Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 26 из 81

Так что я посоветовал им вышить только его передние копыта, а голова…

Эгесистрат прервал его, подняв руку:

– Так, значит, ты смог поговорить с Эобазом?

Клетон кивнул:

– Они держат его в задней комнате. Там есть окно, но очень маленькое, не пролезть, да еще в оконный проем вделана пара железных прутьев. Котис, по-моему, собирается его в жертву принести.

Не думаю, чтобы Эгесистрата легко было удивить, но тут он удивился.

Даже глазами захлопал. Иппофода коснулась его плеча, и он перевел ей слова Клетона, правда, очень коротко. Я сказал Клетону, что и не знал, что здешнее население совершает человеческие жертвоприношения.

– Только цари, – отвечал он с важным видом, заложив руки за спину и выпятив грудь. – Царям не к лицу приносить такие же жертвы, какие приносит простой люд, поэтому все остальные – и простолюдины, и высокородные – приносят в жертву животных, как и в наших краях, а цари – людей. Обычно это пленники, которых захватывают во время набегов. Вам надо помнить, что здешний царь не простой человек. Он ведет свой род от Терея[28] – многие его предки носили то же имя, а первый Терей был сыном самого Плейстора. А Плейстор – сын Котито, или Котис, так они называют нашу Рею[29], да еще иногда он выступает в роли ее возлюбленного. Вот почему, когда царь встает перед алтарем в своих священных одеяниях и отрубает голову человеку, всем становится ясно, что это именно царь, существо высшего порядка.

– Когда будет совершено жертвоприношение? – спросил Эгесистрат.

– Завтра, – ответил Клетон. Иппофода знала это слово; я увидел, как побледнело ее лицо, чувствуя, что и сам побелел от ужаса. Никто не произнес ни слова, пока Клетон не добавил:

– Царь перенес дату; предполагалось, что жертвоприношение состоится не ранее следующего месяца.

Снова воцарилась тишина. Потом Ио спросила:

– А сам Эобаз об этом знает?

Клетон кивнул:

– Он мне об этом и сообщил. А потом я поговорил со жрецами, сказал, что хотел бы видеть всю церемонию – она ведь не тайная, наоборот! Жрецы сообщают о ней всем, рассылают глашатаев и все такое прочее, как только Котис распорядится насчет жертвоприношения. Если хотите знать мое мнение, у него на уме только весеннее предсказание оракула.

Эгесистрат крякнул и попросил:

– А может, ты расскажешь об этом поподробнее?

– Ну, каждый год здешний правитель отправляет послов на остров Лесбос, где в храме Бромия[30] в подземелье хранится голова Орфея. Вам об этом известно? Голова вроде бы по-прежнему живая. И вот, в благодарность за подношения, привезенные послами, голова дает разные добрые советы на грядущий год. Обычно ничего особенного – чепуха, вроде того что следует опасаться чужаков, доверять друзьям и тому подобное. Но иногда голова говорит такое, что волосы встают дыбом; после таких предсказаний царь режет глотки даже некоторым своим ближайшим родственникам.

– Надо полагать, – вставил Эгесистрат, – что в этом году было как раз такое предсказание? Что именно сказал оракул?

– Хочешь услышать его собственные слова? – спросил Клетон.

– Это было бы лучше всего, если ты их помнишь.

– Я их в жизни не забуду, даже если бы хотел! Предсказания головы повторяют каждый год на празднествах, а в этом году добрая половина жителей Кобриса обсуждала их на все лады. С ума можно было сойти! – И Клетон нараспев продекламировал что-то по-фракийски.

Эгесистрат глубоко задумался, держа себя за бороду и полузакрыв глаза, а потом обратился к Иппофоде на языке амазонок. Она испуганно уставилась на него и притронулась к своей шее. Он пожал плечами и отвернулся.

– Не уверен, что смогу перевести это в стихотворной форме, но все же попробую, – сказал он нам.

Когда Эгесистрат умолк, я быстро посмотрел на чернокожего, а он – на меня, так что я высказался как бы от лица нас обоих:

– Не вижу здесь никакой связи с Эобазом.

