Страница 57 из 65
Главное — успокоиться. Прогнать из души страх. Тот, кто паникует, уже проиграл.
Об этом не очень хочется знать – но забыть не получается. Почему люди делают то, что делают? Это было страшно по настоящему. Как еще никогда в жизни. Факты, только факты.
Угроза висит в воздухе, я это чувствую. Ничего еще не кончилось.
«Я боюсь, – снова думаю я. – Я ничего не соображаю от страха».
В голову лезут плохие мысли. Одно я знаю точно: моя жизнь делает резкий поворот.
Кого-то сейчас обязательно убьют, покалечат или арестуют. Может быть, это буду я. Наиболее вероятно, что это буду я. Есть вещи, которые просто должны случится. По-другому – никак.
Я пытаюсь собраться с мыслями. Я ни от чего не застрахован. Выбора на самом деле нет. Всем на площади это понятно. Перспектива малоприятная. Обложили со всех сторон.
Позади меня стоят люди. Я слышу, как они переминаются с ноги на ногу.
- Вот ублюдки! - кричит кто-то. - Так и убить недолго!
От всего этого многие люди начали нервничать, и, честно говоря, я тоже. Лучшая защита — это нападение. Но я чувствую себя свободным. Это важно для меня.
Я пытаюсь отдышаться. Я дышу и смотрю по сторонам. Все те же машины. Все тот же город. Что они с нами сделали?
Я чуть не выругался вслух. Я изо всех сил стараюсь не волноваться, усиленно соображая, в чем дело. Хрупкие законы разрушены без усилий и без намерения, и полицейские считают каждый арест моральным долгом. Голос власти звучит через мегафон.
Власти изображают шок и возмущение, но никогда не признаются, что именно этого они и ждали. Откуда такая агрессия? Я пытаюсь убедить себя, что не происходит ничего особенного и из сложившегося положения имеется выход. Это никого не должно шокировать. Преступление - новая и единственная форма искусства.
Я знаю, что не сделал ничего плохого.
- Не нравится мне эта возня, - говорит кто-то за спиной.
- Хуже, чем в первой волне, все равно не будет.
- Я бы не был так категоричен.
- Может быть, власть - не такое уж большое зло?
Я слежу за взглядами людей. То, что я вижу - поразительно.
- Чертовы папарацци! - кричит полицейский. -Не нужно направлять на нас свои камеры, уберите свои поганые камеры!
Я не могу понять, то ли смеяться, то ли аплодировать его остроумию.
Решение принято за меня. Принято за всех нас. Мы все здесь оказались случайно. Неадекватная группа людей.
Краем глаза я вижу, что тех, кто пытается бежать, бьют дубинкой по затылку, потом пинают и только потом несут до машины. Я оцепеневаю — любое сопротивление бесполезно.
Я вижу человека, который держится за сердце. Позже ему становится хуже.
- Вызовите «скорую». Тут человеку плохо, - кто-то обращается к ОМОНу.
- Заткнулись все, быдло, - орет полицейский. – Здесь нет людей. Люди дома сидят, а вы тут – скот и быдло.
Дошли до края площади и уперлись в ряды ОМОНа. Побежали назад. Омоновцы, ударяя дубинками по металлическим щитам с надписью «Омск», бегут за нами на площадь. Там их встречают градом камней. Они останавливаются, закрываются щитами. К митингующим подходят несколько женщин, которые просят не кидать камнями в омоновцев. Камнепад стих. Группа омоновцев постояла, закрывшись щитами на краю площади и побежала назад. Толпа кинулась за ними.
Омоновцы преследуют демонстрантов, пинают, вырывают транспаранты. Заняв трибуну, они поджигают оставленный митингующими плакат «Президента в отставку».
Волны омоновцев идут с правого края площади – оттуда появляется отряд конной полиции. Толпа бежит навстречу, полицейские разворачиваются. Демонстранты бегут за ними, пытаясь стащить с лошадей. Кому-то это удается. Кто-то выезжает на площадь, размахивая российским флагом.
Я дрожу. Я стараюсь ни о чем не думать, сохранять спокойствие.
А толпа кричит:
- Давай! Давай!
«Давай, - думаю я, - все только начинается».
И оказываюсь прав. Что-то назревает.
