Как убивали Сталина

Потом, как я уже говорил, Хрущева остановили вовремя, а вот с Горбачевым историю довели до абсурда. Мы вовремя заметили, что все эти предоставления Хрущевым особых условий деятелям нетрадиционного, я бы сказал, антинародного мышления в ущерб развитию свобод большинства до хорошего не доведут. Чего стоило одно только выдвижение Солженицына на Ленинскую премию? И все это исходило от Хрущева, который руководствовался не интересами народа, а выгодами якобы обиженной вниманием на родине кучки интеллигентов, подзуживаемых и подкармливаемых Западом. Дошло до того, что даже газета «Правда» с подачи Хрущева опубликовала все это. И только через время, как бы оправдываясь, было напечатано, что сделано это как бы в порядке своеобразного предложения для обсуждения. А вначале ведь это выглядело как прямое указание, дескать, только так должно быть, потому что без ведома Хрущева ничего в прессе не выходило, даже про волос, упавший с чьей бы то ни было головы. Однако все это не означает, что мы должны были оставаться закрытыми. Мы обязательно должны были и занавес приоткрыть, и без лишнего контроля выезды за границу разрешить, если все это, конечно, не в ущерб стране, в конкуренции с которой был тогда весь империалистический мир во главе с Америкой, претендовавшей на роль мирового жандарма, чего ей сейчас во многом и удалось добиться за счет, прежде всего, легкомысленных односторонних уступок со стороны Горбачева… Но все-таки с Хрущева все началось! С Хрущева!!! В итоге, многое в обществе стало пониматься так, словно все дозволено, все можно… даже если можно за счет других, будто другие не люди!

— Когда Вы подготавливали снятие Хрущева с должности, Вы как-то эту операцию называли, или она шла под каким-то там кодом? Как Вы к этому готовились, и как это было?

— Нет. Мы к этому не готовились. В аппарате КГБ вообще мало кто про это знал. Мы даже и не называли это операцией, а тем более никак ее не именовали.

Мы в КГБ на этот счет вообще нигде и никаких следов не хотели оставлять. Это делал Президиум ЦК. А мы были, как говорится, на подхвате. Мы были фактически теми, кто исполнял поручение политического руководства страны. Поэтому мы все это не облекали в форму какой-то законченной операции…

— И все-таки, раз не информировали Хрущева, что для него готовится, выходит, заговор был?

— Ну, заговор был… но в таком смысле, что и любое самое плохое собрание тогда тоже заговор, раз оно заранее готовится и учитывается, кто как себя на нем поведет.

— Когда Вы Хрущева встретили в аэропорту Внуково и сказали, что его ждут в Кремле, Вы ехали с ним вместе в машине?

— Я никогда с Хрущевым и вообще с первыми лицами государства в одной машине не ездил. И в тот день было так же. У меня всегда была своя машина.

— А Хрущев в тот день один сел в свою машину?

— Нет. Они вдвоем с Микояном сели в его машину. Машина Микояна осталась пустой. Микоян был тогда Председателем Президиума Верховного Совета СССР, т. е. вторым человеком в государстве… За машиной Хрущева пошла машина с охраной… человек пять там было. Дальше за ними поехал я, а за нами шла пустая машина Микояна… или нет? Наверное, в ней сидел Георгадзе — секретарь Президиума Верховного Совета СССР. Таким образом, Хрущев и Микоян уехали вдвоем. Уже из машины я позвонил и сообщил, что еду… что едем в Кремль. И что они, возможно, будут обедать вместе с другими членами Президиума ЦК, если они еще не пообедали. Когда же охрана Хрущева начала заглядывать в мою машину (очень активно поворачивать голову), а у меня впереди оказался офицер из 9-го управления, потому что мне Брежнев посоветовал на эти дни взять себе охрану… Я взял офицера из 9-го управления. Ну они знали, что у меня никогда охраны не было, а тут вдруг их коллега из 9-го управления сидит впереди у меня. И они начали посматривать все время с таким интересом большим… Я сказал водителю, чтобы он затормозил на обочину, подождал, пропустил их всех вперед, чтобы не вызывать ни у кого никаких недоуменных вопросов. И вот после этого позвонил в Кремль и все рассказал; доложил, что еду, так что будьте готовы. И поехал следом…

— Что было дальше, когда они приехали в Кремль?

