Страница 39 из 124
— Тебе это было ни к чему, — криво усмехнулся Александр. — Отец всегда вмешивался в неё за вас обоих.
— Твой папа всегда хотел делать так, чтобы было лучше. Он действовал только в твоих интересах, — попыталась объяснить ему мать. — В твоих и — корпорации. И хочет он лишь одного: чтобы впредь ты вел себя поосмотрительнее — как в личной жизни, так и в бизнесе. Твой папа всегда возлагал на тебя огромные надежды. А ты, как его единственный наследник, должен блюсти семейные традиции.
— Традиции, — задумчиво произнес Александр. — Да, насколько я помню, семейные традиции всегда имели для вас колоссальное значение.
— Самое главное для меня — чтобы ты был счастлив, — заверила его мать. — До сих пор же мне казалось, что твой стиль жизни не позволит тебе обрести настоящее счастье.
— Ты меня так хорошо знаешь, мамочка, — вздохнул он.
— Поверь мне, сынок, — сказала она. — Ведь я и папу твоего знаю ничуть не хуже, чем он сам. Возможно — даже лучше. Да, он тогда очень на тебя рассердился. Я бы сказала даже — пришел в бешенство. Случись так, что слухи о трагической гибели этой швейцарской девушки просочились бы в прессу, последствия для тебя, да и для корпорации, были бы самые трагичные. Если не катастрофические. Твой папа понял, что должен предпринять какие-то решительные шаги, чтобы наставить тебя на путь истинный, однако никогда — слышишь — никогда! — не стал бы лишать тебя наследства! Он ведь никогда не мог долго на тебя гневаться. Просто он такой человек. Взрывается подобно вулкану. В гневе он страшен, однако и отходит довольно быстро. Он всегда такой был. Сам увидишь — все обойдется.
— Мне бы твою уверенность, — вздохнул Александр. — Ты не была там, мамочка — ты его не видела. Мне никогда ещё не приходилось видеть его в такой ярости.
— А тебя не было здесь, когда ему позвонил его человек из Женевы, — напомнила Мелина. — Вот это было страшно. Он просто рвал и метал. По словам Елены, он едва не разнес всю библиотеку. Она потом неделю наводила там порядок. Но, как я и говорила, остыл он довольно быстро.
— Надеюсь, что ты права, — сказал Александр. — Поверь, я и сам очень страдаю из-за того, что отношения с отцом осложнились.
— Александр… — она протянула руку и ласково потрепала его по щеке. — Я хочу, чтобы ты запомнил навсегда: я любила и люблю тебя больше жизни. И всегда, что бы с тобой ни случилось, принимала твою сторону.
— Да, мамочка, я это знаю, — улыбнулся Александр.
— Да, сынок, сейчас ты это знаешь, — подчеркнула Мелина. — Но если вдруг настанет день, когда ты почему-либо не будешь в этом уверен — вспомни мои слова. И то же самое относится к твоему папе, Александр — он тоже любит тебя больше жизни. Любой из нас с радостью отдал бы её ради тебя.
— Я знаю это, мамочка, — повторил Александр. Он уже видел, что мама чрезмерно разволновалась.
— Ты ведь для меня настоящее чудо, ниспосланное мне Богом, Александр, — еле слышно прошептала она. — Если бы ты знал, как я о тебе молилась. И Господь даровал мне тебя — прекрасного сильного мальчика. Хотя врачи в один голос уверяли, что это невозможно. Ты сделал меня счастливой, когда я уже почти сдалась.
Вошел Караманлис.
— Александр, мне кажется, тебе уже нужно уйти, — твердо сказал он. — Твоей матери необходимо отдохнуть.
Александр кивнул, затем снова обратился к матери:
— Я должен идти, ma
— Хорошо, сынок, — прошептала она. Голос её был уже почти не слышен. — Только не очень задерживайся.
Александр склонился над ней, легонько поцеловал в щеку и вышел из комнаты.
Константин Киракис нервно мерил шагами пол в своем кабинете. За последний час он выкурил добрых полдюжины своих излюбленных египетских сигарет. Мелина — его обожаемая жена и верная спутница жизни — угасала на глазах, а он был бессилен хоть чем-то помочь ей. Никогда прежде всемогущий и уверенный в себе Киракис не ощущал подобной беспомощности. И сейчас, глядя на умирающую жену и сознавая, что кончина её неотвратима, он сам испытывал смертные муки.
