не поздно, но доводов полковника Бейкер, казалось, не слышал. Ли повысил голос, сорвавшись на крик, и лишь тогда добился от политикана блудливой улыбки:

— Не уверен, Уильям, что у нас достаточно плавсредств для эвакуации. Моё мнение таково: нам надо стоять здесь насмерть и здесь победить. Вы не согласны? — пуля свистнула над самым ухом конгрессмена, но Бейкер её не заметил, — Они — всего лишь кучка жалких бунтовщиков. Мы, что, позволим какому-то отребью победить себя? Весь мир смотрит на нас, и мы должны продемонстрировать мятежному сброду, кто здесь хозяин!

Твои предки под Йорктауном, наверно, говорили то же самое, зло подумал Ли. Только подумал. Вслух благоразумно не произнёс. Бейкер, хоть и родился в Англии, слыл ярым патриотом Соединённых Штатов.