Голос белых ангелов

Какая-то часть мозга испытывала лёгкий дискомфорт от того, что острый край ступеньки давил на мой бок. Эта лёгкая боль, то усиливалась, то уменьшалась. Она совсем не отвлекала меня, но в какой-то момент, я перестал её чувствовать. Вода слегка остыла и успокоилась. Аполлион сидел рядом и не шевелился. Мягкое полотенце приятно обнимало мою голову. На долю секунды я осознал, что меня ничего сейчас не отвлекает. И сразу проснулся.

Я оказался в другом месте. Моё сознание было чистым и, на удивление, я понимал, что моё тело сейчас находится в бассейне, а сам я уже хожу по коридорам большого здания. Вокруг никого не было. Очень неприятно пахло смесью кислой капусты, туалета и табачного дыма. Постепенно я стал замечать детали. Потолки были очень высокими и наверху болтались фрагменты разбитых люстр из прошлого века. Стены были из неровной серой штукатурки. По углам плинтусов и в пределах недосягаемости рук, виднелись отслоившиеся куски толстой зелёной краски.

Деревянные окна вдоль длинного коридора украшали стёкла с многочисленными, заклеенными прозрачным скотчем трещинами. Местами фрагменты отсутствовали и там, между стеклом, довершили свой век ржавые огрызки яблок, многочисленные серые от грязных рук комочки жвачки и смятые бумажки в клеточку. Безошибочно угадывалась обстановка студенческого коридора.

Всё вокруг было отмечено потрясающими затратами ручного труда. Тысячи человеко-часов были потрачены на украшение всего этого великолепия настенной живописью иголочками, гвоздями, шариковыми ручками, пеплом от бычков, и копоти от спичек. Над украшением этого храма науки, в том числе постаралась природа, которая несколько десятилетий копила отложения от грязной, ржавой воды, текущей с потолка. Пятна, подтёки, попытки закрасить самые непристойные надписи на стенах, куски бумажек валяющиеся на полу — всё это было мне знакомо по прошлой жизни.

Я рассматривал бетонный заливной пол с кусочками мраморной крошки, в котором легко терялись многочисленные плевки, крошки, исписанные стержни и другие виды человеческого быта. Покрашенная в зелёный цвет батарея, вся была облеплена жвачками. Капли стекающей зелёной краски, навсегда застыли на металлическом кране, под которым темнела небольшая лужица.

Солнце светило сквозь окна, украшая прямыми лучами туман в длинном коридоре. Я решил пройтись по этому запущенному заведению. По одной стороне, мне встречались самые разные двери, таблички на которых уже давно отсутствовали, а номера аудиторий были подписаны чёрным маркером. Несколько дверей были оббиты нержавеющим металлом, уголки которого были отогнуты и в одном месте порваны. Многочисленные вмятинки от носков обуви студентов, показывали их местные нравы.

Дальше по коридору, находилась крашенная белой краской дверь с многочисленными трещинами в досках. Ручка на этой двери была новая и видимо менялась совсем недавно. В вывеске нужды не было, благодаря запаху. Это был туалет, который по совместительству служил курилкой. Когда я приоткрыл дверь, я понял, что основное назначение этого помещения — курилка.

Там стоял такой густой дым, что по светлому пятну вдали, только угадывалось окно, но ничего не было видно. Судя по звуку бегущих бачков, помещение было большим, но входить туда не хотелось. Ходить на ощупь в тумане из едкого, вонючего дыма, совсем не хотелось. Можно было напороться ладонью на гвоздь, использующийся как ручка двери кабинки и заразиться неизвестно чем.

За пять лет учёбы в таком заведении, инстинкт щепетильности и чистоплотности, должен выветриваться без остатка. Подчиняясь чувству толпы, уже на второй год, новые студенты начинают ковырять стены и деревянные подоконники и находить удовольствие в разговорах между собой в интимном тумане курилки, используемой иногда как туалет. Проучившись в таком институте, ты будешь автоматически лепить использованную жвачку под любой попавшийся стол, стул и так далее.

Вытирая руку, которой касался ручки двери, о свою джинсовую куртку под пуховиком, я пошёл дальше. Я подошёл к окну и посмотрел наружу. Я уже забыл о цели своего сна, поэтому с удовольствием насладился видом. Исключительно отечественные машины за окном, камазы, белазы и носящиеся с гудящим воплем троллейбусы — не оставляли сомнений о том, где я оказался. Мне даже почудился злорадный смех Грегори.