— Папа?
Вздрогнув от неожиданности, Киракис обернулся и увидел Александра, который, повесив голову, стоя в дверном проеме. Киракис жестом пригласил его войти. Александр молча пересек комнату и обессиленно рухнул в кресло напротив письменного стола отца. И, не говоря ни слова, горестно покачал головой.
— Ты уже виделся с матерью? — спросил Киракис, закуривая очередную сигарету.
Александр кивнул.
— До сих пор не могу поверить, что все это происходит на самом деле, — глухо промолвил он. — В последний раз, когда я её видел — Господи, ведь это было всего несколько месяцев назад, на Рождество! — она выглядела совершенно нормально. Даже казалась мне цветущей! Как же это возможно?
— Сам не представляю, — с горечью произнес Киракис. — После возвращения из Нью-Йорка она чувствовала себя прекрасно. Да и выглядела просто как огурчик. — Он присел на краешек массивного стола. — И вдруг, ни с того, ни с сего, несколько дней назад… Как гром среди ясного неба. — Он беспомощно передернул плечами. — Просто ума не приложу — что могло случиться?
Александр встрепенулся и поднял голову.
— Несколько дней назад? — спросил он. — Несколько? И ты столько прождал, прежде чем решился дать мне знать? Почему?
— Поначалу никто не думал, что речь идет не просто об обычном недомогании, — ответил Киракис, загасив окурок. — Мелина в последние годы вообще остро реагировала на перемену погоды, вот и в этот раз все решили, что дело именно в погоде. Да, она чаще обычного жаловалась на усталость, но в остальном — казалось, что все совершенно нормально. То, что на самом деле все гораздо хуже, я понял лишь сегодня утром — и сразу отправил тебе телефонограмму. А потом послал за Периклом.
— Ты так веришь в целительные возможности Караманлиса? — не удержавшись, спросил Александр. — Может быть, в больнице ей сумели бы помочь?
Киракис отрицательно покачал головой.
— Караманлис — замечательный врач, — сказал он. — А твоей матушке, Александр, помочь, увы, невозможно. Перикл и без того сделал все возможное, чтобы ты застал её в живых.
— Мамочка считает, что все в руках Божьих, — произнес вдруг Александр, припоминая разговор с Мелиной.
Киракис грустно улыбнулся.
— Да, — со вздохом произнес он. — Она всегда непоколебимо верила в Бога. Жаль, что я не могу разделить этой веры. Я всегда находил это крайне обременительным.
Александр кивнул.
— Да, я тоже никак не мог заставить себя поверить в Бога, — признался он. — Тем более — сейчас. Хотя я готов сказать или сделать все, что угодно, лишь бы мамочка была счастлива. Я пообещал ей, что попытаюсь уверовать… Для неё это очень важно.
Киракис, в свою очередь, понимающе кивнул. Он тоже дал Мелине такое же обещание, хотя вовсе не был уверен, что его сдержит.
— Я готов на все, чтобы она отошла счастливой и умиротворенной, — промолвил он.
Александр ненадолго призадумался, потом сказал:
— Мне всегда казалось, что я уже к этому готов. Ведь мне ещё с детского возраста внушали, что мама тяжело больна, и поэтому я думал, что буду готов к ее… — Он запнулся, не в силах выговорить трагическое слово.
— Я тоже, — признался Киракис.
Александр откинулся на спинку кресла и зажмурился. Он чувствовал себя вконец разбитым. Сказывались накопившееся напряжение, утомительный перелет и недостаток сна. Он всерьез опасался, что не выдержит.
Киракис пристально посмотрел на сына; пожалуй, впервые он заметил, насколько тот утомлен.
— Ты потратил много сил, Александр, — мягко произнес он. — Да и разница во времени наверняка сказывается. — Приляг и поспи немного.
Александр выразительно помотал головой.
— Я устал, папа, но заснуть все равно не смогу, — сказал он. — Не в такое время.
— Я тебя прекрасно понимаю, — сказал Киракис. Александр впервые за долгие годы услышал в отцовском голосе нотки нежности. — Но сейчас мы бессильны сделать для неё хоть что-нибудь. Она спит и, надеюсь, проспит до утра.