Страница 3 из 77
— Пусть так, — согласился Хутин, — тогда играем на условие, что вы не будете мешать.
Слепой улыбнулся, а Хутин сдал карты. Слепой попросил одну. Даже не переворачивая свои карты, Слепой увидел, что у него две десятки. Хутин свою карту успел прикрыть и взял ещё одну.
— Очко! — сообщил он, загребая свои монеты назад. Если бы Слепой был внимательнее, он бы увидел, что Хутин с ним игрался, а своего туза и десятку вытащил из-под стола. В это время Бзын неосмотрительно сунул руку в аквариум, чтобы подразнить рыбу, и та отхватила ему палец. Секлеция замотала кровоточащий обрубок платком, а Бзын разразился мексиканскими проклятиями.
— Пойдём, голубушка, — сказал Хутин, обнимая Секлецию за талию, а Слепому и Бзыну бросил через плечо, показывая на ближайшую дверь:
— Располагайтесь в этой комнате.
Секлеция растерянно оглядывалась на Слепого, ожидая от него хоть какого-то знака, но тот, вместе с ноющим Бзыном, скрылся в комнате, которую ему предложил властелин. Хутин привёл Секлецию в огромную спальню, на которой лежала молодая девушка. Ей, видимо, снился приятный сон, так как она улыбалась, обнажая красивые зубы. Хутин легко поднял её на руки, что не составило ему никакого труда, так как девушка выглядела миниатюрной.
— Ты несёшь меня на руках? — не просыпаясь, спросила она, и прильнула к Великому Хутину.
— Да, милая Али, — сказал Хутин и вышел в зал, где они находились раньше. Остановившись перед огромным аквариумом, он поднял девушку и бросил её в воду. Девушка не успела вскрикнуть, как её схватил сазан и принялся рвать тело зубами, возникшими в рыбьей пасти. Вода в аквариуме обагрилась кровью, которая скрыла дальнейшее пиршество. Секлеция, наблюдая за происходящим от двери, несмотря на то, что была медсестрой, невольно вскрикнула и побледнела, чуть не сползая на пол.
— Ложись, — сообщил ей Хутин, возвращаясь в спальню.
— Me encanta otra[2], — пролепетала Секлеция на испанском языке, поняв, по глазам, чего от неё хочет Хутин, но её никто не слушал. Грубо повалив Секлецию на кровать, он содрал с неё жёлтое платье с синими цветочками, достал своё куцое достоинство и завалился сверху. Находясь под содрогающимся организмом властелина, Секлеция ничего не чувствовала, кроме отвращения, но терпеливо молчала, не собираясь идти на корм рыбе.
Откинувшись на подушку после совокупления, Великий Хутин подумал, что высокие женщины его возбуждают, несмотря на то, что рядом с ними он выглядит нелепо. «А кто посмеет что-то сказать?» — высокомерно подумал он и присосался к тощей груди Секлеции – она его волновала и дразнила...
Слэй проснулся раньше окончания времени «дрим». Стоит заметить, что и сон в эту ночь выглядел странным. Слэй несколько раз за ночь чувствовал потерю связи с Дарующим. В его сны вторгалось что-то тревожное и невнятное, которое путало воображение. Дримом он работал немного, с тех пор, как ему исполнилось шестнадцать лет. До этого дримом служил старый Слумер, который долго учил Слэя настраиваться на волну Дарующего. А ещё раньше, когда Слумер был ещё маленьким, сновачом работал Дрим, отчего время сна стали называть временем «дрим».
Слэй помнил, как однажды, когда старый Слумер на несколько дней заболел бессонницей, по всей Тартии прокатилась волна жестоких кровопролитных беспорядков. Ужасные волнения так же настигли Белду и Райну, страны по соседству с Тартией. Перепуганный Хутин приказал Слэю заменить Слумера, в ином случае юношу ждал кровожадный сазан, которому Хутин скармливал провинившихся слуг. Именно с тех пор у Великого Хутина началась бессонница по ночам. И с тех пор Слэй стал дримом.
Слэю запрещалось покидать территорию замка властелина, во избежание недоразумений. Хутин позволял ему некоторую свободу, но только внутри высокой, в несколько человеческих ростов, ограды из красного кирпича, которая охватывала внутренние покои властелина, а также подсобные помещения. За высокими стенами имелось несколько садов с искусственными озёрами, а с одной стороны ограда отсутствовала, так как выходила к реке Моки.
