Реестр Исполненных Желаний

Глава 11. История реестра.

Пора, наконец, подробнее рассказать про этот таинственный реестр. Его история началась не то в 17, не то в 18 веке, с записей баронессы Лейтвалль. Это был ее личный дневник. Она помогала бедным, часто бедным девушкам-бесприданницам, или подкидышам, или просто попавшим в трудное положение... Причем делала это анонимно и тайно, хотя и нельзя сказать чтобы совершенно бескорыстно. Это было ее развлечением. Люди потом придумывали волшебников, говорили о чудесах, а она посмеивалась и продолжала делать добро. В то время как другие дамы ее положения развлекались на балах, меняли драгоценности и кареты, баронесса Лейтвалль развлекалась на свой лад. Потом этот дневник каким-то образом очутился у известного сказочника Шарля Перро и реально существовавшие люди стали персонажами его сказок. От Перро он попал к его другу, путешественнику Карло Падуани, который, в отличие от сказочника, не стал ничего придумывать, а продолжил «хронику» баронессы, назвав потрепанные листки внушительным словом «Реестр» и вписав в него реально случившиеся истории «со счастливым концом». Желтели и обтрепывались страницы, распухала книга, старел Падуани. После его смерти реестр долго валялся на старой вилле Сан Кименто, чуть не сгорел в пожаре, и несколько поредел, так как некоторые страницы пошли на растопку, а некоторые — на строительство мышиного гнезда. В начале двадцатого века виллу купил адвокат из Фриули, перестроил ее под отель, а все бумаги и часть мебели перевез к себе в Удине, собираясь со временем разобрать их, и если это покажется интересным, издать. Но случилось так, что гостивший у него племянник заинтересовался реестром и выпросил его у дяди. Он читал его всю ночь, а утром появился второй реестр. И вовсе не потому, что в первом просто не было больше свободного места. Нет, причина тому — любопытство, тщеславие и другие незначительные людские пороки. Этот племянник густо зачеркнул слово «исполненных» и сверху подписал «исполнения». Вы не видите никакой разницы? А между тем, она есть. Покуда реестр назывался «исполненных» желаний, человек, вносивший в него записи, не претендовал ни на что, он просто был рассказчиком, летописцем, свидетелем. «Исполнения желаний» подразумевает еще не сбывшееся желание. Стоит внести его в реестр — и запустится механизм, закрутятся шестеренки, застучат молоточки, задвигаются туда-сюда всякие зазубринки и загогулинки, попадая в нужную пазуху и приводя в действие следующий рычажок, колесико, пружинку, и желание начнет продвигаться по желобку, пока не плюхнется, наконец, на блюдечко с золотой каемочкой. А кто запустил маятник? Человек, вписавший жаление в реестр. Таким образом человек, вписывающий желание, приписывает себе неограниченные возможности, становится всемогущим магом. Так решил племянник адвоката. Впрочем, теперь уже трудно сказать наверняка, зачем он так поступил. Возможно даже, что намерения у него были благие, но всем известно, куда ведет дорога, вымощенная благими намерениями... А может, он и не сразу зачеркнул старое название, а сначала не поборол искушения, вписал что-то в реестр, просто из любопытства, а желание-то, пустяковое, вздорное желание, возьми и исполнись! Он попробовал еще раз — и снова все получилось именно так, как он хотел. Вот он и стал вписывать в эту истрепанную тетрадку все, что взбредало ему в голову. Наверное, это как выигрыш в карты. Первый кажется случайностью, и хочется это проверить. Второй уже не может быть простой случайностью, и вот человек попался, запутываясь все сильнее и безвыходнее в сетях собственной слабости, а потом и страсти. Вроде бы все, что он записывал в реестр, осуществлялось в действительности, то есть сбывалось, но при этом вовсе не так, как он воображал. А самое главное - он не испытывал ни малейшего удовольствия от этих сбывшихся желаний, никакой радости. Наконец, ему прискучило исполнять собственные желания. А может, он просто постарел (ведь с возрастом становится приятнее не собственные желания выполнять, а реализовывать мечты других). Впрочем, вряд ли он руководствовался такими побуждениями. Перспектива осуществлять чужие желания окончательно вскружила ему голову. В свой реестр он заносил всех людей, которые лелеяли сокровенное желание, но не имели средств на его осуществление. (Прошу заметить, он хотел помогать не просто нуждавшимся, для этого было бы достаточно установить контакт с красным крестом или любой другой благотворительной организацией, это было слишком обыкновенно, скучно, попахивало бюрократией, социальной защитой и прочими скучными вещами. Поэтому помогал он не просто нуждавшимся, а людям с мечтой. «Бездомным пусть помогает государство» - говорил он. И это было последней ошибкой, после которой пути назад уже не было. Не было не по каким-то мистическим причинам, просто он сам зашел слишком далеко.  Ведь так бывает во всем — вначале делаешь что-то, любое дело, от вождения машины до варки каши, неумело, медленно, потому что нет сноровки, но потом втягиваешься, учишься, и становишься настоящим виртуозом! Так же и с плохими привычками, и с хорошими: взошедшие ростки тщеславия, высокомерия, сознания собственной избранности опутали его. У него появилась какая-то алчность и нехороший азарт и он вообразил, что это - волшебный реестр, а владелец реестра — всемогущий волшебник. Стал заносчивым, возгордился, решил даже что имеет право вмешиваться в судьбу людей.  И все это было лишь естественным результатом его поведения, его поступков. Закончил он тем, что сочинил «Трактат об исполнении желаний». «Трактат» издал, выдав за свое произведение, какой-то не то немецкий, не то голландский философ. Исписанную каракулями тетрадку он просто выкинул. А сам племянник адвоката умер в сумасшедшем доме.