Я здесь среди своего народа. Крики: «Это наш город!».
Свалка. Смех. Крики. Задние наседают, оглушительно матерятся. Толпа давит и давит.
У одного из полицейских, кажется, начинается истерика. Он кричит направо и налево: «Проходим, проходим!» Но это не дает результатов, потому что людей слишком много.
-Россия для русских! – несется над центром. Где-то вдалеке загорается оранжевое пламя.
-Машину подожгли, - слышится справа.
Кажется, только я стою неподвижно. Толпа, окружающая меня, колышется. Блокирующих движение людей становилось все больше, человек семьсот собирается на проезжей части. Люди, которые втянуты в шествие не по свое воле, пытаются вырваться, чтобы уйти в сторону. Там их блокируют полицейские с собаками, прибавляя численности стихийному собранию.
-Россия для русских! Для русских, вашу мать! – кричит кто-то.
У многих на головах темные капюшоны, у некоторых лица закрыты тонкими шарфами до уровня глаз.
Не нравится мне все это. Очень не нравится. Или это страх?
Другие очевидцы, находившиеся поблизости, с топаньем и улюлюканьем собираются вокруг. От страха волосы шевелятся у меня на голове, словно дует ветерок. Напряжение слишком высоко. Тем хуже. Не расслабляться. Иногда мне кажется, что весь мир – сплошная ярость, несправедливость, насилие, стремление к смерти.
Все правильно. За одним исключением: этого не может быть.
Толпа движется настолько резко и быстро, что я вздрогнув, только через несколько секунд следую за ними. Мне все больше кажется, что приходить на площадь было плохой идеей, люди с белыми ленточками настроены серьезно.
- Понаехали тут, - доносится до слуха чье-то недовольство, но агрессия больше не возрастает.
- Мы славяне! Мы славяне! МЫ СЛАВЯНЕ! – разносится над площадью, кто-то решает, что пора начинать скандирование.
- Москва! Русский город! – раздается им в ответ с другой стороны, вызвав бурные эмоции. Рядом со мной, закрыв лица платочками в розовую клеточку, кричат маленькие девочки.
- Не уйдем! Это наш город! – кричит толпа.
- Прорвемся, если что? – спрашивает один у стоящего рядом товарища.
- А то! – отвечает другой, показывая в кармане файер и зажигалку. Я нервно усмехаюсь.
Площадь быстро покрывается дымом.
- Граждане митингующие! – взывает полицейский. – Акция несанкционированна
Многие прячут лица за шарфами и масками.
- Даешь шествие! – доносится со всех сторон. – На Лубянку! На Манеж!
Я всё ещё могу передумать. Я не хочу, чтобы именно так всё получилось. Это странно и даже смешно — я вижу камеры, объективы. Они снимают меня, чтобы потом показать.
Я слышу, как кто-то кричит:
- Уберите фотоаппараты! Разбейте фотоаппараты!
Я оглядываюсь по сторонам и вижу женщину, торопливо уводящую нескольких детей подальше. Она тоже оглядывается, переводит взгляд с полицейских на нас. Младший плачет, пытаясь задержать ее. Женщина подхватывает его на руки и, не обращая внимания на его громкий рев, скрывается в толпе.
Тогда мне казалось, что эти подробности очень важны. Я не хочу вмешаться. Не могу оставаться. Мне нужно уйти. Что-то не так.
Сначала какое то странное ощущение. Как будто мурашки бегут по спине. Легкое покалывание у основания шеи. С точки зрения логики происходящее имело смысл. Все ясно как день, это начало конца.
– Влипли по полной программе, – бормочет кто-то.
– Идем, – говорит женщина рядом. – Нечего тут торчать.
– Никто не обязан делать только то, что умеет.
- Да, я думаю, для этого есть подходящее название.
- Какое же?
- Терроризм.
Как эта мысль не пришла мне в голову раньше? Об этом стоит подумать. Что то замышляется вокруг меня, и мне это совсем не нравится.
Я хмурюсь и верчу головой, пытаясь расслабить мышцы шеи. Я буквально окаменел.
А потом стало еще хуже. Никому до нас нет дела. Все бы хорошо, однако в голову упрямо лезут нехорошие мысли: «С такими, как я, ничего хорошего не случается. Просто не случается».