— Не знаю, обедали они или не обедали, но в конце концов известно, что не то в час, не то в 2 часа дня они пошли на заседание Президиума ЦК. И заседание это, как не покажется странным, открывал Хрущев. Но первым попросил слова Брежнев. И Брежнев начал свое выступление с критики и с анализа недостатков, допускаемых Хрущевым. А за ним уже — Подгорный, и пошли все члены Президиума выступать. А выступали они по часу, по полтора. И так продолжалось до глубокой ночи. Когда же закончилось заседание, мне позвонил Брежнев и говорит: «Куда Он поедет?»

— Да куда угодно пусть едет, — сказал я. — Хочет на квартиру — на квартиру. Хочет на дачу — на дачу. Хочет в особняк. (А он жил еще в то время в особняке на Ленинских горах. Там и Он жил, и Микоян…)

— Ка-а-ак — та-а-ак?

— А очень просто, потому что я уже сменил везде всю охрану: и на даче, и на квартире, и в приемной, и водителей заменил… Все, понимаете, уже сделано так, чтобы никаких случайностей!..

— Но Он же это заметил? — перебиваю я Семичастного.

— Ну а как же… Он все понял с первого выступления Брежнева, что его пригласили сюда не для того, что ему объясняли… не для корректировки пятилетнего плана и не для изучения записок по сельскому хозяйству. Ничего подобного. Из выступлений Брежнева и Подгорного уже было ясно, что речь идет о том, чтобы освободить его от обязанностей. Он начал перебивать, огрызался, начал какие-то реплики бросать, но… Ему сказали, что… мы Вам дадим слово. А пока послушайте, что Вам скажут. Ну и вот так до ночи, а на другой день продолжилось заседание. Но на второй день начались уже ко мне звонки. Частые. От разных членов ЦК. Члены ЦК съезжались в Москву, потому что из аппарата ЦК, видно, было сказано, что членам ЦК необходимо подтянуться сюда для срочных дел.

— На пленум ЦК?

— Нет, тогда еще пленум не был объявлен. Просто необходимо быть здесь. В Москве. Ну и… начались звонки. Одни стали звонить, что вот там идет заседание, а мы не знаем, что там… Из руководства же никого, один я. Все члены Президиума и секретари ЦК на заседании. И я получился один на хозяйстве.

Секретари обкомов, члены ЦК — ко мне, поскольку знают, что все нити в какой-то мере ведут ко мне. Во всяком случае, я должен знать, что происходит?! Начали раздаваться такие предложения: «Вот… там Хрущев побеждает. Надо собрать группу и идти спасать других». Короче, все так, как было в дни борьбы Молотова и Хрущева, когда пошли спасать Хрущева, когда началось выступление против Хрущева.

Но были и другие звонки… такого порядка: «Что ты сидишь? Там Хрущева снимают! Там уже все… А ты сидишь и не принимаешь меры…»

— А что отвечали Вы?

— Я ничего не знаю, — отвечал я. — Там идет заседание Президиума ЦК. И моя задача обеспечивать, чтобы все было нормально вокруг. Влиять на то, что происходит на Президиуме в мои обязанности не входит. Я там не присутствую и не обязан знать, кого там снимают или кого там хотят заменить. Я отвечаю за государственные дела, а не за партийные вопросы, которые там решаются…

Однако в районе часа дня, под давлением таких звонков, я позвонил туда и попросил передать Брежневу записку, чтобы он связался со мной. И он мне позвонил. И я говорю, что вот такие, понимаете, звонки раздаются… Имейте в виду, если пойдет группа членов ЦК, я не смогу остановить их. К ним физическую силу я применять не могу. Одни пойдут спасать Вас, другие — Хрущева…

— Не на-а-адо!!!

— Я понимаю, что не надо. Но… они могут сами прийти… И Вы… что? Откажете им появиться в приемной? И я не смогу… В итоге — дополнительная буча и… свалка.

И… другая сторона требует, чтобы я активно вмешался и призвал Вас к порядку: почему Вы там так наседаете на Хрущева?

— Все члены Президиума уже выступили, — говорит Брежнев, — остались кандидаты и секретари ЦК. Мы сейчас посоветуемся и дадим тем, кто не выступил, по 5–7 минут для того, чтобы они отметили свое отношение по обсуждаемому вопросу. Потом я тебе позвоню.