Глава 12. На следующий день после бессонной ночи.

После бессонной ночи мне хотелось поспать подольше, но меня разбудили. Не дети. И не рабочие. Родители! Они проверили свои обратные билеты и выяснилось, что поезд у них сегодня вечером, а не завтра, как они думали!! Я в такой спешке укладывала чемоданы, созванивалась с агентством, мыла квартиру, что времени на то, чтобы забежать к Элизе, не осталось. Телефонами мы не обменялись и нашелся ли реестр — так и осталось для меня загадкой. Придумывать развязку самой мне было некогда, поэтому двенадцатая глава уместилась в четыре строчки.

Часть вторая

Глава первая. Господин Майер

21 июля мы прилетели в Айнтховен. Мое давнишнее, хотя и не слишком настойчивое желание поехать на цветочную выставку в Голландию, исполнилось. К посещению достопримечательностей я не подготовилась, но муж снабдил картами и распечатками из интернета. В аэропорту нас встречал агент мужа в Голландии, Бруно. И тут выяснилось, что в Айтнховен какая-то конференция, свободных мест нигде нет, и жить мы будем в БД. Если бы я заранее настроилась на достопримечательности Айнтховен, то наверное, эта новость меня бы огорчила. Я еще раз убедилась в правоте старого высказывания «не горячиться». Оно применимо ко всему на свете. Не надо бросаться выполнять задание — его могут отменить, не надо сломя голову спешить, все как-нибудь утроится. В подавляющем большинстве ситуаций эта мудрость срабатывает. Бруно нашел нам недорогой пансион недалеко от всего: от центра, от вокзала, от магазинов. Снаружи он был ничем не примечателен, такой типично голландский дом из темно-красного кирпича, а вот наша квартира оказалась настолько необычной, что я долго не могла сообразить, как она устроена и понять ее реальные размеры, так как зеркальные стены обманчиво раздвигали пространство, а подвешенная к потолку резного дерева с инкрустацией ширма в нужный момент разрезала его надвое. Хозяин пансиона оказался высоким человеком с седыми волосами, аккуратной острой бородкой и прищуренными глазами. У него был небольшой тик — нервничая или увлекшись, он вдруг начинал часто-часто кивать головой, будто чихал, потом приглаживал правой рукой, оттопырив в сторону большой палец, свои пышные белые волосы. В молодости он много путешествовал, подолгу жил в Южной Америке, потом вернулся в Голландию, в Д-Б, где и основал клуб для испаноговорящих голландцев. Раз в год устраивал вечеринки (официально - заседания) клуба прямо у себя дома, на набережной Бьютенхафен, благо размеры дома позволяли принять до 100 человек. Одним из условий вступления в клуб была рекомендация от испаноговорящего выходца из Латинской Америки, да и на вечеринку иначе и попасть было нельзя — исключительно в сопровождении выходца из Латинской Америки. «Иначе мы будем не клубом, а сборищем ненормальных голландцев, говорящих между собой на чужом языке». Звали его господин Майер.