– Или с нами, – вставила Ио. – Может, ты разъяснишь нам это предсказание, Эгесистрат?

– Может быть, но потом. – И он обратился к Клетону:

– Все это очень серьезно, друг мой. Есть ли у тебя еще какие-либо новости, скверные для нас?

– Думаю, есть, – сказал Клетон. – Насколько они скверные, это уж вам судить. Покинув храм – а это было, как вы понимаете, совсем недавно, – я направился в город и на дороге, ведущей к вам в лагерь, встретил Эгбео. Я уж решил было, что вас отпустили, но он сказал, что ничего подобного, а ему дано приказание найти для всех свежих лошадей, и он по очереди посылал всех своих воинов, а сам вот едет последним.

– Понятно, – сказал я, обращаясь к Эгесистрату. – Они хотят напасть на нас, когда луна будет высоко и от нее будет достаточно света, чтобы им было легче направлять свои копья. Их, я думаю, будет куда больше, чем тех, кто нас сейчас охраняет; и царь Котис, вполне возможно, сам поведет их в бой.

Эгесистрат с сомнением покачал головой:

– Ты действительно считаешь, что они осмелятся? А по-моему, мы можем довериться царскому слову.

– Я бы не стал, – откровенно поддержал меня Клетон.

Мы поблагодарили его за добрые услуги, и он отправился обратно. Мы смотрели, как его влекомая мулами повозка, дребезжа, катится по дороге.

Потом Эгесистрат сказал мне:

– Ты был совершенно прав, Латро. Я тоже уверен, что они ночью нападут на нас. Но хоть я и не верю, что наш друг Клетон – шпион царя, он все же, даже невольно, может проболтаться об услышанном здесь первому встречному, и тогда это может дойти до ушей царя или его приближенных. Нам необходимо нынче же ночью исчезнуть из лагеря!

Видя в моих глазах незаданный вопрос, он добавил:

– Но сперва я бы хотел спросить совета у богов, да и амазонкам следует попросить помощи у их "отца".

Он о чем-то поговорил с Иппофодой, затем снова обратился ко мне:

– Иппофода говорит, что лошадь – вполне подходящая жертва. Конечно, мы выберем самую слабую. Полагаю, что этот бог должен понять нас. Может, лучше даже взять одну из лошадей, захваченных у фракийцев в той, самой первой схватке? А вы, – обратился он ко мне и к чернокожему, – должны составить план нашего бегства, Иппофода поможет вам. Вы будете стратегами, а я – вашим прорицателем, а заодно, видимо, и вашим переводчиком.

Амазонки построили из дерева и глины алтарь и воткнули в него короткий меч. Мы с чернокожим между тем выкупали самую тощую из наших лошадей (по-моему, это была очень хорошая лошадь), а Ио и Элата украсили ее, как только сумели. Церемонией руководила Иппофода; она перерезала лошади горло после вознесения молитв и исполнения всеми амазонками гимна. Иппостизия, самая высокая из воительниц, собрала кровь в чашу, плеснула немного на священный меч, а остальное вылила в огонь. Потом Иппофода с Эгесистратом вспороли лошади брюхо, извлекли сердце и печень и бросили их в огонь, как и некоторые другие органы и кости. Эгесистрат внимательно наблюдал, как они горят и какой от них поднимается дым; потом внимательно изучил обе лошадиные лопатки и только тогда поведал нам, что сумел узнать.

28

Терей – в греческой мифологии фракийский царь, сын Ареса, зять Филомелы и отец Итиса.

29

Рея – дочь Урана и Геи, сестра и супруга Кроноса. В качестве матери олимпийских богов отождествлялась с малоазийской Матерью богов Кибелой.

30

Бромии (греч. "шумящий") – одно из прозвищ Диониса. 

31

Бендис, или Бендида – богиня, которую примерно с конца V века до н.э. под фракийским влиянием начали отождествлять с Артемидой; первоначально являлась богиней охоты и природы.