Слэй любил после ночи бродить по саду или сидеть возле реки, рассматривая раскинувшиеся на другом берегу городские кварталы. Вдыхая утренний воздух, насыщенный цветочным ароматом, Слэй расправил грудь и душу, убирая из головы неприятный осадок из снов. Набережной вдоль реки не имелось и плюхающие по нагромождению камней волны создавали монотонный, накатывающийся шорох, вымывающий из головы все неприятные мысли.
Неожиданно, до уха донеслись чьи-то всхлипывания, которые, вначале, Слэй принял за баловство волн. Прислушавшись, Слэй обнаружил, что звуки раздаются из-за огромного камня, прикрывающего от его взора кусок берега. Он поднялся и стал обходить камень, пока не увидел сидящую возле берега девушку в жёлтом платье, усыпанном голубыми цветами. Девушка сидела к Слэю спиной, и он не решился сразу дотронуться до её плеча, опасаясь, что испугает барышню.
— Lo que es un bestia!— повторяла она, продолжая плакать. Слэй ошалел от неожиданности, так как язык, на котором говорила девушка, остро напомнил ему о матери. Он понимал значение слов, но разговаривать на давно забытом языке не решался.
—Quién te ha ofendido?[4]— отважился спросить Слэй и девушка, содрогнувшись, повернулась к нему. Поражённая тем, что на этой планете кто-то её понимает, она хотела ответить, но и сама не поняла, кого она порицает: то ли ужасного Хутина, надругавшегося над ней, или Слепого, который равнодушно отдал её в руки властелина. С опозданием Секлеция поняла, что Слепой её не любит и от этого слёзы ручьём потекли по щекам.
— Успокойтесь, я не позволю вас обидеть, — сказал Слэй на языке своей матери, невольно прижимая Секлецию к своей груди. Девушка, неожиданно для себя получившая поддержку, прижалась к нему сама, обнимая его за пояс.
— Я не могу здесь оставаться, — промолвила Секлеция и принялась лихорадочно рассказывать Слэю о себе и своих злоключениях. Слэй, не очень хорошо разбирая слова, всё же узнал о Секлеции достаточно много, чтобы представить реальную ситуацию. Особенно его поразило то, что Секлеция прибыла с другой планеты, которая называется Земля. То, что Слэй понимает её язык, говорило о том, что его мать родом с той же планеты. Такая новость поразила Слэя больше, чем рассказ Секлеции о своей жизни.
— Пойдём ко мне, — сказал Слэй, — там тебя никто искать не будет.
Действительно, жилище Слэя находилось в высокой башне, на один этаж ниже, чем комната снов, находящаяся на вершине. Когда они подошли к башне, окружённой вокруг парком, Слэй остановился и прошептал Секлеции: «Жди меня здесь!» — а сам отправился к стражнику у дверей.
— Принеси мне поесть! — угрюмо приказал он стражнику. Тот колебался, так как не мог нарушить устав, запрещающий покидать пост, но, когда Слэй крикнул:
— Ты что, глухой?! Быстро! — не осмелился перечить и понёсся на кухню властелина, чтобы принести обед «дриму». Обычно его приносили работники кухни, но мало ли что взбредёт в голову приближённого к властелину дрима. Стоило стражнику скрыться за кустами, как Слэй махнул рукой, призывая Секлецию к себе. Пока они добирались до спальни Слэя, кружась по винтовой лестнице, Секлеция чуть не задохнулась, а сердце едва не вырвалось из грудей. Слэй, совершавший данный путь по несколько раз на день, даже удивился, что дама так слаба. Оставив Секлецию в комнате, Слэй спустился вниз и как раз вовремя, так как возвращался стражник, который шёл не один, а с кухонным посыльным, тащившим обычную обеденную сумку.
Слэй забрал сумку, буркнув: «Спасибо», — а стражнику приказал: — Ко мне никого не пускать, я отдыхаю.
Дело в том, что Слэю, после ночи «дрим» требовалось отдохнуть хотя бы несколько часов, погружаясь в дневной сон. Обычно он спал после обеда, перед ночной вахтой и об этом все знали. Поднявшись в свою комнату, Слэй увидел испуганную Секлецию, которая, рассмотрев, что он сам, сразу расслабилась. Они пообедали, а Секлеция совсем повеселела и рассказывала Слэю о своей жизни, о работе в тюрьме и о Мексике, своей родине.