Чувствуя, что это точно не Атлантис, я решил досмотреть сон до конца. Я находился примерно на четвёртом этаже. Когда я подошёл к лестнице, навстречу мне послышался быстрый цокот каблуков снизу. По лестнице поднималась какая то женщина в годах. Я увидел, что её волосы в спешке собраны наверху в причудливый комочек. Чёрные очки в толстой оправе, журнал под локтем и высокий не глаженный воротничок, выдавали в ней рассеянного учителя.

Ещё снизу, она испуганно подняла глаза на меня. Увидев меня, она нахмурилась и сжала губки. Поднявшись на четвёртый этаж, она пристально посмотрела на меня сверху-вниз. Сделав паузу, она громко сказала:

— Почему не на лекции?

Пока я пытался придумать, что ей ответить, она смотрела на меня с ненавистью. Её ноздри широко раздувались и было видно, что она готова взорваться. Неприятная дешёвая красная помада, покрывала её непрокрашенные местами губы. Тушь висела на ресницах комками. Румяна были слишком яркими. Я опустил свои глаза на её правую руку и подтвердил свои догадки.

— Чего вылупился? — крикнула она. — Быстро в класс!

— Я друга жду, — улыбнулся я. — Я не учусь здесь.

— Тогда жди его на улице! — крикнула она на ходу, потеряв ко мне всякий интерес.

Она быстрым шагом добралась до дальней двери и резко открыв её, тут-же заскочила в аудиторию. Я стоял на лестничной площадке и не мог понять, что мне теперь делать. Как можно проснуться, если ты точно знаешь, что спишь. Я рассматривал ровную обгоревшую ямку на перилах, трогая её пальцем. Мы раньше делали такие-же, когда высыпали наточенный порошок от “цирия” и поджигали его.

В это время, раздался громкий женский крик в глубине коридора и уже через минуту, там хлопнула дверь и неловко неся рюкзак, вышел подросток. Он громко ругнулся в открытую дверь и с силой захлопнул её. Потом, он подошёл к подоконнику и бросил свои вещи на него. Судя по возрасту ученика, которого только что выгнали из класса, это был не институт, как мне показалось сначала, а обычная средняя школа.

Молодой человек надел куртку, спустив её ниже плеч и напялил вязанную шапочку на самую макушку. Потом он почесал ногу возле колена, ловко оттянув спортивные штаны с лампасами. Вынув руку из штанов, он оглянулся и, увидев меня, слегка вздрогнул. Он сощурил свои глаза и приняв образ “настоящего пацана” плавными движениями подозвал меня своим указательным пальцем.

— Пацанчик, подь сюда, — ласково сказал он.

Я немного помедлил, вспоминая, что это сон и мне ничего не может угрожать, потом уверенно подошёл. Я старался держаться расслабленно и подойдя, присел на подоконник. Парень тоже сел рядом со мной и пристально глядя на меня, спросил:

— Ты кто?

— Друга жду, — соврал я.

— Кого? — спросил он, плавно качнув головой.

— Мамонта, — почему-то ответил я.

— Ммм, — промычал он. — Мамонт правильный пацан. Слушай... Скажи мне... Почему эта грымза Зоя Петровна, так меня не любит?

— Почему ты так решил? — спросил я, поняв, что теперь у меня есть прикрытие.

— А ты думаешь почему я здесь? — с наездом спросил он. — Как заходит в класс, сразу меня выгоняет и так уже две недели.

— А после чего это началось? — спросил я.

— Поцапались мы с ней, — объяснил он, — я ей объяснял, почему опоздал, а она, дура набитая, кричать начала. А я ненавижу, когда на меня кричат.

— Поэтому она тебя и не любит, — улыбнулся я, застёгивая молнию на своём пуховике.

— Думаешь? — вздохнул он, плюнув сквозь передние зубы на пол. — И чё делать?

Несмотря на его поведение, в его глазах была такая искренняя заинтересованность и открытость, что мне захотелось ему помочь. Он наверняка из бедной семьи и не обучен разным психологическим премудростям. Если он не наладит отношения с учителями и бросит учёбу, то его жизнь пойдёт под откос. Принимая на себя роль ангела-хранителя, я стал увлечённо объяснять: